Вы здесь

Алма-атинские открытки Александра Заковряшина

Наследие Александра Георгиевича Заковряшина (1899—1945) представляет собой одну из самых интересных страниц истории искусства Сибири первой трети ХХ столетия. Замечательный мастер станковой и журнальной графики, наделенный ярким и неисчерпаемым творческим воображением, Заковряшин деятельно участвовал в региональной художественной жизни 1920—1930-х годов, в значительной мере определяя тенденции развития местного графического искусства этих лет.

Творческий путь А. Г. Заковряшина начался в середине 1920-х годов в Минусинске. Уже на этом раннем этапе самостоятельного постижения художественного ремесла отчетливо проявилось его преимущественное внимание к рисунку и линогравюре, утвердилась склонность к эксперименту, неожиданным формальным решениям. Тогда же сложилась потребность в постоянном творческом общении, обмене профессиональными наблюдениями и впечатлениями с другими авторами.

Стремление к активной деятельности и творческой новизне привело А. Г. Заковряшина в 1927 году в Новосибирск, ставший к этому времени ведущим художественным центром Сибири. Здесь в январе 1927 года состоялся Всесибирский съезд художников и открылась Первая Всесибирская выставка живописи, скульптуры, графики и архитектуры, показанная позднее и в других городах. В Новосибирске издавались многочисленные иллюстрированные журналы, предоставлявшие широкие возможности для развития графики. Все эти начинания стали частью профессиональной судьбы Заковряшина — участника съезда, экспонента выставки, сотрудника редакций журналов «Сибирские огни», «Настоящее», «Товарищ».

В 1930—1934 годах художник жил в Томске, затем ненадолго вернулся в Новосибирск, а в 1937 году переехал в Алма-Ату. Среди его работ алма-атинского периода выделяется небольшая группа авторских открытых писем — рисунков на бланках почтовых карточек, отправленных Александром Георгиевичем в Новосибирск в 1937—1942 годах.

Адресатом этих писем был художник Александр Петрович Моисеенко (1889—1962), близкий друг и постоянный собеседник Заковряшина, ревностный собиратель и хранитель его произведений. И отправитель, и получатель открыток видели в них прежде всего новые материалы для бережно создававшейся коллекции работ Заковряшина. Не раз, прося у друга прощения за краткость сообщаемых сведений о себе, Александр Георгиевич повторял: «Сейчас ограничиваюсь этой открыткой в анналы…», «шлю пару пустяков в твой альбом…», «пусть пополняется коллекция». Порой тексты его почтовых карточек не содержат ничего, кроме адреса. Для двух художников такие изобразительные послания были привычным способом общения, не менее интересным и ценным, чем беседы о житейских обстоятельствах. Тем не менее заковряшинские открытки объединяют в себе качества художественного произведения и архивного документа. Лаконичные записки на них позволяют узнать о вхождении художника в новый профессиональный круг; рассказывают о его подготовке к республиканским выставкам «Великая Отечественная война» 1942 и 1943 годов; передают его восхищение южной природой. Иногда содержание писем служит основанием для датировки рисунков (время создания большинства из них определяется по датам на почтовых штемпелях и печатях военных цензоров, не всегда отчетливых). Так, сообщение на обороте открытки «Тюльпаны на окне»: «Вчера был на вечере, посвященном Маяковскому, среди бесшабашной халтуры слышал воспоминания Пудовкина и слушал самого Сергея Сергеевича Прокофьева — гавот», — дает возможность отнести ее к маю 1942 года.

Из четырнадцати почтовых карточек лишь одна — поздравление, отправленное в канун 1943 года, — исполнена в манере обычной тиражной открытки. Остальные работы не связаны с традиционными открыточными стилями и воспринимаются как станковые миниатюры. Написанные в технике гуаши и акварели, они представляют собой живописные опыты, почти не встречающиеся в сибирских работах Заковряшина, когда в его творчестве преобладали линогравюра, офорт, рисунок.

Ориентальные темы естественно входили в произведения Заковряшина вместе с новыми зрительными впечатлениями, которые приносила ему повседневная жизнь. «Здесь, — писал Александр Георгиевич, — я влюблен не только в город, но и в особенности в окрестности, где и сам живу». Пребывание на Востоке приводило его, как и многих других художников, к изменению и обогащению цветового видения, к декоративности колористических решений, к предпочтению красок, присущих среднеазиатской природе, традиционной местной керамике и ткачеству. Примером этому служат три открытки, датированные декабрем 1937 года: «Самолеты над юртами», «Кошма», «Улица в солнечный день». Обширные пространства двух степных пейзажей с плавно очерченными круглящимися холмами показаны обобщенными полосами коричневых, охристых, изумрудных, светло-зеленых, дымчато-сиреневых оттенков, соседствующих с эмалево-голубым цветом неба. Свойственное этим миниатюрам декоративное начало подчеркивается матовостью и плотностью примененной в них гуаши. Своеобразие третьей открытки, изображающей залитую ослепительным солнечным светом улочку со стоящим возле дома осликом с огромной вязанкой хвороста на спине, заключено в использовании художником больших плоскостей черного цвета, обостряющего светотеневые контрасты, создающего четкие границы теней.

В 1939 году Заковряшин совершил путешествие в Форт-Шевченко — маленький городок на полуострове Мангышлак, сложившийся на месте военной крепости, где в 1850-х годах находился в ссылке известный украинский поэт. Художественным свидетельством этой поездки стали две открытки: «Руины крепости» и «Руины крепостной стены». В отличие от работ 1937 года они написаны как пленэрные этюды, исполненные в более свободной и непосредственной живописной манере. В одной из них атмосфера яркого солнечного дня создается сопоставлением разбеленных розовых и сгущенных фиолетовых тонов в освещенных и погруженных в тень частях полуразрушенной фортификационной стены. В другом пейзаже сумрачное, тревожное настроение определяется беспокойным движением цветовых пятен в изображении облачного неба, темных развалин крепостных построек, бегущих по земле теней.

В миниатюре «Парк» (1942), пробуждающей ассоциации с некоторыми листами из ташкентской серии А. А. Лабаса, внимание художника обращено к выразительным возможностям акварельной живописи. Мотивы света и тени находят здесь воплощение не в цветовых контрастах, а в зыбких градациях бледно-лиловых, коричневатых, серых оттенков, в подвижности неровных силуэтов на тропе, в неясности, текучести очертаний крон высоких деревьев, обрамляющих аллею. Гармоничными тональными переходами, оживленными акцентом синего цвета в изображении неба, автор воспроизводит мягкую цельность световоздушной среды пейзажа, передает сосредоточенную в нем тонкую поэтичность.

Составляя небольшой фрагмент наследия А. Г. Заковряшина, алма-атинские открытки дают возможность увидеть еще одну интересную грань его многостороннего дарования и позволяют называть его имя в числе других сибирских художников первой трети ХХ века — В. И. Уфимцева, В. Н. Гуляева, М. И. Курзина, Е. Л. Коровай, — причастных к традиции ориентализма в русском изобразительном искусстве. Развитие этой линии в творчестве Александра Георгиевича было прервано его уходом на фронт и гибелью в Берлине в предпоследний день войны.