Вы здесь

Белый дым

* * *

Человеку снится сон,

будто он уже не он.

Жуткий сон в потеках воска,

что без лошади, без войска,

с непокрытой головой

он лежит, ну как живой,

под горой у Пятигорска.

 

Только дырочка в груди

с аккуратными краями.

Только свет в конце пути

в свежевыкопанной яме.

Упадет на землю листик

и обнимется с травой.

Вот набросок черновой,

остальное сам домысли.

 

Как теряется тропа,

потакая злому року,

и брюхатая арба,

переваливаясь с боку

на бок, медленно ползет,

и перебегает кот

перед всадником дорогу.

 

Как прозрачна и легка

говорливая река.

И ожившие вершины

на горбах издалека

снег везут и облака.

И горяночка с кувшином

дразнит сердце казака.

 

* * *

Да что б ты знал о чуде Рождества,

когда бы не прабабкины слова,

пропахшие навозом и овином?

И сколько нас, не помнящих родства,

Иванов, Александров, Валентинов!

 

Наш бедный мир, он так похож на хлев.

Нарежем лук, преломим черный хлеб

и рыбу, запеченную в духовке.

Друзья, прекрасен будет наш вертеп!

И спирт, как на параде, в поллитровке.

 

Все будет так! Все будет только так!

И мы с тобой, и в сердце кавардак,

и дым столбом, и грязная посуда.

А ночью все завалит снегом так,

что утром ахнешь: вот оно и чудо!

 

* * *

Жить на выезде где-то у танка.

Две речушки — Ташла и Мутнянка.

Кто додумался так их назвать?

И на три, как сказали б, калеки

куча банков, сплошные аптеки,

чтоб лекарства в кредит покупать.

 

Развлечений — жениться, надраться

и на собственной свадьбе подраться.

Хорошо, есть еще Интернет.

Или так: напроситься к соседке

под предлогом ремонта розетки,

если дома родителей нет.

 

Выпадать начиная в осадок,

разменяешь и пятый десяток,

сам ходячий уже анекдот.

Здесь и там — и везде на полставки —

ожидаешь от жизни прибавки

и дежурный жуешь бутерброд.

 

Август

Воздух, с самого утра

доведенный до кипенья.

Громко выдохнешь: «Жара» —

исчезая вместе с тенью.

 

Высох бедный виноград

и причудливо изогнут.

Рядом тополь, как солдат,

на все пуговки застегнут.

 

Обмелевшая река

и брюхатая корова.

И такие облака,

что не вымолвить ни слова.

 

 

* * *

Вполне пристойное местечко —

турецкий банк, завод и речка,

избушки только портят вид.

В одной из них окно горит.

Там обручальное колечко

старушка в рюмочке хранит.

 

Ее сынок, прикольный малый,

разбавив местный колорит,

нагрянул в гости к нам с Ямала.

Деньгами в городе сорит.

 

По кабакам да ресторанам —

за тех, чьи образы чисты,

за них, исчезнувших в тумане,

за их прекрасные черты.

 

Они застряли в прошлом веке

и там остались навсегда,

снимая баб на дискотеке,

срезая с вышек провода.

 

Я тоже, спец по небылицам,

ловил красавиц на живца

и длинный ноготь на мизинце

отращивал, как у отца.

 

Ножом тушенку ел из банки,

как раб, закованный в кирзу,

и под «Прощание славянки»

глотал колючую слезу.

 

Я тоже с юностью прощался

и бред какой-то лепетал,

но в белый дым не превращался

и никуда не улетал.