Вы здесь

Церковь служащих

Роман. Окончание
Файл: Иконка пакета 02_kronix_cs.zip (134.79 КБ)

32.

Лизавета, опять все проморгала?! — спросил шеф с порога.

Антон Александрович, случай неординарный! Я работаю, но кто ж мог предположить…

Выборы идут, что тут думать? За конкурентами смотреть — первое дело. А ты узнаешь, когда вся мэрия жужжит.

Может, убрать эту скульптуру по-тихому?

Он подумает, что испугался.

Кто?

Дима, конечно. Что ты тупишь! Я тебя, Лизавета, не узнаю. А чужие мне в команде не нужны, у меня команда из своих. Поняла?

Лиза кивнула.

Я — своя, Антон Александрович.

Вот и работай. Справку мне на стол с описанием всего этого безобразия. Сейчас в двух словах: ты сама скульптуру видела? Действительно на меня похожа?

Лиза снова кивнула.

Не идеально, но узнать можно.

Что про скульптора известно?

Борис Иванов из Саранска. Пригласили его потому, видимо, что он раньше у нас в городе жил.

Понятно. Кто от мэрии курировал мероприятие?

Виктор Быстров.

Мэр нажал кнопку:

Вызовите мне Быстрова, срочно… Хочу в глаза его посмотреть — как отпираться будет, сукин сын.

Вы думаете, он знал? — шепотом спросила Лиза.

Кто-то должен был знать! — сказал Балашков. — А он был назначен на это дело. Я же им с Шибанюком верил, что ничего за моей спиной не замутят… Зря мы их департамент поделили, но пришлось… Кто эту идейку подкинул, не помнишь?

Нет, я про это ничего не знаю. Антон Александрович, вы думаете, что они могли против вас?.. — Лиза не знала, как сформулировать намек на предательство. Тем более что у нее были особенные отношения с Шибанюком, который вдруг из своих попал в подозреваемые. Или еще не попал? — Мне кажется, что не стоит торопиться… и все взвесить надо.

Стоит, стоит! Сейчас знаешь, как посыплется из твоих СМИ… успевай уворачиваться. — В глазах мэра заиграл охотничий азарт. — Ничего, повоюем!

Мне кажется, что это просто неумная злая шутка и…

Помолчи, Лизавета, о том, чего не понимаешь! — оборвал ее шеф. — Скульптур действительно тринадцать?

Да.

Откуда такое число?

Я еще не разобралась. Скорее всего, случайно.

Столько в мэрии работаешь, а все в случайности веришь? Передо мной хоть дурака не валяй!

Лиза поняла, что опять прокололась, но тут, к счастью, явился Быстров.

Давно с Путятой дружишь? — в лоб спросил Балашков.

Нет, я вообще с ним незнаком.

Через кого связь поддерживаете? Через его скульптора, который все про античность болтает?..

С Вениамином Рябковым мы общались по «Каменной поэме», но в рамках дела.

Тогда с придумщиком этим, с Шамановым? Вот тоже посредник — и нашим и вашим… Хрен я ему еще… Что они тебе пообещали, Витя?

Антон Александрович, да вы что, вы ж меня знаете!.. У Путяты шансов никаких, зачем бы я?..

Кто тебя знает… И шефа твоего. Вы же все в сторонке, независимых изображаете. Смотри, если что еще всплывет… Ладно, иди.

Быстров ушел.

Поняла, Лизавета?

Нет.

Это хорошо, — сказал Балашков. — Много будешь понимать, скоро формы потеряешь. Мужика-то себе завела?

Лиза напряглась.

Нет, Антон Александрович.

Зря. Ты со Штирлица-то пример не бери.

В каком смысле?

В смысле, красивый и одинокий — это подозрительно. Ладно, тоже иди.

Комментировать для СМИ эту ситуацию будем?

Не знаю… вечером соберемся, обсудим. И что с изваянием делать — тоже. Эх, Дима, Дима, любишь ты загадки загадывать… А ты будь готова, еще сюрпризы жди. Ищи мины, Лизавета. Будущее твое зависит от того, сколько разминировать успеешь.

Лиза поняла, что Балашков воспринимает всю эту историю с изваянием всерьез — как вызов со стороны Путяты. Лизе даже показалось, что мэр испугался. Ему, конечно, виднее. А вот что делать ей? Она, если серьезно, совершенно ничего не знает о Путяте — на что тот способен, кто ему помогает. Получается, что все мины — ее? Как бы ей разминирование устроить-то… Она бы бросила туда своих солдат, сотрудников пресс-центра, но где находится это минное поле, кто ж подскажет…

Настало время обеда, и Елизавета направилась в столовую.

Столовых в мэрии было две: для сотрудников от специалиста до начальника отдела включительно и для всех остальных. Первая — на первом, а вторая — на втором этаже. Лиза, со свойственной ей демократичностью, бывала и там и там. Кормили в обеих столовых приблизительно одинаково, разница заключалась лишь в количестве посетителей. Всех остальных, начальников комитетов, управлений и департаментов, даже с замами, наберется не больше сотни. Их легко могут обслужить несколько официанток. А офисного планктона в мэрии гораздо больше, и на него обслуживающего персонала уже не хватает. Более того, столовая старается заработать на сторонних посетителях, потому в первый час ее работы туда пускают по удостоверению сотрудника мэрии, а после — всех подряд. Понятно, что в такой толчее Лизе не очень нравилось, потому она все-таки предпочитала второй этаж. Сегодня — тем более, ведь ей нужно было хорошенько подумать, а не терять время на стояние с подносом в очереди.

Елизавета быстренько заказала официантке Алине салат «по-министерски», филе судака с рисом, нежный творожный десерт с кофе и принялась размышлять.

Все, что должно было произойти на «Каменной поэме», уже состоялось, решила Лиза. Теперь осталось разгребать. Куда эту скульптуру девать?.. Ладно, пусть шеф сам решает. А вот где следующая мина таится?.. Жаль, с Эдиком посоветоваться нельзя. Придется самой.

Первое — надо отслеживать все тексты, чтобы комар носа не подточил. Олю, умницу, вообще к черту уволить, пока испытательный срок не кончился.

Второе — по мероприятиям. Елизавета припомнила расписание мэра, потом всей мэрии. Мероприятия как мероприятия, ничего необычного. Рядовые. Правда, у Путяты подход креативный, но как тут угадать, до чего он в следующий раз докопается? Надо будет расписание повнимательнее прочесать на предмет возможности заложения мин.

Третье. Мина, конечно, может быть заложена в повестке ближайшей сессии горсовета. Пресс-центр отвечает за один вопрос — по «Вестнику органов самоуправления». Значит, его прохождение через сессию и необходимо обеспечить.

Четвертое: десерт вкусный. А там видно будет.

Елизавета вернулась в кабинет. Открывая дверь, она услышала:

Как же ты говоришь, что к религии не относишься, когда ты готовил документы в суд по иску к секте!

Я это сделал, потому что меня попросили из комитета по взаимодействию с религиозными конфессиями.

А почему именно тебя попросили?

Отстаньте от меня! Что вам надо? Я не знаю!

Врешь!

Наверное, потому, что я участвовал в разработке концепции по взаимодействию мэрии с религиозными конфессиями.

Вот ты и попался!

На этом победном кличе Лиза отворила дверь и вошла. На стуле посреди комнаты сидел затравленный Толстопятов, а над ним в угрожающей позе застыл Василевский.

Что вы себе позволяете, Алексей Иванович?

Я его почти расколол... то есть… я хотел сказать… у вас же обед еще двадцать минут... Извините, Елизавета Яновна… — Василевский перевел дух, как охотник, догнавший добычу.

Толстопятов, словно загнанная мышь, почти не дышал.

И часто вы так проводите обеденный перерыв? — поинтересовалась Лиза.

Никак нет! — Василевский ел ее честным неморгающим взглядом. — Сегодня первый раз.

Что это вообще такое?

Налаживаю взаимодействие с юридическим управлением.

А сотрудник юридического управления выживет?

Да я самую малость...

Алексей Иванович, прекратите дурака валять, — повысила голос Елизавета. — Еще одна такая выходка, и я вас отправлю на гауптвахту, если вы по-другому не понимаете!

Виноват, больше не повторится. Разрешите проводить юриста? — Василевский щелкнул каблуками.

Лучше сами прогуляйтесь, а с Николаем Георгиевичем мне необходимо поговорить. — Лиза заняла свое кресло. Толстопятов глядел недоверчиво. — Как вы себя чувствуете, Николай Георгиевич? Водички дать?

Играете в доброго и злого полицейского? Чего вам надо? Чего он от меня хотел?!

Не знаю, Николай Георгиевич. Я сама в шоке. Я с ним обязательно поговорю наедине.

Псих какой-то! — Толстопятов разогнулся из позы эмбриона и опустил ноги на пол. — Вы, Елизавета Яновна, запретите ему меня вызывать, ладно?

Хорошо, Николай Георгиевич, я запрещу, успокойтесь. Он вас больше не тронет... У меня к вам свой вопрос: что там происходит с документами по «Вестнику»?

Работаем. Нормально все. К сессии успеваем.

А поподробнее? — спросила Елизавета.

Это вы про религиозную составляющую?

Какую еще религиозную составляющую? Это вас Василевский спрашивал?

Ага.

Нет, Николай Георгиевич, меня никакие составляющие не интересуют, мне важно, чтобы документы были правильно подготовлены и имели все шансы пройти через голосование депутатов.

Елизавета Яновна, мы все уже согласовали с Васильевым, с юротделом горсовета. Прошло обсуждение на профильной депутатской комиссии, проект решения по «Вестнику» рекомендован депутатами на сессию. Мы сделали все, что в наших силах, могу на уставе города поклясться!

Это излишне, я вам верю. Как там мой Свистун себя проявил?

Игорь Петрович нам очень помогал.

Хорошо… Спасибо, Николай Георгиевич, можете идти.

Надо будет со Свистуном поговорить, подумала Лиза. Но это не главное, главное сейчас — депутаты.

33.

У Германа Гавриловича Юркова был такой же пунктик, как, говорят, и у космонавта, в честь которого его назвали: Герман Титов был вторым космонавтом, а мог быть первым. И Герману Юркову все время казалось, что его в чем-то обошли. В школе это были отличные оценки, на службе — зарплата, в политике — популярность. Зная это, подобрать к нему ключик труда не составляло, проблема была в том, что первое место всегда стоит дорого, может, дороже, чем способна заплатить Лиза. Ее задача — не только купить его голос, но сделать это как можно дешевле.

Про Авдеева написали, про Тутышко сообщили, про Колю этого, дурака, осветили… — ворчал Герман Гаврилович. — А про меня словно забыли!

Ваши претензии совершенно справедливы, — подтвердила Елизавета, — ума не приложу, как СМИ могут не замечать такого яркого депутата, который так много сделал для нашего города!

Про Санаева — статья, про Липкина — целый репортаж, про Кузьмича — очерк! Во как! А про меня — молчок.

Я хоть и не в пресс-центре горсовета работаю, но постараюсь что-то сделать, исправить такую несправедливость! — пообещала Елизавета. — Тем более что вам есть о чем рассказать. Кстати, я слышала, что вы принимали самое горячее участие в подготовке решения по «Вестнику органов местного самоуправления» — а ведь это очень важный документ. О нем я как раз хочу сделать материал. Может быть, вы, Герман Гаврилович, расскажете о своей работе над ним?

С удовольствием.

А также о том, что вы способствовали его прохождению через сессию…

Кто — я? Ну да… Конечно, я всегда готов поддерживать хорошие законопроекты... Надеюсь, это будет не ниже «Комсомольской правды»?

Что?.. Да, разумеется, — подтвердила захваченная врасплох Лиза. — Публикация намечена как раз в «Комсомолке».

На меньшее я не согласен. Все местные газеты врут!

Очень приятно было с вами поговорить, а еще приятнее, что мы пришли к консенсусу!

Только «Комсомольская правда»! — повторил Юрков.

«Да чтоб ты пропал!» — промолчала Лиза.

Вторым она разыскала депутата-коммуниста Льва Ивановича Нечипоренко. Лизе не нравилось, что он по старой партийной привычке зовет ее по имени-отчеству, но на «ты». Во всем остальном он дядька был неплохой, добродушный и отзывчивый.

Лиза нашла его в столовой второго этажа за поеданием малосоленых брюшек семги под рюмку водки, отдельно доставленную из буфета.

Привет, Елизавета Яновна! Как твои дела?

Здравствуйте, Лев Иванович. Мои нормально: хлопочу.

Вот и я хлопочу, — тяжело вздохнул депутат.

Али водка не вкусна, али шуба не красна?

И ты туда же! Я же думал, что ты хоть и беспартийная, а товарищ, а ты — издеваешься!

Извините, Лев Иванович, но я не понимаю... Что у вас стряслось?

Правда, что ль, не знаешь? — подозрительно покосился Нечипоренко.

Лиза хотела перекреститься, да побоялась — окончательно обидится.

Правда. Я же выборами мэра занимаюсь, ни за чем больше не слежу.

Обидели меня твои журналисты, Лизавета Яновна. Крепко обидели!

Мои? Из пресс-центра?

Да нет, из «Губернских вестей». Купцы эти недорезанные!

Ага, вспомнила Лиза, редактор и учредитель этой газеты носят бороды и пропагандируют крайне либеральные экономические взгляды.

Да какие же они мои! — возмутилась Жнач. — Я сама их терпеть не могу.

Ладно, это я так, к слову... Написали они статейку гадкую, упомянули там депутатов наших из горсовета, всех — с разными эпитетами. А меня «барином» обозвали! Обиднее всего, будто бы это простой народ про меня говорит. Это что ж, избиратели меня барином обзывают? Может, кто, конечно, и смотрит косо на мое имя — не рабочее оно у меня, ну так ведь это не от дворянства какого, а просто батька мой первый раз в зоопарк попал, когда мать на сносях была, вот он и выразил впечатление... А эти наймиты капитализма меня перед людями опозорили, а опровержение давать не хотят. А я даже справку выправил, вот! — Депутат достал из кармана бумажку. — «Справка дана Нечипоренко Л. И. в том, что его родители — отец, Нечипоренко И. С., и мать, Нечипоренко А. Н., вели свои родословные из рабоче-крестьянских семей. В соответствии с этим Нечипоренко Лев Иванович имеет подлинное рабоче-крестьянское происхождение». Понимаешь — подлинное! А эти засранцы не хотят опровержение печатать!

От души сочувствую, Лев Иванович, — с трудом сохраняя серьезный вид, ответила Лиза. — Мне эти гады самой поперек горла: вечно они талдычат, что городские власти слишком активно вмешиваются в экономику.

Я на них собираюсь в суд подать, — сказал Лев Иванович, пригубляя из рюмки. — Пришел вот с нашими юристами посоветоваться, правильно ли иск оформлен.

Какое безобразие творится! — покачала головой Лиза. — Может, я чем помочь смогу? Чтоб до суда не доводить. Пусть они эту справку опубликуют, хорошо? Это ж документ!

Ну… если сможешь от них опровержения добиться, проси что хочешь, Елизавета Яновна…

А вот и попрошу!

Брюшек тебе заказать? А водочки?..

И с этим вроде обошлось, решила Лиза, отведав малосольных брюшек. Бородачи постебаются, справку опубликуют, и все останутся довольны. А «Вестник» еще один голос получит.

Распрощавшись с Нечипоренко, Елизавета приступила к покорению самой трудной позиции — депутату-гробовщику Петру Павловичу Лагину. Прежде чем стать депутатом, Лагин основал в городе один из крупных похоронных домов. Этот бизнес во все времена является прибыльным, и, когда свободных денег стало много, Петр Павлович двинул в депутаты. Это было логично, потому что он единственный из коллег продолжал заботиться о горожанах не только при жизни, но и после смерти.

Лагин ответил на звонок, как раз собираясь на заседание комиссии по социальным вопросам. Он не чинясь пообещал поторопиться и заскочить к Жнач перед комиссией.

Чай, кофе?.. — предложила гостеприимная хозяйка.

Извини, Елизавета, у меня времени мало, поэтому давай сразу по существу, — с порога сказал Лагин.

Вот такие заявления сразу обескураживают и заставляют двигаться к цели напрямик, попадаясь во все расставленные ловушки... Понимаешь, Пётр, я хотела поговорить с тобой по одной теме.

Так начинай. Или, если хочешь, я начну?

Давай ты, — сказала Лиза. Она поняла, что Лагин уже сформулировал свои требования и уступать не станет. Вопрос здесь только в том, чтобы торг был равноценным.

У меня сейчас одна проблема, Елизавета: мне расширять дело надо. А для этого, сама понимаешь, мне земля нужна. Читала отчет по инвалидизации? Народ так и мрет.

Лиза вздрогнула и вцепилась в подлокотник. Хоть и засекретил мэр отчет, а утечка уже произошла. Видимо, аналитики постарались. Они совсем оборзели — коллег топят, чтоб самим выслужиться.

В отчете много преувеличений. Я думаю, что Вырин представит другие, уточненные данные.

Ну и хорошо, — кивнул Лагин. — Не суть. Может, людишки здоровые мрут, но ведь мрут, а у меня земля заканчивается на кладбище. Короче, это моя задача — землю получить. Там есть подходящий примыкающий участок; я на все кнопки давлю, но вопрос повис. Если можешь подтолкнуть — сто желаний исполню.

А у меня только одно желание.

Тогда одно — сто раз. В чем дело-то?..

Мне нужно провести через сессию документы по «Вестнику органов местного самоуправления».

А что, есть сомнения? Я ничего такого не слыхал, все тихо вроде вокруг него. Проблемы, конечно, у нас несоизмеримые, но я в долгу не останусь. По твоей теме могу обещать пять голосов «за». А может, и семь, но это уточнить надо. При условии, что ты не забудешь о моих делах. Ты же с Кленовязовым в хороших отношениях, так замолви словечко. Я в долгу не останусь — ни перед ним, ни перед тобой. Все, пока, побежал!

Пока.

А вот тут произошел прокольчик! С Кленовязовым они совсем не друзья. И обращаться к нему с просьбой она сейчас не может. Прости, «Вестник»! Хотя… она может обратиться к начальнику смежного департамента. Шибанюк чувствует себя обязанным — так пусть помогает. В конце концов, они оба работают на Балашкова, так что находятся в одной упряжке. Не ей же лично этот «Вестник» нужен! Поужинает она с Сергеем Валентиновичем, что тут такого… Она девушка свободная, может себе позволить. Да и не узнает никто.

34.

Шибанюк соблюл все правила галантной конспирации — пригласил в хороший, но малоизвестный ресторанчик. Лизе, по крайней мере, неизвестный. Она на встречу специально надела деловой костюм, чтобы подчеркнуть характер предстоящего разговора. Не хватало еще, чтобы Шибанюк себе что-то вообразил.

А он, может, и вообразил даже. Лизе показалось, что он к ней неравнодушен. Угощал, во всяком случае, по-царски — осетрина на углях, дорогое вино. От шампанского Лиза сразу отказалась. В полумраке ресторана лицо Шибанюка казалось живее: наверное, мимику заменяли колеблющиеся блики, отбрасываемые огнем камина.

Сергей Валентинович начал с комплиментов ее профессионализму — и, наверное, не остановился бы, если бы Лиза не прервала это излияние. Точно, она ему нравится! Лиза никогда еще не слышала, чтобы он столько болтал, даже на сессии, когда обсуждали поправки в закон о городской недвижимости.

Да ладно вам, Сергей Валентинович, — сказала Лиза, — я работу сделала, вот и все. В конце концов, влияние журналистов на кадровую политику в мэрии сильным не назовешь. Развить ситуацию они могут, а вот изменить…

Не согласен, но спорить не буду. Я рад, что вы, Елизавета Яновна, приняли мое приглашение.

Кушать захотелось, — брякнула Лиза и покраснела. Хорошо, что в полумраке незаметно. — Честно говоря, сегодня не собиралась, но тут кое-что произошло...

Догадываюсь. Мне Быстров докладывал, что вы присутствовали на его беседе с мэром. Это все ерунда. Обычная головомойка по причинам, от нас не зависящим. Как дождик.

Я бы назвала это градом посреди жаркого лета. Для меня это не ерунда, потому что, во-первых, касается моей работы. Во-вторых, потому что это не случайность: кто-то подстроил это.

Путята, наверно. Это же его мероприятие. Ну и что?

Вы меня пугаете, Сергей Валентинович. Или вы не против, чтобы на выборах победил Путята?

Вы же знаете, Елизавета Яновна, я придерживаюсь нейтралитета. Но Антон Александрович мне, безусловно, ближе, потому что это он предложил мне должность, пригласил из другого города. Я это ценю.

Я потому к вам и обратилась, что вам нет смысла переходить на сторону слабого противника. Вы должны мне помочь! — потребовала Лиза.

Шибанюк задумался, маскируя паузу уговорами съесть еще кусочек и попробовать вот этот салатик. Победу Путяты никто не гарантирует, а дружба с такой фигурой, как начальник пресс-службы, всегда пригодится. Тем более что переговоры у них приватные. В случае проигрыша Путяты Лиза будет свидетелем, что он держал сторону мэра. А если Путята победит, то и Лизы никакой не будет: новая метла всегда ставит на информационную политику своего человека. Но он же не может выдать планы Дмитрия Олеговича: уже одна только осведомленность о том, куда будет направлен удар Путяты, выдаст его самого.

Елизавета Яновна, если бы я обладал серьезной информацией против мэра, неужели бы я не сказал?

Ваш заместитель Быстров курировал «Каменную поэму» и пропустил скульптуру мэра с дыркой в сердце. Вы верите, что это просто халатность? Или вы с ним заодно?

Шибанюку вдруг пришло в голову, что Лиза задает ему вопросы, которые не спросил Балашков. Может быть, он и встречу эту санкционировал? Сергею Валентиновичу стало не по себе, настроение испортилось. Вот он только что сидел в ресторане с эффектной умной женщиной, пил вино и кушал осетрину, как вдруг оказался на ковре у мэра.

Причин не доверять Быстрову у меня никогда не было. Мы с ним вместе работаем давно. — Шибанюк пожал плечами. — Хотя люди, конечно, меняются. Я с ним поговорю, но он же в любом случае будет отрицать умысел по поводу скульптуры. Обычно он ничего не упускает, а тут... — Шибанюк вдруг сообразил, что Путята был готов к их первому разговору больше, чем он сам. Откуда у Дмитрия Олеговича было такое знание обстановки? Не от доверенного ли Быстрова? — Я обязательно постараюсь проверить Виктора, — пообещал Шибанюк не столько Елизавете, сколько себе.

Хорошо, что вы задумались, — сказала Лиза, пригубив из бокала. — Наконец вы поняли серьезность ситуации.

Чем я могу быть вам полезен?

У меня к вам два вопроса. Мне не с кем посоветоваться, — призналась Лиза. — Если это будут свои, то доложат о моей некомпетентности шефу. Если агенты Путяты, то еще хуже. Вы — нейтрал, при этом у нас с вами сложились... деловые отношения. — Лиза специально улыбнулась так, словно они не только деловые. — Мне нужно как-то противодействовать ударам Путяты, а в идеале — их предотвращать. Иначе шеф меня после выборов не помилует.

А вы уверены в его победе?

Конечно.

Шибанюк поморщился: зря спросил. Сама она ничего другого ответить не может, а если говорит от лица Балашкова, то он своим вопросом выразил сомнение в позиции мэра.

Думаю, что у Антона Александровича твердая репутация всякие мелкие скандальчики ему что слону дробина. Путята должен искать серьезный повод, по возможности новый, — сказал Сергей Валентинович.

И где же такие новости узнать?

Как — где? В повестке очередной сессии все новости.

Судя по тому, как Путята умудрился зацепить мэра на ерундовой «Каменной поэме», предсказать его следующий шаг, — Елизавета развела руками, — я не могу.

Я тоже, — сказал Шибанюк. — Но, по крайней мере, к организованным мероприятиям, которые могут привести к резонансу в СМИ, нужно подготовиться.

А как?

Организаторы любых пикетов и митингов должны получить в мэрии разрешение за несколько дней. Значит, надо отслеживать заявки, поступающие в управление общественных связей.

Спасибо, Сергей Валентинович, — сказала Лиза.

На самом деле, вы и сами, Елизавета Яновна, прекрасно это знаете, — сказал Шибанюк. — Больше мне ничего в голову не приходит… У вас был и второй вопрос?

«Все-таки он очень милый, — расчувствовалась Лиза под действием вина. — Если бы не эта внешность каменного истукана...»

В повестке сессии есть вопрос по «Вестнику», который готовил пресс-центр, и я за него отвечаю.

Сергей Валентинович снова вздрогнул. Вот она, самая актуальная тема! Но здесь их интересы расходятся… и как бы ни была мила ему Елизавета Яновна, тут он ей не помощник.

Я хочу подстраховаться, собрать голоса заранее, — продолжала Лиза. — А так получилось, что хорошее отношение депутата Лагина зависит от того, получит он земельный участок для своего кладбища или нет. У меня к вам просьба: можете вы ему в этом посодействовать?

Теперь Шибанюк развел руками.

Раньше — да, наверное, но сейчас земля под Кленовязовым.

Сергей Валентинович, но ведь я не могу обратиться к Эдуарду Борисовичу после того, как ничего не сделала, чтобы защитить его от СМИ… Вы же меня с Кленовязовым поссорили, вот и помогите! У вас же остались связи по этой теме.

Цепкая дамочка, подумал Шибанюк. И бабки взяла, и хочет, чтобы он ее проблемы решал.

Сложный вопрос, Елизавета Яновна… Я подумаю, что можно сделать. Но обещать заранее ничего не могу.

Лиза рассыпалась в благодарностях, но для Шибанюка вечер был подпорчен. Он ехал домой с двойственным чувством: ему показалось, что он правильно ответил на вопросы Елизаветы; с другой стороны, он почувствовал опасность в ее просьбе и на Быстрова разозлился. «Убью мерзавца, — думал Шибанюк. — Если продался раньше меня Путяте — прибью!» Дмитрий Олегович, добрая душа, мог ведь пообещать Быстрову за услуги место самого Шибанюка, а перед этим и самый преданный заместитель спасует. По земле для кладбища Шибанюк решил Жнач не помогать — это ее проблема, пусть сама решает.

А Лиза после вкусного ужина в приятной атмосфере вдруг поняла, что каменная внешность Сергея Валентиновича лишь оттеняет его внутреннее содержание — настоящую мужскую уверенность и надежность. Не то что ее милый, но такой скользкий Эдик.

35.

Кленовязов никак не мог понять, почему Лиза снова стала его избегать. Кажется, он делал все правильно: пригласил даму в ресторан, ухаживал, поил хорошим вином, заставил Лизу оправдываться, но великодушно простил ее, потом разжалобил, потом снова соблазнил… Что еще даме нужно?.. И расстались они вполне довольные друг другом. Какая муха ее в телеса укусила?

Снова вползать в Лизин кабинет на коленях он не собирался, да и вряд ли бы это помогло. Оставалось констатировать, что накануне решающих событий он лишился важного источника информации и потенциального союзника. Эдуард вспомнил, как в последнее их совместное утро у Лизы блестели глаза, как она была довольна и весела. С его стороны прокола не было. Выходит, Лиза получила какую-то негативную информацию о нем со стороны. С какой — уже не так важно. Важно, что она ей поверила. Кутузов из Комиссии был очень недоволен и матюгнулся прямо через интернет. Но, как понял Эдуард, от его услуг отказываться не собираются. Да и верно — поздно отказываться. Очевидно, что все планы врагов укладываются в рамки избирательной кампании, а она уже на финише. Искать новых сотрудников Комиссии некогда, придется довольствоваться теми, кто есть. Кленовязов допускал, что у Комиссии есть свои люди в мэрии помимо него, но вряд ли их может быть много. У него, таким образом, есть отсрочка до выборов: сможет себя проявить — получит награду, не сможет — сольют. Так это никакой не форс-мажор, а обычный расклад. Все чиновники так живут — от одной кампании до другой. Сидишь себе тихонько на месте, а как приспичит — должен доказать, что полезен, что соответствуешь.

Бог с ней, с Лизой, надо свою шкуру спасать.

Куратор из Комиссии намекнул, что делать, правда, слишком туманно: «В соответствии с последней оперативной информацией, разыскиваемая нами секта значительно активизировала свою деятельность. По косвенным данным, одной из предпринимаемых ею мер станет попытка повлиять на решение сессии по ключевому вопросу, ставящему под удар позицию мэра Балашкова. Прошу принять меры противодействия. Кутузов».

Более дурацкого сообщения Эдуард еще не получал. Что активизируется, было и так понятно: выборы на носу. А все остальное — просто ни о чем: повлиять-то как?! Протолкнуть вопрос или отклонить? Из трех десятков вопросов двадцать касаются деятельности мэра напрямую — как угадать, о чем речь? Товарищ Кутузов, фельдмаршал хренов, комментариев не дает, потому что сам не знает. А что конкретно делать ему, Эдуарду? Придется опять рисковать. Кто не рискует, тот не пьет, как говорится. Если этой меркой мерить, то его бывший шеф Шибанюк очень сильно рискует. Хотя на самом деле он очень осторожный человек. Столько лет уже в начдепах — и ничего: ни тебе разоблачающих кампаний в СМИ, ни уголовных дел. А вот Эдик на все это нарвался уже через год после того, как стал начальником департамента. Впрочем, тут явно Шибанюк руку и приложил.

Ладно, вместо осторожности придется проявить смекалку.

Эдуард взял повестку очередной сессии, прочитал и задумался. Да-а, не хватает ему юридического образования… Всегда не хватало. Вот берешь деньги и думаешь каждый раз: наказуемое деяние или ненаказуемое? Эдуард даже заметил, что инфаркты чаще случаются у чиновников, не имеющих специального юридического образования. Логично: они же больше волнуются, переживают. И потом, среди их однокашников нет адвокатов, прокуроров и судей. А при такой опасной профессии их так полезно иметь… Счастливы те, кто выбиваются в вице-мэры! На таких уже почти никогда не покушаются — живут, как говорится, у мэра за пазухой. Трогают их разве что в самых крайних случаях, когда беспредел творится или рамсы с вышестоящим начальством. А если грехи обычные, то сошлют на время в московское представительство — и все дела. Смешно: если из столицы ссылают в провинцию, то из провинции на перевоспитание ссылают в Москву посиди на твердом окладе, посмотри, как люди в Первопрестольной живут, делом занимаются. Говорят, что вице-мэры, поработавшие в столице, возвращаются оттуда просто шелковыми.

Ладно, вернемся к делу. Вот, например: «Уточнение границ зонирования городской территории». Это что — не касается мэра? Касается. И перезонирование обычно делается в чьих-то интересах. Но делается аккуратно. Если бы Эдуард был юристом, он бы понял, грамотно вопрос подготовлен или чем-то грозит городской администрации. За все время его работы в мэрии никаких серьезных проблем в этой сфере не было, вопросы готовить умеют. Наверное, и сейчас все в порядке будет.

Все, что начиналось со слов «О внесении изменений в отдельные документы, касающиеся вопроса...», Эдуард тоже сразу отмел. Разбираться в таких деталях нет ни желания, ни времени, кроме того, его осенило: вопрос, на который нацелилась секта, должен быть простым! Ведь дело связано с выборами, значит, и тема должна быть понятна каждому избирателю, а на каких-то там поправках скандала не устроишь.

Эдуарду сразу стало легче. Хоть у него нет юридического образования, зато смекалка есть! Скандал возникает обычно на почве разбазаривания народных денег. Но когда миллиард из одной бюджетной строки перетекает в другую, то что тут скажешь — он же в бюджете остался. Надо, чтоб на ветер выбросили, тогда да, тогда — скандал. А чтобы появилась возможность для разбазаривания народных средств, необходимо создать условия — принять какой-то законопроект. Получается, секта, скорее всего, будет лоббировать принятие какого-то решения сессии. Надо найти в повестке сессии самую дурацкую тему и ее на сессии опрокинуть. Вот тогда будет Эдуарду честь и хвала от товарища Кутузова и конкретная благодарность от мэра Балашкова.

Теперь он был уверен в успехе. Самыми необязательными в повестке мэрии были два положения о памятниках. Один предназначался поэту А. С. Пушкину, а другой — 425-летнему юбилею покорения Сибири Ермаком. Обе затеи выглядели сомнительно. Перед Эдуардом возникла непростая дилемма выбрать, какой памятник сердцу сибиряка более ценен… или, другими словами, какой законопроект более дурацкий. Пушкин — наше все, но какое отношение он имеет конкретно к нашему городу? Никакого. Даже его друзья декабристы сидели где-то не здесь. Улица Пушкина у нас, кажется, уже есть. Зачем нам еще и памятник за как минимум миллион народных рубликов? Но, с другой стороны, на улице Гоголя установили памятник Николаю Васильевичу, на Достоевского — памятник Фёдору Михайловичу… так почему же не облагородить улицу Пушкина Александром Сергеевичем? Тем более что прочие памятники были водружены без всякого возражения со стороны общественности.

Хорошо, займемся покорением Сибири, решил Эдик. Это событие касается всех горожан. Никто из них в сторону Ермака не плюнет. Одно смущает — дата не круглая. Если бы четыреста — вопросов нет, если просто двадцать пять — тоже неплохо. Но 400-летний юбилей пропустили, только теперь вспомнили. Четыреста пятьдесят лет тоже смотрелись бы достаточно кругло, но ведь понятно, что те, кто это все затеял, хотят видеть дело рук своих, а не откладывать такую богатую идею еще на четверть века. Ермак — он подождет, а те, кто хочет стяжать лавры, освоить деньги, — они обычные люди, они, может, к этому времени уже лично с Ермаком Тимофеевичем поручкаются в лучшем из миров. Ермак, кстати, как и Пушкин, в окрестностях нашего города тоже не бывал. Ничья, получается?

Эдуард почесал темечко. Если против обоих законов депутатов агитировать — это ж сколько бабла надо истратить! Он решил оставить пока памятники и зайти с другого бока.

Тема «Вестника органов городского самоуправления» Эдуарду тоже показалась стоящей внимания. Вот здесь бы ему пригодилась информация от Лизы, поскольку за выпуск «Вестника» отвечает пресс-центр. Если положение о «Вестнике» не пройдет сессию, то мэрия попадает на бабки, и это уж точно деньги на ветер. Получается, секта может выступить против него. Это уже вариант номер три… Эдуард аж взмок. Смекалка привела к тому, что он должен провалить на ближайшей сессии три законопроекта! Это ему придется заплатить больше, чем коллеги собираются по всем трем темам освоить! В случае победы он останется начдепом, но совершенно голым, жить ему придется в съемной квартире. Нужна ему такая победа? Может, лучше перекреститься, да и пустить на самотек? Если не повезет, он, по крайней мере, уйдет в отставку более-менее обеспеченным человеком, пристроится в какую-нибудь бизнес-структуру... Но нет, начальником ему хочется быть больше. Но не бедным… Думай, Эдик, думай!

Кленовязов напрягся до изнеможения. Если б взять штангу в руки, он бы сейчас мог такой вес взять! Но голову напрягать сложнее. Как бы все эти три темы сравнить... Памятник — вещь, понятная любому. «Вестник» — вещь потуманней. Памятник будут устанавливать через полгода, не раньше, а «Вестник» выпускать через пару месяцев — это для скандала лучше… Что еще? Да, цена вопроса! У памятников стоимость более-менее фиксированная, каждый потянет на один-два миллиона. Зато «Вестник» будет приносить два-три миллиона убытков каждый месяц! А то и больше! Вот это неоспоримый довод: памятник — штука относительно недорогая, при этом его можно пощупать, а публикация документов — дело эфемерное… а вот расходы там могут не в один десяток лимонов встать. Вот это скандал так скандал — ни за что выбросить десяток-другой миллионов… Тут он в яблочко попал!

Кленовязов потер руки в предвкушении удачи: теперь он и задание товарища Кутузова выполнит, и денег на жизнь останется.

Эдуард схватил трубу и вызвал Тутышко:

Виктор Сергеевич, веселого тебе денька!

И тебе того же, — отозвался депутат.

Переговорить бы надо по одному вопросу.

Я на совещании.

Извини, не буду отвлекать. Через пару часов перезвоню. Может, пообедаем вместе?

Через пару часов?.. — задумался Тутышко. — Ладно, хорошо, успею.

Эдуард был уверен, что ухватил удачу за хвост. Не было еще случая, чтобы они с Виктором Сергеевичем не пришли к консенсусу. Только что это он так долго про обед думал, словно неродной?..

36.

Эдуард Борисович зря беспокоился — симпатии Виктора Сергеевича были на его стороне. А задумчивость депутата проистекала из прозаической вещи: Тутышко уже обедал, когда Кленовязов позвонил, поэтому он должен был сообразить, сумеет ли насладиться обедом номер два.

На обед номер один руководителя комиссии по местному самоуправлению пригласил вице-мэр Васильев. Хозяин ресторанчика находился в деловых отношениях с Семёном Яковлевичем, потому Васильеву этот обед ничего не стоил. Оба сибарита с удовольствием предавались прелестям обеда, оплаченного третьим лицом.

Количеством блюд, бутылок и анекдотов Семён Яковлевич постарался добиться самого приятного расположения со стороны Тутышко. Виктор Сергеевич из благодарности старался настроиться на самый благодушный лад. Это было несложно — он прослыл одним из самых добродушных депутатов и без всяких обедов, поскольку Виктор Сергеевич чувствовал себя в какой-то мере благодетелем всего депутатского корпуса, а косвенно — и всего местного чиновничества. И имел для этого все основания. Дело в том, что депутаты, как известно, обременены наказами избирателей. И часто — конкретными: установить перила на лестнице или карусель для детишек, починить козырек подъезда и прекратить заезд машин во двор. В год перед очередными выборами депутаты со всеми этими мелкими гнусными просьбами надоедали чиновникам, отвечающим за козырьки, протекающие трубы и карусели. Те отказывались бесплатно выполнять поручения; депутаты негодовали тем больше, чем ближе делался срок их переизбрания. В общем, создавалась нервная нерабочая обстановка, от которой страдали все, но в первую очередь — самые интеллигентные из депутатов, которые не могли ничего добиться от чиновников, и самые забитые чиновники, которые не знали, куда спрятаться от растущих аппетитов самых наглых депутатов. Это продолжалось довольно долго, пока малозаметный народный избранник Виктор Тутышко не предложил законопроект: ежегодно из бюджета города каждому депутату выделять круглую сумму на исполнение наказов избирателей. Эти деньги ни на что другое нельзя было потратить, и они целиком стали овеществляться в заборы, козырьки, качели и другие добрые дела. Эта простая идея всех устроила: депутаты перестали нервничать, а чиновники выкручиваться за счет внутренних резервов.

Редкий законопроект, сделавший счастливыми все заинтересованные стороны, принес Виктору Сергеевичу заслуженную славу и должность председателя постоянной комиссии горсовета по местному самоуправлению. Из незаметных депутатов он стал самым заметным и уважаемым. Карьерой своей Тутышко был вполне доволен, что и стало очевидным основанием для всегдашнего благодушия. Второй, неизвестной никому частью этого основания стало чувство, что он выполнил свое предназначение. Даже его наставник Дмитрий Олегович, который и подкинул идею с депутатскими деньгами, так сказал:

Ты выполнил предначертанное свыше. Авось!

После этого наставник его беспокоил крайне редко, а приказы его касались обычно законопроектов, проходивших через комиссию по местному самоуправлению.

Доведя председателя комиссии до состояния сытости французского циррозного гуся, готового на заклание, вице-мэр перешел к делу:

Виктор Сергеевич, у меня к тебе, понимаешь, маленькая просьба… Я не мог эту позицию озвучить на заседании твоей комиссии, но положение о «Вестнике» мне кажется плохо подготовленным. Надо бы его отложить.

Тутышко вдруг закашлялся до багровости. Васильев уже стал оглядываться в поисках помощи, подумав, что депутат так пережрал, что сейчас издохнет. Но понемногу тот оклемался и даже ответил:

Я вам удивляюсь, Семён Яковлевич! Вы же сами его вынесли на комитет!

Дело в том, что накануне заседания я обсуждал этот вопрос с Антоном Александровичем, и он был недоволен. Он вообще высказал такую мысль, что нам нужна своя полноценная газета, а не убогий сборник документов. Я уже не мог в последний момент отказаться от проекта «Вестника», коллеги меня бы не поняли, но и мнение Антона Александровича мы с вами также не можем игнорировать, правильно?

Правильно, — пробормотал Тутышко.

Он вдруг побледнел; того и гляди в обморок свалится, заметил Васильев. Может, он вообще какой-то больной? Вице-мэр разозлился: вместо того чтобы слушать тонко задуманную паутину его речи и переваривать дармовой эксклюзивный обед, депутат меняет цвета как перчатки и глаза закатывает. Так деловые люди переговоры не ведут!

Самое разумное было бы вам вообще снять этот вопрос с повестки дня, но я не настаиваю… — продолжил Васильев.

Сейчас это невозможно, мне же ваши подчиненные такой скандал учинят!..

Не факт. Я своих могу попридержать, но у нас в запасе остается сессия. Если мы вместе переговорим с близкими нам депутатами, то легко наберем большинство, которое «Вестник» зарубит. Он автоматически сдвинется на следующую сессию, и там мы уже подготовим все так, как захочет Антон Александрович, и дружно примем. Да?..

Я все-таки не понимаю, Семён Яковлевич: что вам мешает самому, как представителю мэрии, отказаться от внесения этого вопроса в повестку сессии, если это совпадает с мнением самого Антона Александровича?

Это внутренний вопрос, не могу раскрывать его тонкости, — соврал Васильев. — Я связан определенными обстоятельствами, потому и обращаюсь к вам.

Но если вопрос такой важный, если есть мнение Антона Александровича…

Оно негласное, — быстро сказал вице-мэр. — Балашков тоже связан определенными… в общем, это внутренний вопрос.

Семён Яковлевич, мне льстит ваше доверие в таком сложном вопросе, но я ведь также связан определенными… со своими коллегами, — сказал все еще бледный Тутышко. — Я же не могу им сообщить о вашей просьбе?

Нет конечно. Мне кажется, Виктор Сергеевич, что достаточно вашего авторитета, для того чтобы повлиять на решение по этому вопросу.

Авторитет — ресурс ограниченный.

Я понимаю твои трудности, Виктор Сергеевич, ресурсы необходимо пополнять. Тем более что всего через год у нас выборы в горсовет. Я думаю, что хорошая пиар-кампания в хорошем издании тебе не помешает? Например, в «Городских новостях»?

Тутышко стремительно порозовел.

«Городские новости» — солидная газета, — сказал он. — Она имеет вес в городе.

Значит… договорились?

Я приложу возможные усилия, — солидно сказал Тутышко. — Но гарантировать результат на сто процентов не смогу.

Не скромничай, Виктор Сергеевич, уж если взялся, то я на сто процентов в тебя верю!

Васильеву пришлось-таки пообещать отступного в виде услуг «Городских новостей», но в целом он остался доволен: Тутышко не посмеет отказаться от своего обещания, он же понимает, что вице-мэр его может при случае так нагнуть, что мало не покажется.

После этого разговора Виктор Сергеевич почувствовал себя обманутым; под ложечкой засосало, словно обеда и не было. А все потому, что вчера наставник попросил его «Вестник» на сессии принять. Но может ли наставник помочь ему переизбраться на следующий срок? Не ослабнет ли его влияние после выборов, если Балашков не выполнит своего предназначения? А вот вице-мэр точно может помочь. Или навредить. Но и наставника обманывать нехорошо. Если он недоволен, то возможных наказания два: сочувственно покачает головой (это не страшно) или объявит не справившимся с предназначением, лишит наставничества. И что тогда делать? Против него будут все адепты секты, а сколько их — никто не знает. И никто не знает меру терпения наставника. Короче, сплошные вопросы и никаких ответов… Виктор Сергеевич занервничал. Вот для этого и была создана их Церковь служащих — чтобы не мучиться вопросами, а поступать так, как велит наставник и циркуляры. Но это просто, когда ты рядовой клерк или даже депутат. А если ты уже поднялся выше, то сомнения (в виде различных искушений) начинают мучить вновь. Что же делать-то?..

Тутышко промаялся два часа и к следующему обеду лишился воли и сил, поэтому решил положиться на авось. Именно так рекомендовалось поступать адептам в момент острого непонимания того, что делать дальше.

«Пусть будет как было, ведь как-нибудь да было, ведь никогда так не было, чтобы никак не было. Авось», — пробормотав про себя эти священные для каждого служащего слова, Виктор Сергеевич явился на встречу с Кленовязовым в ресторан «Плакучая ива».

Что-то вы бледны, Виктор Сергеевич, — заметил Эдуард. — Вам плохо?

Все в порядке, — заверил Тутышко, надеясь с помощью еды вернуть себе силы.

«И куда в него лезет? — размышлял Эдуард, глядя на то, как депутат уписывает жаркое из баранины. — Голодал специально или перенервничал? Ладно, пусть поуспокоится…» Кленовязов не тревожил собеседника до десерта. Но, видя, что тот стал приятного розового цвета, решил, что пора и делом заняться.

Виктор Сергеевич, у меня к вам вопрос, как вы понимаете. Предлагаю расправиться с ним до сладкого.

Согласен, — кивнул председатель постоянной комиссии, откидываясь на спинку стула. Стул тяжело заскрипел.

Моя просьба касается законопроекта по «Вестнику».

Тьфу ты! Сговорились вы все, что ли… — пробормотал Тутышко.

Я знаю, что мои коллеги из мэрии делают все возможное, чтобы этот проект быстрее вступил в силу. Но я особенно заинтересован в его судьбе как председатель конкурсной комиссии своего департамента. Мне бы хотелось поддержать его. Тем более что депутатскому корпусу этот «Вестник» также необходим. Здесь, я думаю, наши интересы совпадают.

Так чего же вы беспокоитесь?

Несмотря на прозрачность этого вопроса, у него могут найтись противники. Не думаю, что много. Но я боюсь, что среди депутатов могут оказаться такие, кто не станет вникать в суть вопроса, а проголосует впопыхах, под влиянием момента. Поэтому я хочу попросить вас поговорить с коллегами, пояснить ситуацию. Уверен, что они к вам прислушаются.

Вопрос действительно достаточно прозрачный, мы на комитете рекомендовали сессии принять поправки и весь пакет документов. Не вижу смысла педалировать этот вопрос и вести дополнительные переговоры. Именно потому, что все так прозрачно, коллеги могут подумать, что вопрос этот касается чьих-то интересов. И вот тогда они могут проголосовать против, чтобы разобраться в этих непонятных интересах. Мой совет, Эдуард Борисович, оставьте все как есть: вероятность того, что законопроект будет принят, очень велика.

Вы меня обнадежили, но не успокоили, Виктор Сергеевич, — сказал Кленовязов. — А я бы хотел быть уверенным на сто процентов.

Этого вам никто не гарантирует, — сказал Тутышко. — Я, честно говоря, не понимаю вашего беспокойства: ваша комиссия должна ведь только подготовить документы, а публикацию осуществляет пресс-центр. Так или иначе, вы находитесь здесь в равных условиях с другими комиссиями. Так что вопрос все равно будет решен.

Не вынуждайте меня сказать больше, чем я собирался, — сдался наконец Эдуард. — Короче, мне нужно, чтоб этот чертов «Вестник» вышел из печати ровно через два месяца… и не позже. И я прошу вас помочь. Само собой, готов оказать встречную услугу.

Да я же не в этом смысле, — обрадовался депутат.

У нас как раз намечается выделение муниципальных земельных участков, и я мог бы...

Долг платежом красен, — заметил Тутышко. — Хорошо, я все понял, постараюсь вам помочь.

Заодно я бы обратил ваше внимание на законопроекты по памятникам — какие-то они сомнительные и... — начал было Кленовязов.

Я понял, Эдуард Борисович, — перебил его собеседник. — Приложу все усилия. И считайте, что «Вестник» уже печатается!

Спасибо, — с облегчением сказал Эдуард.

Непрофильные переговоры (вот по земле он все знает) всегда давались ему с трудом. Придется дать хорошего отступного. Судя по депутатской хватке, у него уже завтра будет готов список участков, которые нравятся его друзьям застройщикам. Ну и бог с ним. В конце концов, какая разница горожанам, кто займет ту или иную площадку? Эдуард решил, что для подстраховки он еще переговорит с парой-тройкой знакомых депутатов. У всех у них тоже есть знакомые застройщики, им тоже можно что-то пообещать. На кону стоит его должность, так что средства и расценки выбирать не приходится.

Второй обед показался Тутышко более основательным: он наконец-то наелся. Кроме того, второй обед решил проблему, возникшую на первом. Счет по теме «Вестника» — 2:1. Конечно, ему придется обмануть ожидания вице-мэра, но зато он выполнит распоряжение наставника, а Кленовязов компенсирует ему то, что недодаст Васильев. Наверняка уж хватит оплатить услуги «Городских новостей», а может, еще и сверху что-нибудь останется.

37.

Окончательно Эдуард поверил в свою удачу, когда ему позвонил депутат Юлий Алексеевич Мешков, один из известных в городе бизнесменов, и пригласил на обед. От обеда Кленовязов отказался (и так вес зашкаливает), а вот от встречи — нет. Мешков сам пришел к нему в кабинет.

Чай, кофе? — предложил Эдуард.

Спасибо, уже, — отказался Мешков и замолчал.

Эдуард выдержал паузу и спросил:

Юлий Алексеевич, как твои дела, дорогой?

Да в целом нормально, — сказал Мешков, вытирая платком апоплексическую шею. Ему всегда, даже на сегодняшнем осеннем морозце, было жарко. А сейчас его еще смущала ситуация, которую приходилось разруливать. — Короче, Эдуард Борисович, у меня вопрос возник, требуется твоя помощь.

Всегда пожалуйста, — сказал Эдик, жалея, что недосуг сейчас брать наличными. Клиент — цветик-семицветик, а ему придется все семь желаний на дурацкое голосование разменивать. — Я тебя слушаю.

Эдуард Борисович, только не распространяйся, ладно?

Эдик показал, что он — молчок. Может, все-таки два желания получится выторговать…

У нас в стране какое здание главное?

Кремль, наверное, — ответил Эдуард.

Вот и я так подумал. А вокруг Кремля что? Александровский сад. Во — бренд! Взял я участок на улице Энгельса, помнишь?.. Построил комплекс жилой. Весь золотой, словно Дом советов. И даже решетку вокруг заказал с вензелями — «А» и «С». Все чин чинарем. И вдруг один деятель, из моих, на совещании как заржет: не подходит, говорит, вензель. Надо «С» на «З» исправлять. Короче, выяснилось: мой коммерческий директор страдает недержанием — за каждой юбкой охотится. Он готовил документы на жилой комплекс. Ну и там на регистраторшу какую-то, что ли, засмотрелся. Зад у нее был какой-то выдающийся… Такой, что он ни о чем другом думать не мог. Вообще не тем местом думал. В общем, вместо «сад» в документе написал «зад». Так и зарегистрировал, жеребец. Я сам бумаги в руках держал, другие смотрели — никто не заметил. Теперь я элитную недвижимость продать не могу, потому что… сам понимаешь, где она находится. Вот и вся сказка. Коммерческого своего я послал в то место, куда он так метил у регистраторши, но дело-то сделано… Короче, помоги все это по-тихому перерегистрировать.

Эдуард в конце концов заржал, но Мешков на это внимания не обратил:

Я уже отсмеялся. Мне бабки отбивать надо. Сам понимаешь, в долгу не останусь. Хочешь апартаменты со скидкой?

В заду? — хрюкнул Кленовязов. — Нет, я не настолько озабоченный.

Ладно, проехали. Помочь можешь? Тихо и быстро?

Могу, у меня там есть связи. Пару дней надо.

Лады. За мной должок, Эдуард Борисович.

Не будем откладывать, Юлий Алексеевич. У меня тоже просьба есть необычная. Но не такая, конечно... — хмыкнул Эдуард.

Не томи.

Можешь послезавтра на сессии поддержать проект по «Вестнику»? А по памятникам Пушкину и четырехсотдвадцатипятилетию — срубить? Сколько голосов обеспечить можешь?

Да-а… — протянул Мешков. — У каждого свои заморочки. Считай, договорились. Я человек семь сагитирую. Только тихо!

Да понял я, Юлий Алексеевич.

Мешков встал. Эдуард проводил его до дверей и пожал руку.

Счастливо.

Спасибо, Эдуард Борисович.

«Это что же за зад-то такой был, — попытался представить себе Эдуард, — по имени которого огромную домину назвали? С такой, наверное, сама Дженнифер Лопес рядом не отклячивала! Комплекс не комплекс, а памятника эта история заслуживает… Хотя, — вспомнил Кленовязов, — я как-то подъезжал к этой новостройке. Нынешнее название в общем отражает: никакого сада там и близко нет — каменный дворик размером с собачью площадку да привратница-шавка, справляющая там малую собачью нужду, облаивая прохожих. Поскупился Юлик на участок побольше и на обслугу поприличнее. Кремлем там и не пахнет, как есть — настоящая задница».

38.

Первая сессия для чиновника — это как инициация, — сказала Анжела Игорю. — Сегодня, чем бы дело ни закончилось, ты вступаешь в новую жизнь. Ты готовил документы на сессию! Ты видел, как их принимали!

А если «Вестник» провалится? — нервно спросил Свистун.

От шарика для пинг-понга не зависит результат игры, — ответила девушка. — Его задача — выполнить свое временное предназначение. Ты свое выполнил, документы готовы. Игра заканчивается, а ты теперь стал зрителем. Смотри, изучай правила, но главное из них: надейся — авось повезет!

В большом круглом зале середину занимал стол, напоминающий кольцо Сатурна — за ним рассаживались депутаты. Кольцо смыкалось на президиуме, где сидит руководство. За депутатскими спинами полукольцом (все как на Сатурне, так что и здешние обитатели чем-то напоминали инопланетян) располагались места для чиновников мэрии в ранге от начальника комитета и выше. А гости, журналисты и мелочь вроде сотрудников пресс-центра располагались на галерке — балконе, дающем прекрасный обзор, как ВИП-ложа в театре. Дистанцированные таким образом «галерщики» не мешали рабочему процессу. Всеобщее оживление и суета с бесконечными бумагами, которые раскладывали по столам, извлекали из портфелей и передавали друг другу, придавали мероприятию мажорное настроение. Впереди был то ли праздник, то ли игра, а может, сражение за светлое будущее, очерченное в этих важных бумагах…

Первые два часа прошли впустую, и Игорь извелся, но не смел уйти: вдруг какой-то вопрос отложат, а по «Вестнику» рассмотрят вне очереди? В конце концов, все же понимают, что это сегодня самый важный вопрос.

А бывает так, что вопрос вообще на следующую сессию переносится… но с «Вестником» такого не может произойти, — заключила Анжела, глянув на анемичного Игоря.

Наконец наступил долгожданный момент, когда к трибуне вышел вице-мэр Васильев.

Добрый день, уважаемые господа депутаты, коллеги. Вопрос о «Вестнике органов местного самоуправления» прост и понятен, так что я не буду читать подготовленный текст. Достаточно сказать, что «Вестник» необходим для опубликования документов, в том числе и принимаемых на этой сессии. В связи с этим сложный вопрос о финансировании «Вестника» был решен так: мэрия и горсовет софинансируют издание в тех пропорциях, которые занимает объем опубликованных документов данного органа самоуправления. Редколлегия издания также смешанная, в нее входят представители горсовета — депутаты Асеев и Тутышко, а со стороны мэрии — я, руководитель пресс-центра и организационного департамента. Учреждение «Вестника» позволит нам издавать все нормативные акты и материалы по муниципальному заказу в срок и с минимальными расходами.

Депутаты набросились на докладчика, как стая сорок.

Прежде газета «Городские новости» доносила наши решения до горожан. Не получится ли так, что они теперь не смогут узнать о наших решениях?

Уважаемые депутаты, не волнуйтесь, мы сохранили для «Вестника» тираж газеты.

Газету все купят, а кто будет покупать сборник документов?

Нас избиратели не поймут!

Минимальные расходы — это не критерий. Если нам дорого финансировать старую газету, то давайте создадим новую — свою, депутатскую.

Нет, я считаю, что газета должна издаваться совместно с мэрией! И назвать ее надо «Городское самоуправление».

Васильев на разгоревшуюся дискуссию смотрел с благожелательной улыбкой. Еще немного — и вопрос слетит.

Я тут вижу, что, несмотря на поправки, источником публикации наряду с «Вестником» остается газета «Городские новости», это так?

Совершенно верно. Мы будем публиковать документы и в «Вестнике», и в «Городских новостях», — ответил Семён Яковлевич.

Тогда где тут экономия?..

Что он городит? — пробормотал Игорь. — Он же не понимает, что такое говорит!..

Тогда давайте свою газету, долой «Вестник»!..

А как вы собираетесь соблюдать срок опубликования материалов, ведь по закону между решением комиссии по мупзаказу и публикацией должно пройти не более пяти дней? Я к тому, что газета выходит ежедневно, там документы успевают публиковаться, а вы, получается, будете «Вестник» выпускать тоже каждый день?

При необходимости — да, — ответил Васильев.

Но это невозможно!

Игорь дернул себя за уши и сжал до боли кулаки.

Только бы первое голосование до перерыва прошло! — услышал он сквозь гул депутатских прений шепот Анжелы.

Как — первое?!

Конечно… А ты не знал? Все решения депутаты принимают в двух или трех чтениях. У нас случай простой, не бюджет какой-нибудь, поэтому требуется два чтения. И нельзя голосовать без перерыва, — объяснила Анжела. — Считается необходимым, чтобы депутаты имели возможность обсудить между собой законопроект, навести справки. Для этого нужен перерыв. Обычно второе голосование назначают на следующей сессии, через месяц, но в экстренных случаях можно обойтись перерывом между заседаниями одной сессии. Жнач специально добивалась, чтобы наш вопрос попал на обсуждение до перерыва, тогда есть шанс, что в конце заседания депутаты успеют проголосовать его во втором чтении.

Игорь в списке врагов «Вестника» перенес Васильева на первую строчку, а для Жнач мысленно изготовил божничку: она одна, похоже, беспокоится о «Вестнике».

После этого он незаметно для себя впал в юридический деструктивный транс, приговаривая:

Это ошибка… наверное, они неправильно поняли. Это же принципиальный вопрос!

Следить за действием он перестал, потому, когда Анжела толкнула его в бок и шепнула: «Поздравляю!» — он ничего не понял.

Девушка указала ему на большое табло, висевшее над президиумом: «Решение о положении о периодическом печатном издании “Вестник органов городского самоуправления”: “за” — 38 голосов, “против” — 15; решение принято большинством голосов».

Перерыв — двадцать минут! — объявил председатель горсовета, который вел сессию, и Анжела под руки отвела победителя в курилку. Там она ему прикурила сигарету и сунула в зубы. Игорь инстинктивно затянулся и закашлялся. Кашель привел его в чувство. Он бросил сигарету, стянул галстук через голову и вышел обратно в фойе.

Мы что — выиграли? — спросил он.

Еще не совсем. Первый сет. Но это значит, что нет никаких серьезных препятствий для победы во втором. Ведь если бы депутаты были против, то они бы не проголосовали «за».

Но, когда началось обсуждение, они почти все высказались против, — сказал Свистун.

Обычно так и бывает, — ответила Анжела. — В прениях депутаты высказывают сомнения своих избирателей, а при голосовании выражают уважение к авторитетному мнению, подготовившему решение. Если авторитет показался им более весомым, чем сомнения, то депутаты голосуют «за», но в случае, когда сомнения народного избранника довлеют над авторитетом, результат голосования меняется на противоположный.

Че?.. — переспросил Игорь.

Ниче. Метод экстраполяции прений на результат голосования давно не действует, потому что в принятии решения кроме результата прений реализуется сверхъестественная сила, суммирующая предназначения самих депутатов. Она и называется «авось».

Здравствуйте, голуби мои. — К парочке незаметно подкралась Елизавета Жнач. — Что это за бред ты несешь, а, Анжела?

Я ничего, Елизавета Яновна… — Анжела преданно заглянула начальнице в глаза. — Я рассказываю Игорю Петровичу одну теорию прогнозирования итогов голосования.

Совсем рехнулись, — с прищуром сказала Жнач. — Сейчас мне некогда, а после сессии поговорим про ваши сверхъестественные силы. И про то, как вы от меня сиганули от скульптуры мэра! Анжела, твое поведение мне в последнее время что-то перестало нравиться!

Начальница зафиксировала для них выражение лица «гром и молния», развернулась и с милым щебетом погналась за каким-то депутатом. Анжела осторожно перевела дыхание. За такой прокол наставник не пожалует.

Чего это она? — сказал Игорь.

Авось обойдется, — тряхнула головой Анжела.

Время перерыва закончилось, и все потянулись в зал. Свистун ожил, а Анжела, напротив, стала задумчивой; ее мучили два вопроса: насколько она навредила своей неосторожной болтовней Церкви служащих и как ее за это накажут.

Второй сет начался с двух проектов решений об установке в городе памятников Пушкину и 425-й годовщине покорения Сибири. Депутаты высказывались за развитие монументальной пропаганды, украшение города художественно выполненными символами, увековечивание гениев нашей великой истории и литературы. Но в момент голосования — Игорь мог поклясться, что он почувствовал этот момент! — включилась та самая сверхъестественная сила «авось», и депутаты дружно проголосовали против установки памятников. Проекты решений были признаны сырыми и отправлены на доработку.

Игорь с возрастающим вниманием следил за происходящим. Ему казалось, что он присутствует на каком-то особенном действии — не в театре, нет, а на какой-то древней мистерии, обряде, несущем скрытый от непосвященных глаз и ушей смысл.

Второе чтение по «Вестнику» было скорым и гладким. Пара депутатов попросила рассмотреть возможность внести какие-то уточнения, потом все дружно и почти единогласно проголосовали «за». Свистун облегченно вздохнул — теперь он без пяти минут главный редактор нового издания. Осталось организовать конкурс, опубликовать условия в тех же «Городских новостях» (в которых Игорь вдруг стал видеть своих конкурентов, почти врагов), определить победителя и отдать ему в печать первый номер «Вестника». Затем пройдут выборы, от которых в мэрии какая-то нервозная обстановка, потом Новый год… и дальше заскользит приятная новая жизнь нового главного редактора. Красота!

Елизавета чувствовала себя именинницей, которой преподнесли долгожданный подарок. А вот Шибанюк озабоченно тер лысый череп: либо Путята не смог повлиять на исход голосования, и тогда его возможности сильно преувеличены, либо «Вестник» ему не пригодился, а с ним и услуга Сергея Валентиновича. Что из этого хуже, Шибанюк сказать не мог, оттого смутные предчувствия делались все черней.

39.

Сергей Валентинович, назовите первый американский город, который приходит на ум?

Нью-Йорк, — пробормотал ошарашенный Шибанюк. — Я хотел сказать, что...

А второй?

Вашингтон, — после заминки сказал Шибанюк.

А третий?

Дмитрий Олегович! Я не за этим! Сейчас на сессии...

А третий? — настойчиво повторил Путята.

Дмитрий Олегович!

А третий город? — Путята был неумолим.

Голливуд... то есть… Лос-Анджелес.

Ага, вот видите! — победно воскликнул экс-мэр и заерзал на диванчике. — Вы даже город с пригородом перепутали — вот что значит пиар! Голливуд — только часть города, а вспоминается раньше Лос-Анджелеса!

Дмитрий Олегович! На сессии законопроект по «Вестнику» прошел два чтения! Что теперь делать?

Вам — ничего. Да вы, Сергей Валентинович, не беспокойтесь, все в порядке. Я, признаться, приложил к этому руку, так что знал расклад голосов еще вчера.

Я вас не понимаю, — честно признался Шибанюк. — Или вы уже не делаете ставку на «Вестник»? Вам моя наводка не пригодилась?

Да пригодилась, пригодилась, — отмахнулся Путята. — Я все держу под контролем. И ваша помощь не останется неоцененной. Я вам о другом толкую…

Хорошо, Дмитрий Олегович, я слушаю. — Шибанюк присел на соседний диванчик, поскольку все пространство вокруг Путяты было завалено бумагами. Когда пришел Шибанюк, он работал, но сразу прервался и стал спрашивать про американские города, Сергей Валентинович не успел и рта раскрыть. Каждый раз при встрече Дмитрий Олегович вел себя не так, как он ожидал, и это раздражало. Потому что все, что не по правилам, оно опасно. Может, конечно, бывшим мэрам закон не писан, но как-то это... неуютно. — Я еще Чикаго знаю.

Это не так важно. Важно, что Голливуд — на третьем месте. После административной и фактической столицы. Лос-Анджелес, можно сказать, культурная столица США. Кстати, наш город хотели назвать Нью-Сибирском. Но потом победил нынешний вариант... Мы все время отвлекаемся! — Путята словно хотел вскочить с дивана, но потом остался на месте. — Я хочу вывести наш город на третье место в стране. А какое искусство для нас важнейшее? По-прежнему — кино! Правда, там еще цирк почему-то упоминался, ну да это ерунда... Нам нужно построить свой Голливуд. Это будет единственная студия за Уралом, при этом — самая дешевая! Сюда потянутся со всей страны. Мы будем делать фильмы в два раза дешевле московских студий! И для этого всего-то нужно семьдесят миллионов рублей.

«Чтобы стоимость киностудии была в два раза меньше, чем деньги, которые каждый год уходят на благоустройство городских дворов? — засомневался Шибанюк. — Явно кто-то нолик потерял… точнее — утаил».

И как Балашков еще сам не догадался студию построить… Это мне везет, — самодовольно сказал Путята. — Удача преследует смелых! Не помните, кто сказал?

Нет, — ответил Сергей Валентинович. — Дмитрий Олегович, прежде чем строить, надо победить на выборах. Может быть, я смог бы как-то способствовать...

Да все уже решено, — отмахнулся Путята. — Капканы расставлены, зверь загнан. Он мне даже напоследок начнет театральный институт строить — ведь с этим лучше не тянуть, да?

Так вот чего Аристарх активизировался, понял Шибанюк. Вот это адекватное поведение, сразу видно делового человека. Он, значит, через Балашкова институт пробивает, а здесь — студию. С кем-нибудь да повезет. И с чем-нибудь.

Сергей Валентинович откланялся, Путята на его уход внимания не обратил — кивнул и придвинул к себе кипу бумаг.

«Капканы расставлены, зверь загнан, — вспомнил Шибанюк. — Знать бы, на чем основана такая уверенность! Но Путята, судя по всему, делиться планами не хочет, болтает о каких-то проектах. Голливуд — это город в городе… Кто ж его нам построит, да еще за копейки…»

40.

На совещании у мэра решено было ликвидировать «похожую на изображение мэра» (как принято писать в милицейских протоколах) статую в два этапа.

Это головоломное решение стоило участникам камерного совещания седых волос. Обсуждать вопрос выпало «ближнему кругу», в который вошли: вице-мэр Васильев, советники Макеев и Федорцев и, неожиданно, Жнач. Елизавета с удовольствием уклонилась бы от высокого доверия по решению столь щекотливого вопроса, но деваться было некуда. А вот вице-мэр Соколов предусмотрительно бюллетенил с того самого дня, когда была обнаружена статуя мэра, пропустил даже сессию, на которой вносили поправки в бюджет, но добился-таки своего — приговорили статую шефа без него.

Окончательное решение, само собой, было за мэром. Но по гадкой привычке всех руководителей он начал с того, что предложил высказываться подчиненным. Первые полчаса, таким образом, присутствующие потратили на околичности, подбираясь к сути щекотливого вопроса.

Проблема была в том, что законных оснований ликвидировать скандальное изваяние не было. Истукан высечен в рамках «Каменной поэмы» и наравне с другими скульптурами имеет право занять свое место в каком-нибудь городском парке. Но когда Балашков представил себе, что в темном углу парка могут сделать с его изображением какие-нибудь... нет, не горожане, конечно, а приезжие недоброжелатели, он содрогнулся. И даже робкое предложение установить рядом круглосуточный милицейский пост его не остановило.

Выставлять скульптуру на обозрение горожан было признано политически неверным еще и из-за того, что там имелись мишень, дырка в сердце и какая-то дурацкая гитара — замечательные поводы для сплетен и зубоскальства. У нас ведь уважение даже к безупречному градоначальнику (а таким и был, без сомнения, Антон Александрович) простирается только до первой промашки. А случись что — и лучшие друзья не помилуют.

Но просто так убрать скандальное изваяние неудобно: противники мэра, тот же Путята, могут подумать, что Балашков испугался. А он не испугался. Эта история для него стала будто вдруг открывшейся дыркой в зубе: терпеть можно долго, но зачем, если правильное лечение безболезненно ликвидирует проблему раз и навсегда.

Осталось придумать причину для ликвидации скульптуры, похожей на мэра. Проблема осложнялась еще и тем, что похожесть на мэра была условной, определяемой лично каждым зрителем, ибо находились и такие, кто сходство опровергал. Чтобы признать изваяние похожим на мэра, необходимо было сходство подтвердить документально — провести экспертизу, назначить комиссию, сочинить справку... То-то Путята обрадуется! Он из этого мероприятия себе такой пиар сделает... Получается, причина для ликвидации данной скульптуры должна быть точно такой же, как и для всякой другой.

Воровство ценного мрамора участники совещания отвергли сразу: объяснить, почему украли скульптуру с дыркой, а не целый массив «Схватка тяжеловесов», не представлялось возможным. Интересную идею подал советник Макеев, предложив все свалить на несчастный случай. Статуя — вещь хрупкая, и если вдруг именно с изваянием мэра случится какая-нибудь неосторожность... Обсуждение того, какого рода неосторожность подошла бы более всего, заняло следующие два часа. Цепочка несчастных случаев, оттолкнувшись от банального «уронили», протянулась до изощренной автомобильной катастрофы. Предложивший ее вице-мэр Васильев даже нарисовал схему расположения скульптуры у оживленного перекрестка, с тем чтобы неосторожный водитель мог аккуратно врезаться в изваяние. От идеи отказались после того, как Елизавета набросала несколько последующих газетных заголовков: «Грузовик таранил мэра», «Мэр под колесами — знак судьбы?», «Мишень пригодилась — мэр повержен». Васильев проворчал, что без гадостей в СМИ все равно не обойтись, но от своей идеи отступил.

От стихийного бедствия тоже пришлось отказаться: чтобы инсценировать удар молнии, предложенный Федорцевым, необходимо не только специальное оборудование, но и хотя бы завалящий дождь с грозой. Осень заканчивалась, и первый снег, выпавший недавно, надежды на грозу сводил к нулю. Федорцев все-таки позвонил в центр метеорологии, и ему там подали определенную надежду на грозу, которая может случиться даже без дождя, но тут опять выступила Жнач.

Бог шельму метит, — задумчиво произнесла она.

От молнии отказались, но на Елизавету присутствующие стали смотреть с отвращением. Три часа совещания ушли псу под хвост.

Ты, Лизавета, вместо того чтобы разные заголовки про меня придумывать, сама бы что-нибудь конструктивное предложила, — сказал мэр.

Антон Александрович, нельзя фокусировать внимание электората и СМИ на одной скульптуре, — сказала Жнач. — Необходимо ликвидировать все скульптуры или хотя бы большую часть.

Мы с одной-то не знаем, что сделать, а тут их тринадцать штук, — проворчал Федорцев.

Да уж, тринадцать молний — это будет перебор!

Елизавета Яновна! — взвыл Федорцев. — Сами что-нибудь предложите!

Надо придумать что-нибудь банальное, естественное. В обычную причину скорее поверят.

И что это за причина?

Елизавета пожала плечами.

Звоните в хозяйственное управление, — распорядился Балашков.

Макеев набрал номер.

Николай Николаевич, это Макеев. Как поживаешь?.. У меня вопрос к тебе, Николай Николаевич. Скажи, ты скульптуры парковые чаще всего по какой причине списываешь?.. Перезвонишь?.. Он не знает, сейчас у начальника отдела спросит, — доложил Макеев.

Воспользовавшись перерывом в разговоре, Васильев и Федорцев сбежали покурить, мэр откинулся в кресле, а Елизавета отыскала в сумке таблетку парацетамола и незаметно съела ее. Голова от бесконечной болтовни лопалась, и казалось, что это бесплодное совещание ничем хорошим не закончится.

Курильщики вернулись. Наконец у Макеева зазвонил телефон.

Да ты не объясняй, почему не знал раньше, скажи лучше то, что узнал... Хулиганы, говоришь? Понятно... Хулиганы, говорит, скульптуры портят, — доложил Макеев.

Ну так что? — задал общий вопрос Балашков. Затем уточнил: — А, Лизавета?..

Нормальная причина, — осторожно сказала Жнач. — Всем понятная, уважительная. При этом еще и мэрия выглядит как потерпевшая сторона, а хулиганы — нарушители закона, злодеи, портящие городское имущество.

Нормально, — сказал Федорцев. — Хулиганы испортили скульптуру, а мы ее — на реставрацию, с глаз долой до выборов. А там видно будет.

Никаких «там», — сказал Балашков. — Вопрос надо решать сейчас и навсегда.

Согласен, — сказал вице-мэр. — Чего тянуть-то?

А я предлагаю, — заглядывая в глаза мэру, сказал Макеев, — убрать с территории, где сейчас расположены скульптуры, милицейские наряды. Так хулиганы быстрее до них доберутся!

До милиционеров? — рассеянно переспросила Елизавета.

Да ты что, Макеев, собираешься ждать, когда хулиганы в парк заглянут? — округлив глаза, спросил мэр.

Не-е-ет… — проблеял Макеев, не понимая подвоха.

Это ты сам пойдешь туда и сделаешь все, что надо!

Почему я? Я не могу, у меня рука не поднимется!

Васильев заржал.

А тебя, Семён, я назначаю старшим группы.

Да ты что, Антон Александрович, я не могу, мы же друзья! Что ж я буду с тобой… в смысле… с ним, с изваянием... — В глазах Семёна Яковлевича от какой-то веселой мыслишки заплясали чертики. — Нет, я не хочу. Может, Жнач пошлем, она же баба, на мужиков должна быть злая!

Да вы что, Семён Яковлевич? — возмутилась Елизавета. — Что вы говорите? Антон Александрович, я не могу, я женщина!

Среди хулиганов женщины встречаются, — сказал Васильев.

Тут заржал Федорцев.

Мэр хлопнул рукой по столу.

Хватит ржать и отбрехиваться. Все пойдете.

Но, Антон Александрович, мы не можем...

А кто может? Мне самому, что ли, идти статую уродовать? Кого послать? Никто лишний знать не должен! Поэтому больше никого посвящать не будем, и среди вас еще болтуны найдутся...

Антон Александрович, как вы можете… да никто из нас… да мы за вас... — заговорили все хором.

Вот пойдете и сделаете. Семён, ты с милицией договорись, чтоб обеспечили вам возможность для... работы, а то попадется какой-нибудь идиот, скандал устроит.

Антон Александрович, все-таки я бы попросил меня исключить.

Семён, не время сейчас капризничать. Делай то, что сказал! — Было заметно, что Балашков раздражен и хочет как можно скорее покончить с неприятной темой.

Приказ понял, — вздохнул Васильев, всем видом показывая, как ему тяжело браться за это дело.

Семён Яковлевич, доложишь об исполнении. Ты, Елизавета, к завтрашнему утру будь готова общаться с прессой. Напишите там у себя в пресс-центре: случился акт вандализма, мы с прискорбием сообщаем горожанам, что понесли утрату скульптур… в общем, сама сообразишь. Телевизионщиков организуй, чтобы они съемки вели не как попало, а под твоим присмотром. Особо доверенных можно будет позвать на эвакуацию. Или нет, лучше не надо. Короче, твое дело — чтобы информационный фон был положительным относительно мэрии и меня.

Работа большая, может быть, мужчины без меня обойдутся? — сделала последнюю попытку Жнач.

Лизавета, не зли меня еще больше, — пресек Балашков. — Значит, так: акт вандализма назначаю на второй час ночи. Старший — Васильев. Кто не явится, будет считаться предателем. Завтра СМИ отработают, а ночью вывезем скульптуры на реставрацию. Семён, найди под склад такое место, чтоб потом никто не нашел. Всё, свободны.

41.

Выйдя из кабинета мэра, Елизавета глянула на часы. Рабочий день как раз закончился, но не для нее! Жнач прихватила в кабинете пальто и вышла на улицу. Впереди она заметила Игоря Свистуна и Анжелу, идущих рядом, и позавидовала: хорошо им, рядовым, отзвонил звонок — и по домам. Захотелось догнать и всыпать по первое число. Но пути их разошлись: подчиненные свернули к автобусной остановке, а Лиза понеслась в ближайший художественный салон, чтобы успеть до закрытия. Многие городские магазины взяли моду закрываться в семь часов вечера, словно им покупатели не нужны.

В магазин Лиза успела, но там зависла. Если бы ее увидел Свистун, то, наверное, диагностировал бы деструктивный юридический транс. Вопрос был наиважнейший — какую краску выбрать? Лиза представила перед собой скульптуру мэра. Вот она достает из кармана баллончик, и все видят, что руководитель пресс-центра мэрии Елизавета Яновна Жнач поливает скульптуру мэра густой черной струей. Семён Яковлевич обязательно об этом доложит. Взять белый цвет? Он сливается с цветом камня, кто ж будет белое пачкать белым… Розовый цвет? Лиза хихикнула. Розовый гламурный мэр еще хуже черного. Зеленый?.. Синий?.. Елизавета перебирала баллончики в полной панике. Фиолетовый? Желтый? Оранжевый? Фисташковый? Красный? Ультрамарин?.. Мэр какого цвета будет выглядеть лучше всего? Он на самом деле хороший, почти безупречный, золотой человек. Вот! Точно! Золотой! Елизавета отыскала баллончик с позолотой. Вот это она здорово придумала, всем подельникам нос утрет — и гадкому Васильеву тоже. Тот наверняка стесняться не будет, припрется с красной краской, ассоциирующейся с их политическими оппонентами.

Для ночного рейда Лиза надела все черное и показалась себе в зеркале как никогда стройной. Жаль, что Эдуард не входит в ближний круг мэра и не увидит ее в черных лосинах и обтягивающей водолазке. Вместе с баллончиком Лиза предусмотрительно прихватила старые кожаные перчатки.

Елизавета вызвала такси на полвторого и ровно в два часа ночи вошла в сквер. На аллеях было темно, «вандалы» ждали ее под единственным фонарем, горевшим на территории. Жнач раньше никогда не бывала в этом сквере глубокой ночью и только сейчас поняла, что для круглосуточного гулянья он не приспособлен.

Здравствуйте, товарищи, — вырвалось у нее.

Ну вот, последняя комсомолка явилась, — сказал Васильев. — А то уж мы начинать без тебя собирались, Лизавета.

Пожалуйста, Елизавета, — попросила Жнач.

Не хочу быть простой комсомолкой, а хочу быть вольною царицей Елизаветой, — сочинил Макеев.

А как же мы в темноте будем... работать? — Лиза постаралась перевести разговор со своей персоны в деловое русло.

Ладно, пошли, — скомандовал Васильев.

Макеев и Федорцев зажгли фонари, по потрескавшемуся асфальту заскользили желтые блики. Советники ночную обстановку в сквере знали лучше Лизы. Жнач пошла следом за ними. Группа вдруг сразу вышла на статую Балашкова, но, словно не заметив ее, советники мэра двинулись в конец шеренги изваяний.

Ну-с, приступим… — сказал Федорцев и достал баллончик с ультрамарином. Статуя, представляющая собой стелу с круглым набалдашником, покрылась цветными зигзагами и от этого как-то ожила. Добавленные Макеевым черные пятна довершили безобразие.

Постепенно разогреваясь, назначенные мэром вандалы приблизились к его статуе. Они уже, что называется, набили руку и быстро превратили изваяние в нечто разноцветно-отвратительное. Тут Лиза достала свою золотую краску и нанесла ее сплошным слоем до живота. Золотой Балашков смотрелся исключительно солидно.

Так не пойдет, — сказал вдруг Васильев. — Что за гламур, Елизавета Яновна? — Вице-мэр достал из кармана молоток. — Нам нужно, чтоб на реставрацию...

Васильев стукнул по грифу гитары. Полетела пыль и мелкая крошка, но гриф уцелел. Семён Яковлевич ударил сильнее, еще и еще… Когда он вошел в раж, гриф отломился. Макеев подобрал обломок и стукнул им по мэрской спине. Федорцев просто пнул изваяние. Васильев прицелился по руке.

Вечно ты мне этим пальцем тычешь, — пробормотал он, — получай!

Палец отлетел куда-то во тьму. Вице-мэр наотмашь ударил по лицу, молоток пролетел в сантиметре от носа.

Не надо!— взвизгнула Лиза. — Семён Яковлевич!

Васильев поспешно шагнул к соседнему «Мальчику с рыбой» и стал методично разрушать торчащий рыбий хвост. Казалось, он его чистил, так осколки в свете фонаря напоминали рыбью чешую, летящую из-под ножа. Федорцев дождался падения хвоста и вместе с подельником Макеевым, вооруженным гитарным грифом, побежал вдоль шеренги, раздавая удары. Лиза подобрала брошенные советниками баллончики и брызгала не целясь. Она чувствовала одновременно и азарт, и тошноту.

Первым вымотался Васильев — он протер рукой молоток, сунул за пазуху и огляделся. На соседней аллее метрах в тридцати мелькнули красные огоньки. Семёну Яковлевичу вдруг захотелось убежать, но он удержался, потому что устал: его все равно догонят. Вице-мэр пригляделся: огоньки не приближались. Это или осторожные любопытствующие, или милицейский патруль, получивший приказ не вмешиваться.

Елизавета остановилась второй. Советники дошли до конца шеренги и прибежали обратно, тыкая в статуи раскрошившимися обломками. Рядом с Васильевым они притормозили.

Хватит, — сказал тот, — разбегаемся.

Семён Яковлевич, вы на машине? Нас не подбросите? — спросили советники.

Нет, — ответил Васильев, развернулся и зашагал в сторону, противоположную от красных огоньков.

До свидания, Елизавета Яновна! — сказали Макеев и Федорцев почти хором.

До свидания, — сказала Жнач и повернула от них в сторону. Проходя через следующую аллею, она вдруг услышала впереди чей-то шепот. Лиза метнулась вправо и, пересекая дорожки, путаясь в кустах, выскочила на окраину сквера, не останавливаясь, перебежала улицу и замерла, услышав за спиной визг тормозов.

Ты куда несешься, дура?

За спиной оказалось такси, из которого вылезал злой водитель. Лиза вернулась, пробормотала:

Извините, — открыла заднюю дверцу и нырнула на сиденье.

Ты куда лезешь?! — загремел таксист, вползая обратно. — Вали отсюда!

Двойной тариф! — пискнула Лиза, оглядываясь на только что покинутые кусты. Погони пока не было видно, но кусты, кажется, шевелились. — Тройной!

Ненормальная, — понял водила и захлопнул дверцу. — Куда ехать?

Быстрее! — ответила Лиза.

Такси рвануло прочь от ужасного сквера.

42.

К полудню уже все СМИ сообщили о факте вандализма, а самые прыткие показали сюжеты и разместили фотографии. Особо впечатлительные журналисты оплакали потерю пальца каменным музыкантом, похожим на мэра, и сравнили его, мэра, со всеми борцами за свободу, использовавшими музыкальное сопровождение. Эту идею им старательно подсказывала Елизавета. Отбитый Васильевым палец при свете дня нашли, но приладить его на место не удалось. Аллею со скульптурами огородили красно-белыми лентами, по периметру расставили милиционеров. До двух часов дня внутри загородки ползали криминалисты, делая вид, что собирают вещдоки и ищут следы. В половине третьего они исчезли, поскольку на три часа дня была назначена художественная экспертиза и брифинг для прессы. Лиза устала к этому времени так, что ночное приключение казалось ей уже приятной прогулкой.

Два местных скульптора и штатный реставратор художественного музея, назначенные в художественную комиссию, по очереди качали головой над обрубленным рыбьим хвостом и прикладывали отбитый палец к изваянию мэра. Палец каждый раз отваливался, из чего был сделан вывод, что скульптурам, пострадавшим от ночного налета, требуется реставрация.

Эта информация тут же была сообщена представителям СМИ, оккупировавшим место происшествия. Однако специалисты не выразили уверенности в безусловном успехе реставрации. Их беспокоили не только отколотые куски мрамора, но и особо гадкая золотая краска, от которой сильно пострадала скульптура, похожая на мэра. При этих словах экспертов Елизавета вздрогнула и нашла глазами вице-мэра Васильева, стоящего в стороне от скульптуры Балашкова. Лицо Семёна Яковлевича выражало одну непроницаемую печаль, на Лизу он не смотрел.

Возможно, добавили эксперты, из-за золотой краски скульптуры придется везти в Москву. Также необходимо будет сделать спектральный анализ краски, найти ее изготовителей и проконсультироваться с ними, как эту краску снять. Штатный реставратор напомнил присутствующим, что обезображенное вандалом полотно «Даная» реставрировали лучшие специалисты Эрмитажа пятнадцать лет, а поскольку скульптуры не плоские, а трехмерные, то здесь процесс может затянуться и на более долгий срок.

Тут Лиза встрепенулась и внимательно посмотрела на Васильева. Кто-то помимо нее дал инструкции экспертам, а поскольку Васильев знал, что золотая краска ее, то мог... Он же ее терпеть не может! В любом случае надо выяснить, кто придумал эту трехмерную ахинею, ведь любой нормальный человек сообразит, что сложность реставрации не зависит от количества измерений.

Журналисты просили позвать на брифинг мэра, но довольствоваться им пришлось начальником хозуправления. Николай Николаевич откашлялся в протянутые микрофоны и сказал, что его управление сделает все, чтобы минимизировать урон, нанесенный вандалами, и вернуть городу его достояние.

Кумаров, начальник Центрального райотдела милиции, который занялся расследованием, сообщил журналистам, что на месте преступления собраны изобличающие правонарушителей улики и вандалы скоро будут изобличены. По предварительным данным, в акте вандализма принимали участие от трех до семи человек. Особые приметы преступников — черные спортивные костюмы и такие же шапочки. Имеются также сведения, что среди вандалов была девушка, тоже в шапочке, но вместо спортивных брюк на ней были черные лосины.

Лиза снова вздрогнула: что за хрень? Почему ей кажется, что вся эта информация подготовлена в одном источнике? Или ее состояние описывается поговоркой «на воре шапка горит»? Она поежилась и решила больше не пялиться по сторонам: испуганный вид может ее выдать.

Наконец брифинг завершился. Лиза поблагодарила журналистов и вернулась в свой кабинет. Там ее встретил вечный Василевский.

Елизавета Яновна, вам звонили из приемной Антона Александровича, просили зайти, как вернетесь с брифинга.

Спасибо.

Ну, как все прошло? Вы разговаривали с милицией? Они взяли след? — Алексей Иванович был оживлен.

Все нормально, — сказала Елизавета, — насколько это возможно. Милиция ищет преступников, реставраторы обещают восстановить скульптуры.

Это хорошо, что вражеские силы выползли на свет, — горячо сказал заместитель. — Тут мы их быстро шашками порубаем. — Он сделал круговое движение рукой и пронзительно свистнул.

Алексей Иванович, — умоляюще простонала Жнач, — вы же не в цирке!

Извините, Елизавета Яновна, вырвалось, вспомнил, как я с казаками... То есть… я в кино видел... Извините.

Васильев уже был в кабинете мэра. Балашков кивнул Елизавете и продолжил рыться в бумагах, буркнув:

Подождем остальных.

Вскоре пришли Макеев с Федорцевым, начальники хозу и райотдела, несколько руководителей департаментов, в числе которых оказались Шибанюк и Кленовязов.

Ну что, не уберегли? — спросил мэр, поднимая глаза от бумаг.

Не уберегли, — сокрушенно вздохнул начальник хозу.

Мы покараем преступников, — обещал начальник Центрального райотдела.

А скульптуры восстановим, — добавил Васильев.

Стоит ли? — спросил Балашков. — Я бы не хотел, чтобы скульптуры доставались городу за двойную цену.

Это вопрос принципиальный, я считаю, — отозвался Семён Яковлевич. — Иначе горожане не поймут. Несмотря на издержки. Антон Александрович, по словам экспертов, особенно сложно будет справиться с золотой краской, которой пользовались преступники, придется отправить скульптуры на реставрацию в Москву на неопределенный срок. Я лично готов...

А-а, вот в чем дело... — задумался Балашков. — Ладно.

Мне кажется, патриотичнее было бы справиться своими силами, не вмешивая москвичей, — сказала Елизавета. — А то получится, что без Москвы мы беспомощны.

Московские специалисты лучше наших, это понятно, — настаивал Васильев, — поэтому им больше доверия. Я готов даже обеспечить доставку...

Об этом рано, потом обсудим, — прервал Балашков. — Что сейчас, сегодня делать будем?

Аллея со скульптурами сегодня самое популярное место в городе, — сказал Кленовязов. — Получается, что скульптуры горожан особенно заинтересовали после того, как их испортили. Особенно одну скульптуру...

Что, сильно испортили? — обратился Балашков к Васильеву.

Да нет, что ты… так, немного…

Предлагаю статуи увезти на реставрацию, — закончил Эдуард. — С глаз горожан долой.

Согласен, — сказал Макеев. — А когда все подзабудется, тогда и решать окончательно.

Место есть, куда их убрать? — спросил мэр.

Еще вчера нашли, — проговорился Васильев.

Раз там народ толчется, то тихо это не сделаешь. Лизавета, как думаешь, прессу звать?

Если не позвать, то скажут, что темним, — сказала Елизавета. — Лучше позвать, но не всех, а самых надежных.

Ладно, сама выбери, — согласился Балашков. — Евгений Александрович, — обратился он к начальнику транспортного департамента, — обеспечь транспортом, пожалуйста.

Так у меня нет грузовых машин, в ведении мэрии только пассажирский транспорт остался. Все, что есть, — в хозу.

Хорошо, решение вопроса за хозуправлением.

Я, конечно, могу, — забормотал Николай Николаевич, — я всей душой, только транспорт у меня для хозяйственных нужд... Может, лучше Эдуард Борисович со строителями договорится? У них там полно автомашин с погрузчиками, а у меня только эти... — Начальник хозу изобразил в воздухе крендель.

Ты мне тут загогулины не рисуй, — приказал мэр. — Ответь просто: можешь вывезти скульптуры?

Могу… в принципе.

Так вези, — распорядился Балашков. — Строителей примешивать не надо. Сами справимся. Время эвакуации — 19:00, с наступлением сумерек.

43.

Лиза позвала только Камиллу Алексеевну и Станислава. Она со съемочной группой, а он — с микрофоном. Наверняка кто-то явится еще — приглашенные подскажут или сами отследят. Ну да что ж, в наше время без прессы никуда.

Черные лосины с водолазкой она поменяла на модное короткое пальто горчичного цвета. Подельники тоже переоделись, хотя Лиза вовсе не была уверена, что одеты они были в черные спортивные костюмы. Это или Кумаров придумал, или тот, кто его инструктировал в обход Елизаветы. Девяносто девять процентов — происки Васильева… вот только согласовано ли это с шефом? Если да, то Лизины дела плохи, а если нет, то при случае можно будет Семёна Яковлевича уесть.

На представление явились все участники совещания, за исключением мэра. Эдуард Кленовязов стоял в первом ряду рядом с советниками-подельниками. За ними маячили все остальные чиновники: они не стремились попасть в телехронику, но и пропустить такое зрелище не могли — вывоз избитого и раскрашенного памятника мэру из родного города. Будь местные СМИ чуть самостоятельней, они бы такого насочиняли! Слава богу, что мэру удается благодаря гибкой системе грантов и дифференцированной схеме арендных ставок на недвижимость поддерживать необходимый уровень лояльности и уважения прессы.

Лиза насчитала три телекамеры и около десятка снующих по скверу фотографов. Наконец подъехали три машины хозуправления, которые должны были вывезти все скульптуры на склад, приготовленный вице-мэром Васильевым. Его адрес держался в строгом секрете, даже Елизавета не знала точного месторасположения.

Осенние сумерки сгущались, милиция сняла оцепление и расчистила от зевак проезд для машин. Первый грузовик, оснащенный крановым манипулятором, урча, приблизился к шеренге скульптур. Случайно или нет (возможно, благодаря золотой окраске), но стрела крана сразу нацелилась на скульптуру мэра. Вспышки фотокамер слились. В неверном слепящем свете Елизавета увидела, как на шею изваяния накинули петлю (не самый эстетичный вариант крепления) и потянули «Балашкова» вверх, туда, где в кузове были какие-то черные ящики. Фигура мэра качнулась, словно от ветра, и Лиза почувствовала отчетливый запах гниения.

«Каменный мэр протух! Гнилая власть в городе!» — прошелестело в голове.

Жнач потянула носом. Запах от скульптуры шел откровенно помоечный. Ее передернуло. Что за мистика! Не может же он и в самом деле...

Не-е-ет! — завопила она дурным голосом и бросилась к машине. Скульптура уже повисла над землей. Елизавета в отчаянном прыжке вцепилась в трос на шее, изваяние качнулось под ее тяжестью и стукнулось о борт машины. Шея скульптуры хрястнула, петля подбросила каменную голову вверх, а туловище рухнуло вместе с начальницей пресс-центра, ударилось о землю и опрокинулось на обнимавшую его Лизу.

Елизавета отчетливо услышала хруст и взвизгнула от нестерпимой боли в ноге. В лицо ей били вспышки, а сварочный разряд нестерпимо жег ногу. Вдруг свет в глазах погас, но она не потеряла сознание, просто кто-то прикрыл ее от фотовспышек. Лиза почувствовала знакомый запах парфюма.

Потерпи, — прошептал рядом Эдик.

Он зашевелился, боль стала сильнее, а потом отступила. Сразу стало легче. Запах одеколона смешался с запахом родного тела. Эдик мгновенно взмок. Он стоял над ней, подпирая кривую скульптуру, и улыбался.

Подбежали другие люди, Лизу подхватили на руки, она едва сдержала крик.

Елизавета Яновна, вы с ума сошли? — спросил Васильев.

Эта машина — мусоровоз, — объяснила Жнач. — Нельзя скульптуру мэра вывозить на этом.

Верно, — принюхался Семён Яковлевич. — Николай Николаевич, ты почему не сказал?

Я намекал, — сказал начальник хозуправления. — А он спрашивает — можешь? Что я отвечу? Что не могу? Я могу! Но других машин у меня нет.

Да иди ты, — отмахнулся Васильев. — Мы с тобой отдельно поговорим. Сейчас быстро убери эти машины. Надо как-то все это... Эдуард Борисович, да бросьте вы каменюку, идите сюда.

Кленовязов оставил изувеченную скульптуру и подошел к вице-мэру.

Что, машины вызвать?

А есть?

Я на всякий случай со знакомым застройщиком договорился, у него площадка рядом.

Давай, Эдуард Борисович, выручишь всех. И вызовите «скорую» для Елизаветы Яновны.

Лиза попросила посадить ее спиной к дереву, а лицом непременно к скульптуре (она не хотела выпускать ее из виду) и отогнать фотографов. Ее усадили, а Макеев и Федорцев пошли с растопыренными руками загонять папарацци, как хозяйка кур. А те рвались к Лизе, словно она была полна отборного пшена.

Две машины, вызванные Эдиком с соседней стройки, прибыли через десять минут. Следом за ними под звуки сирены прилетела «скорая». Лизу положили на носилки, но она снова села и отказалась госпитализироваться. Она чувствовала себя полководцем, который должен довести свое главное сражение до конца, несмотря на ранение. Как Кутузов. Хотя у Кутузова был глаз... Тогда у кого — нога? Кроме пирата Джона Сильвера, чья претензия на звание полководца сомнительна... Нога — у Карла XII! Лиза приосанилась, ведь Карл был не только военачальником, но и королем. А роль ее начальника штаба играл Эдик. Он так замечательно распоряжался погрузкой! Все тринадцать скульптур моментально оказались в кузовах грузовиков. Даже статую, похожую на мэра (теперь уже ни на что не похожую), которую без грифа и головы и ухватить-то было не за что, рабочие под командой Кленовязова ловко опутали стропами и погрузили без задержек. Следом в кузов Эдуард лично положил отломившуюся золотую голову мэра. Лиза заметила, что Кленовязов передвигается как-то неловко: видимо, поднять эту каменную дуру ему было нелегко. Хороший какой! Он к ней первым бросился! И сам спас! Значит… он к ней тоже неравнодушен! Елизавета откровенно любовалась своим героем. И зачем она продала его за тридцать тысяч… Уж продавать такого красавца — так хотя бы за пятьдесят!

Елизавета пригласила к своему ложу Камиллу Алексеевну, журналистов из двух остальных съемочных групп и Станислава и попросила их не делать акцента на том, что у одной из скульптур оторвалась голова, и на том, что стало этому причиной. Журналисты сочувственно покивали, пожелали ей скорейшего выздоровления, но Лиза их фальшивой скорби не поверила. Она даже заранее порадовалась, что не будет присутствовать на ближайшей летучке у шефа, где Балашков непременно наговорил бы «Лизавете» гадостей. Но ее совесть чиста. И если бы ей одной, а не Васильеву с начальником хозу мэр поручил операцию по ликвидации изваяния, таких накладок бы не было. Да и вообще, если бы не они с Эдуардом, скульптуру мэра увезли бы в баке мусоровоза, а Семён Яковлевич и носом бы не повел. Может, и неуклюже, но она спасла положение, спасла лицо мэра, его репутацию — рискуя, между прочим, своей. Тут она может собой гордиться.

Грузовые машины наконец отвалили. В сопровождении милицейского патруля они двинулись куда-то на окраину. Фотографы вновь сосредоточились на Лизе. Эдуард заметил это и отдал приказ грузить возлюбленную в карету «скорой помощи».

Спасибо тебе, — прошептала то ли ослабевшая, то ли сомлевшая Лиза.

Выздоравливай! Я к тебе заеду! — пообещал Эдик.

44.

Игорь Свистун добился-таки своего и вышел в главные редакторы. Это ему не удалось в прежней, журналистской жизни, зато удалось в чиновничьей. И гораздо быстрее. Кто говорит, что в мэрии дела делаются медленно, тот ошибается. И вообще, все складывалось удачно. Начальница, изводившая его вопросами, сложным образом сломала ногу и отправилась на месяц в больницу. Исполняющий ее обязанности Василевский ценил его за выправку и в детали, связанные с «Вестником», не вникал. Толстопятов также благоволил к Свистуну, поэтому помог оформить конкурсные документы на издание «Вестника» быстро и без помарок. Участников конкурса, претендовавших на право печатать «Вестник», оказалось всего три — две большие типографии и одна маленькая. В свой срок комиссией были вскрыты три конверта, и тот из претендентов, кто предложил наименьшую цену за свои услуги, был назван победителем. Им оказалась маленькая типография «ИнтроПринт». Оно и понятно: большие норовят вписать в калькуляцию все текущие расходы предприятия, а маленькая компания может извлекать прибыль и при минимальной рентабельности.

Игорь Свистун познакомился с исполнительным директором «ИнтроПринта» Стасом Кротовым, энергичным молодым человеком, который провел экскурсию и показал ему типографию. Она была расположена на первом этаже здания в большом светлом квадратном помещении. Посреди зала толстая колонна с античной лепниной поддерживала потолочные балки. Верхняя часть колонны была укутана полупрозрачной материей, под которой угадывались какие-то изображения, расположенные по периметру. Игорь, заинтересовавшись, обошел колонну, но просвета в материи не нашел и изображения не разглядел. Ему при этом показалось, что все картины одинаковые.

Это работы наших местных художников, — пояснил Стас. — Пейзажи в основном. Мы их укрываем от краски и пыли. При печати используются различные ингредиенты, некоторые из них плохо влияют на красочный слой.

Свистун кивнул и продолжил осмотр. В помещении располагалось несколько печатных станков. Вдоль стен лежали тюки и упаковки с готовой продукцией. Один из механизмов выплевывал пестрые обложки, на которых было написано что-то про вечный свет и наставничество.

Это мы тут для одной спортивной организации журнал печатаем, — сказал Стас. — Не беспокойтесь, авось выпустим ваш «Вестник» в лучшем виде. Через неделю — нормально?

Можно даже через декаду, — улыбнулся Свистун.

У него уже были собраны документы для первого выпуска. Стас дал ему контакты своего верстальщика, Игорь немедленно отправил тому все файлы. Верстальщик справился за два дня, на печать осталось восемь. Но тут наступили выходные, и время для работы сократилось еще на два дня.

Да не беспокойтесь, чтобы отпечатать две тысячи экземпляров «чернушки», три дня достаточно, — успокоил Стас по телефону.

А цвет?

Цветная обложка — это полдня, на другом оборудовании… Я вам показывал, помните?

Свистун вспомнил светлое помещение, запах типографской краски, шум станков; вот-вот первая книжка «Вестника» заскользит по роликовому транспортеру к участку упаковки.

Помню, — отозвался он. — Значит… через три дня?

На третий день он ждал до обеда, потом позвонил.

Сегодня машина сломалась, привезем завтра, — объяснил Кротов.

На четвертый день Кротов не отвечал на звонки. Тем временем Игорь собрал материалы для второго номера и отправил их верстальщику.

На пятый день Стас пообещал привезти часть тиража к вечеру. Вечером резонно сказал:

Зачем вам «Вестник» в пятницу вечером? Мы лучше допечатаем побольше и привезем почти все в понедельник.

Игорю пришлось согласиться.

В понедельник на летучке Василевский вспомнил про «Вестник».

Сегодня обещали привезти большую часть тиража.

Почему не все? По закону мы сегодня должны опубликовать «Вестник», а это значит — развезти его по библиотекам.

Можем развезти пока часть, — пробормотал Игорь. Он вдруг почувствовал, что никакого тиража сегодня не получит.

Верстальщик прислал верстку второго номера; Игорь проверил ее и переслал в типографию. Как же они будут печатать второй, если первого еще нет…

Перед обедом позвонил Кротов:

Машина вышла, ждите.

Машина шла долго. Ожидая, Игорь успел многое передумать, даже засомневался в том, что главным редактором быть однозначно хорошо. Когда машина пришла, сомнение превратилось в уверенность. На заднем дворе мэрии водитель «газели» вручил ему картонную коробку с первым номером «Вестника».

А где же остальное? — спросил Игорь, заглянув внутрь.

Мне сколько дали, столько и привез, — отозвался водитель, сел в машину и укатил.

Игорь приволок коробку в пресс-центр и пересчитал. В ней оказалась всего сотня экземпляров.

Сколько успели, — пояснил в телефон Кротов. — У остальных термоклей на переплете не высох.

И когда он высохнет? — упавшим голосом спросил Игорь.

Завтра.

Срок выхода первого номера прошел, а тиража у Свистуна не было. «Завтра»… Если бы это слово прозвучало в первый раз, он бы, наверное, поверил, но, поскольку за последнее время слышал его не однажды... Печальные размышления Игоря прервал телефонный звонок.

Игорь Петрович?

Да, здравствуйте.

Добрый вечер, Игорь Петрович! — Бодрый девичий голос звучал диссонансом с его траурным настроением. — Вас беспокоит Инна Загоруйко, обозреватель журнала «Экспертная закупка». Насколько я знаю, сегодня «Вестник органов местного самоуправления» должен был поступить в пункты распространения, в том числе во все городские библиотеки. Мы объехали несколько библиотек в центре города и «Вестник» нигде не нашли. Игорь Петрович, вы можете подтвердить, что он туда не поступил?

Могу, — прошептал Игорь.

В чем причина?

Технические проблемы в типографии.

«Вестник» — не обычное издание, за его выпуск отвечает мэр Балашков, так?

Да.

Вы осознаете, что мэрия вместе с мэром нарушает закон о местном самоуправлении?

Да. — Каждое слово звучало подтверждением очередного пункта обвинения в суде.

И последний вопрос: Игорь Петрович, когда мэрия намерена исправить допущенное нарушение закона?

Завтра.

А может, он и не соврал! В Игоре вдруг пробудилась надежда. Если термоклей к завтрашнему дню высохнет — почему бы ему не высохнуть, — то завтра можно будет развезти «Вестник» хотя бы в половину библиотек. Тогда это будет уже не нарушение закона, а… полунарушение. А там, глядишь, охватим и остальные библиотеки...

Утешительные мечты прервал звонок Василевского:

Я тут закрутился и совсем про «Вестник» забыл. Ну, получил тираж? Развозку начал? Хозуправление тебе машину нашло?

Добрый вечер, Алексей Иванович.

Добрый… — напрягся Василевский.

Машину нашли, даже грузчика выделили. Но тираж будет готов завтра утром. Сегодня мне привезли всего сто экземпляров.

Завтра в 11:00 у меня в кабинете с отчетом. Если тиража на руках не будет, я тебе...

Есть, — сказал Игорь.

Свистун взял новенький «Вестник» в руки, понюхал и повертел его. Пахнет краской, обложка красивая, рисунок — стилизованный герб города. Очень даже миленькая книжка. Игорь согнул книжный блок и пролистнул… Да-а, третий сорт не брак. Страницы были склеены вкривь и вкось, на некоторых буквы добирались до самого обреза. Авось все целы! Свистун проверил, нет ли обрезанных знаков. Вроде бы все в порядке. Первый блин, как говорится... Клееный переплет означает, что машина собирает листы в блок по одному, а потом промазывает торец блока клеем. Игорь стал листать «Вестник» от самого начала и обнаружил, что после сорок шестой страницы следует шестьдесят пятая.

Вот теперь — все, понял Свистун, никакого «завтра» у него уже нет. Потерянные страницы нашлись между восемьдесят восьмой и сто восьмой. Но это значения не имело: документ, опубликованный таким образом, законной силы не имеет. Просохнет тираж к завтрашнему дню или нет, его все равно нужно пускать под нож. А куда опустят после всего этого самого главного редактора?..

45.

Лизу поместили в ВИП-палату, и она видела в этом внимание со стороны мэрии. Наверняка сюда позвонил начальник управления здравоохранения и потребовал для героической коллеги лучшую палату. Она еще помечтала, что навестить ее явится лично Балашков, растроганный тем, как самоотверженно она бросилась на защиту его скульптуры. Но потом прошло действие обезболивающего, рентген показал сложный перелом, и Лиза забыла о полагающихся ей почестях.

На следующий день ей сделали операцию, собрали сломанную в двух местах кость и повесили ногу на растяжку. Теперь ее сходство с Карлом XII обрело долговременный характер, что Елизавету уже не радовало.

Эдик не появлялся, зато ей доставили шикарный букет. Понятно, он занят. И, возможно, опять в фаворе у шефа. Теперь она была бы рада, если бы все ее усилия по дискредитации начальника департамента земельных отношений пошли прахом и Эдуард усидел на своем месте.

Кленовязов явился через два дня с еще одним шикарным букетом.

Зачем же еще цветы? — воскликнула Лиза, но ей было приятно.

Эдуард пожал плечами.

Здравствуй. — Он наклонился и неловко поцеловал ее в щеку. — Я ничего не принес, мне сказали, что тебя всем обеспечат. Если захочешь чего-нибудь особенного, можешь заказать.

Так это ты!.. — догадалась Лиза. На глаза навернулись слезы. — Спасибо большое.

Ерунда, — сказал Эдуард, озираясь и невольно осматривая то, за что ему приходится платить: палата действительно была оборудована всем, что пожелаешь, от кондиционера до линии широкополосного интернета.

Кленовязов достал из кармана несколько газет:

Хорошо, что лежишь — падать не придется!

Журналюги, конечно, не удержались и расписали историю эвакуации «изваяния, похожего на мэра» во всех красках. Даже те, кто писал репортаж заочно, могли наглядно все представить благодаря множеству фотографий. Лиза смогла увидеть себя, висящую на скульптуре мэра, со всех сторон и в подробностях разглядеть свое спасение и лежание под деревом в позе короля Карла. Один фотограф даже поймал ее любовный взгляд, следящий за Эдуардом.

Вот этот снимок мне нравится больше всего, — ткнул в него пальцем Кленовязов, и Лиза зарделась.

Вот засранцы, — сказала она о журналистах, но без всякой злобы, ведь рядом с ней ее Эдик и злиться по-настоящему она ни на кого не может.

Как нога? — спросил Эдуард.

Врачи говорят, что через месяц смогу бегать.

Главное, что теперь ты от ответа не сбежишь, — пошутил Эдуард.

Лиза вздохнула. Она уже думала над тем, сможет ли и дальше водить Эдуарда за нос или лучше признаться сейчас. Елизавета решила, что признаться в главном грехе никогда не поздно, потому признание лучше отложить.

Понимаешь, Эдуард, я увидела твою жену по телевизору…

Ну и что?

Живую. Ты же говорил, что она... умерла?

Нет, никогда.

Но ты же говорил, что потерял ее! — настаивала Лиза.

Ну да, так оно и есть.

И дом у тебя… как музей ее памяти.

Ты неправильно все поняла. Ты решила, что я намекаю, будто она… того?..

Теперь я вижу, что ошиблась. Извини меня, Эдик. И еще раз спасибо за мое спасение из-под мэра.

Я соперников не потерплю, — опять пошутил Эдуард, но лицо осталось серьезным, и Лизу это обрадовало.

У Елизаветы мелькнула мысль сказать, что у него не было серьезных соперников… помимо тридцати тысяч долларов, но промолчала: вдруг он ценит себя выше, а ее откровенность не поймет? Эта история уже прошлое, его стоит предать забвению.

Они нежно попрощались, насколько позволяла вытянутая нога. Эдик ее даже немного облапил, но Елизавету это не огорчило: если и больная женщина желанна, то здоровой она будет желанна вдвойне.

А действительно, почему она решила, что соперница мертва? Ведь Эдик этого не говорил напрямую. Потому что ей так было удобнее думать? Чтобы больше не путаться в биографии своего мужчины, Лиза решила сделать то, с чего надо было начать: как только она выпишется, то обязательно достанет в комитете по кадрам личное дело Эдуарда Кленовязова.

Делать Лизе было нечего, и она прокрутила в голове их последнее свидание. Все было безупречно. Единственный момент, который показался ей странным: Эдуард принес второй букет. Лиза попросила медсестру подать ей первый и, порывшись в цветах, нашла короткую записку: «Выздоравливайте! С. В. Ш.». Поздний страх плеснул в нее холодом. Вот бы она влипла, если бы Эдуард заинтересовался первым букетом! Чуть не погорела. На холод накатила волна жара: не зря этот первый букет, Шибанюк к ней тоже неравнодушен!

Лиза засмеялась так весело, что медсестра доложила об этом лечащему врачу, а тот назначил Жнач успокоительное.

Несколько раз ее навещали приятельницы. К сожалению, они ни разу не столкнулись с Эдуардом, который забегал раза три, хоть и ненадолго. Правда, при этом он был каждый раз нежен и внимателен.

На последней неделе в больницу к Елизавете пришла Анжела. Она рассказала о последних сплетнях, о том, что все говорили о ее героизме и даже журналисты, которых ничем не прошибешь, уважительно качали головами. Хотя писали, конечно, разное... Но постепенно об этом стали говорить реже. Тем более что выборы на носу. Говорят, что Балашков стал опасаться Путяту, поэтому через Васильева скупил на местном телевидении все эфиры перед голосованием. В остальном же все по-старому. Василевский, кстати, добавила Анжела, по-прежнему, замещая ее, сидит не в кресле начальника, а рядышком, на приставном стуле.

Что там делает твой друг Свистун? — вспомнила вдруг Лиза. — Должен же первый номер «Вестника» уже выйти, принесла бы показать!

У него все нормально, насколько я знаю, — сказала Анжела. — Игорь отправил в типографию уже второй номер, готовит третий. Но я не вникала: Свистун такой деловой стал, сам все делает, в моих советах, видимо, больше не нуждается. Он же журналист, выпускать журнал или «Вестник» — это же его, родное.

Лиза заметила, что Анжела обижена на Игоря, и решила больше не расспрашивать. Видно, они поссорились, а Елизавета считала, что у них все на мази. Ну да еще пять раз погода переменится…

Ладно, скоро выпишусь — сама посмотрю, — сказала Лиза.

Это когда?

Через пять дней.

Вот и хорошо, — сказала Анжела. — Выздоравливайте, Елизавета Яновна, мы вас все очень ждем!

46.

Вечером Стас на звонки не отвечал, в типографии трубку тоже не брали. Свистун пошел домой и чуть не напился. Остановило его то, что утром нужно было быть бодрым. Спал он тревожным сном приговоренного, но еще надеющегося на помилование преступника. Авось пронесет, как говорит Анжела. Тем более что сам Игорь никакого преступления не совершал, просто он в этой истории крайний… со стороны мэрии. Может, и Стас тоже крайний, только с другой какой-то стороны?..

Ровно в девять утра Свистун набрал номер Кротова. Как ни странно, тот ответил сразу. Игорь даже растерялся от такой отзывчивости.

Доброе утро, Стас.

Здравствуйте, Игорь. Я очень доволен тем, что мы начали выдавать вам продукцию. А вы?

Я? Не очень. То есть я рад, конечно, но сто экземпляров — это очень мало.

У нас еще пятьсот готово!

Всего?.. — поразился Игорь. — Впрочем, дело не только в темпах. Весь первый тираж — бракованный!

Не может быть. Вы же его еще не видели! — сказал Кротов.

Достаточно одного.

Не скажите. А в чем все-таки брак?

У вас листы криво отрезаны.

Это вы придираетесь.

И страницы перепутаны, — добавил Игорь.

Какие именно? — деловито спросил Станислав. — Мы это учтем!

Игорь продиктовал номера перепутанных страниц, Кротов записал.

Постойте, — спохватился Свистун. — Вы же говорили, что у вас весь тираж сохнет! Вы что же, будете разрывать блоки и переклеивать?

Нет, не будем, — сказал Кротов.

Тираж у вас сохнет или нет?!

Честно говоря, нет, — признался Стас. — Понимаете, мы не виноваты. Мы думали, что вы будете выпускать брошюры по пятьдесят страниц, на скрепочке. Мы бы вам их моментально, в два дня сделали бы, без задержек. А вы — сразу сто пятьдесят страниц… А во второй книжке — уже почти двести. Это же на клею делать приходится, совсем другая технология!

Так ведь в конкурсных документах была позиция и в триста страниц.

Но начиналось-то все с пятидесяти шести… — сказал Кротов.

Вы издеваетесь! — догадался Игорь.

Мы думали — авось получится… Но теперь мы ответственно возьмемся за дело и в течение недели...

Идите к черту!

Игорь бросил трубку и представил Василевского: «Что, религиозный такой — к черту посылаешь?» А хоть бы и религиозный! Надо же во что-то верить, чувствовать какую-то твердую основу под ногами. Только он подумал, что нашел себе дело в мэрии, выпестовал этот «Вестник», и на тебе, через этот же «Вестник» его и казнят! А почему? В чем он виноват? В том, что он шарик от пинг-понга?..

В 11:00 Свистун слонялся у закрытого кабинета начальника. Еще пять минут подожду и пойду покурю, уговаривал Игорь себя. Торчать здесь было тошно, но сбежать — себе дороже, одним грехом будет все-таки меньше. Наконец в коридоре показался Василевский. Он шел со стороны кабинета мэра, чеканя шаг, а в руке, делающей отмашку, шелестела кипа газет.

По вашему вызову явился, — доложил Игорь по-военному, что должно было смягчить Василевского.

Заходи. — Алексей Иванович открыл кабинет. Они вошли. — Утренние газеты читал?

Никак нет.

Тогда почитай. — Василевский сунул Игорю всю кипу.

В каждой из газет красным маркером были отчеркнуты самые гнусные инсинуации о том, что мэрия не смогла организовать выпуск «Вестника», что это недоработка лично мэра, что он таким образом нарушает закон, что из-за элементарной халатности городской бюджет будет терять каждый месяц по два миллиона рублей в этом году и по три-четыре миллиона в следующем. «Если мэр не способен даже собственные решения опубликовать в срок, то способен ли он их выполнить?» — писали эти гады.

Василевский прервал увлекательное чтение.

Меня сейчас мэр, — сказал он с какой-то чиновничье-мазохистской гордостью, — десять минут!.. Лично!.. Материл!.. Понимаешь?! — Василевский так вознесся в своих глазах, что впервые уселся не на приставной стул, а прямо в кресло Жнач. — Я бы мог пересказать... но я не стану повторять все, что выпало на мою долю. — Василевский задумался, вспоминая высочайший мат.

Игорь понял, что это слишком интимное общение для посторонних ушей. Алексей Иванович выглядел так, словно он повторяет про себя не оскорбления, а содержание наградного листа. «Мат — это как медаль, а если с рукоприкладством, то — орден, — понял Свистун. — Если это так, то я сам уже точно на медаль наработал».

Я не буду повторять все то, что сказал мне Антон Александрович, — повторил Василевский, — но ты должен понять: если в ближайшее время проблема с «Вестником» не будет решена, ты не только все это услышишь, но и будут сделаны соответствующие оргвыводы! С занесением!

«С нанесением», — послышалось Игорю. Тогда точно — орден!

В 18:15 жду с докладом! А сейчас — кругом! Бегом марш!

Свистун выскочил из кабинета и не останавливался до курилки. Там он притормозил, прижег-затянулся и набрал номер Кротова. Тот не отвечал. Игорь развязал галстук и позвонил Анжеле. Она в последнее время постоянно куда-то исчезала, и он не успевал с ней толком поговорить. Вот и сейчас девушка была недоступна. С кем еще можно посоветоваться? Толстопятов? Черненко? Они из других подразделений. А Александр вообще помощник Васильева, первого врага «Вестника», по черному списку Свистуна. Единственный его верный сторонник — Елизавета Яновна, но звонить ей... Помочь из больницы не поможет, а наорать — наорет. Нет, спасаться нужно самому. Игорь оделся, вышел на улицу и поймал такси. Теперь он из Стаса всю душу вынет. Лично. До 18:15.

Игорь не сразу нашел дом, где была расположена типография. Тем более что с фронтона исчезла вывеска «ИнтроПринта», которая, Свистун это точно помнил, там была. Железная дверь оказалась закрыта. Игорь надавил на кнопку звонка и стал ждать. Через пять минут отчетливо лязгнул железный засов, дверь распахнулась… и на пороге оказалась Анжела.

Здравствуй, Игорь, — сказала она. — Проходи.

Свистун вошел. Анжела взяла его под руку и повела внутрь. Там по-прежнему работал один станок, на этот раз он выплевывал обложку второго номера «Вестника». На длинных роликовых дорожках, по которым в мечтах Игоря готовый «Вестник» должен был катиться на упаковку, лежали стопки листков. Вдоль них с озабоченным видом бегала девушка на высоких каблуках. Длинными фиолетовыми ногтями она натыкала листки и переносила их из кучки в кучку. Приблизившись, Игорь увидел, что все эти стопки состояли из подобранных по порядку страниц «Вестника». Некоторые стопки были совсем толстые, а другие походили на тоненькие брошюрки. Свистун медленно повернулся к Анжеле.

И вот это… — он не договорил, потому что и так все было понятно. — Я тебе звонил.

Мэр терпел — и нам велел, — успокаивающе сказала Анжела. — Мэр не выдаст, свинья не съест.

Не выдаст? — переспросил Игорь.

Не выдаст, — подтвердила Анжела и погладила парня по голове.

Свистун вдруг почувствовал покой. Рядом с ним была Анжела, которая все знает, все объяснит, а он поймет. А когда все встанет на свои места, жить станет понятнее. А когда все понятно, то не страшно…

18:15 давно прошло, Игорь сидел рядом с Анжелой и слушал ее рассказ.

Когда-то давным-давно служащие сходили с ума — и никто им не мог помочь. Но потом, согласно первому циркуляру, появился первый наставник, потом двенадцать его учеников были тоже зачислены в штат наставниками, и стало их тринадцать. Потом стало их сто тринадцать, и каждому из них было сделано по изваянию-памятнику. Так появилась Церковь служащих. И служащие, узнавшие о ней, перестали сходить с ума, ибо через циркуляры узнали они свой смысл и свое предназначение. Предназначение авось сбудется, и служба закончится, и все, кто отслужат, увидят дело рук своих. А в этом деле воплотится мечта всех служащих, ведущих род от Акакия Акакиевича Башмачкина: авось служба перестанет быть бесконечной, обретет она смысл, а значит, и конец. Мэр терпел — и нам велел, велению его пришел конец. Терпение кончилось, можно встать и послать всех. И даже мэра. Если сделать это всем вместе, то они останутся на службе, а мэр вознесется…

Игорю было уютно, как у мэра за пазухой. Он знал, что железная дверь заперта лязгающим запором и злой Василевский даже если найдет ее, то сломать не сможет. И не только из-за крепости запора, но из-за силы веры в авось, простирающейся во все концы от круглой колонны, увенчанной четырьмя нерукотворными фотоликами мэра Балашкова. Антон Александрович глядел с божничек не строго, а по-доброму и даже весело, с намеком, что все скоро счастливо закончится…

47.

Утром следующего дня Елизавета Жнач явилась на работу, несмотря на то что передвигалась с палочкой, а врачи сулили ей еще две недели безделья по бюллетеню. Сотрудники пресс-центра встретили Елизавету Яновну дружными аплодисментами, поскольку получить ранение, защищая имидж шефа, есть высшая доблесть каждого пиарщика.

В кабинете мэра она, конечно, не ждала оваций, но небольшой благодарственный спич...

А, это ты, Лизавета! Явилась? Выздоровела?

Лиза показала на палку.

Еще болит, Антон Александрович, но я готова...

Снова-здорово… — пробормотал шеф. — После того как ты висела верхом на моей скульптуре, мы должны перейти на «ты»?

Антон Александрович, если бы скульптуру погрузили на мусорную машину... ваш имидж...

Да-а! Зато в чистом кузове, но с оторванной головой он сильно укрепился... Ладно, проехали, Лизавета. Сейчас это дело прошлое, прощаю.

Лиза наступила на больную ногу и поморщилась. Вот тебе и Полтава после перелома!

Ты, может, позабыла, Лизавета, но у нас до выборов осталось две недели, а твои засранцы завалили все дело с «Вестником».

По моим сведениям...

Помолчи! Завалили — значит завалили! Ты знаешь, на какую сумму тендеров подвисло в «Вестнике»? За две недели — на полмиллиарда! И мы опять идем на поклон в «Городские новости» и платим им три миллиона, чтобы не сорвать эти тендеры. Понимаешь?! Меня газеты третью неделю рвут, рейтинг на двенадцать процентов упал! Проиграть выборы из-за сраного «Вестника»!.. Да это же позор на всю Россию. Понимаешь?!

Я понимаю, Антон Александрович.

Ни хрена ты, Лизавета, не понимаешь! Быстро наводи порядок в своем хозяйстве, договаривайся с журналюгами, особо лютым закажи пару положительных статей. Короче, чтоб «Вестник» у меня через три дня на столе лежал! Не вернешь мои двенадцать процентов — сожгу на городской площади в день голосования. Ясно?

Ясно, Антон Александрович.

Лиза зашла в свой кабинет. Навстречу из кресла вскочил Василевский.

Елизавета Яновна? Что же вы не долечились?

Дел много, — буркнула Жнач.

Она заняла не успевшее остыть кресло и вызвала по телефону Свистуна.

Разрешите убыть для выполнения задания? — спросил Василевский.

Лиза дала ему отмашку, с опозданием задумавшись, чье же задание он убегает исполнять, если она — его непосредственный начальник… Кольнуло ощущение, что за ее спиной что-то происходит.

Разрешите, Елизавета Яновна? — явился Свистун.

Игорь, доложите, что у вас там происходит с «Вестником»? Только честно!

Сейчас в производстве находится три первых выпуска «Вестника», — сказал Игорь. — Большую часть тиража первого номера мы получили и раздали по библиотекам, правда, он с браком. Сейчас готовится материал для третьего.

То есть по-настоящему ни один номер еще не вышел, — сообразила Лиза. — Сколько документов первого номера продублировано публикацией в «Городских новостях»?

Да почти все, — просто сказал Игорь, глядя куда-то мимо начальницы.

Игорь, вы понимаете, что вы провалили первое самостоятельное поручение?

Понимаю.

Я только что была у мэра, и он мне такого наговорил!

Матами?

Игорь, что вы себе позволяете!

Извините, я думал, он с вами — как с Василевским. Он без вас Алексея Ивановича материл, а тот хвалился.

Да вы тут без меня совсем с ума посходили!.. — Лизе вдруг захотелось шоколадных конфет. В больнице она сдерживалась, боясь поправиться от лежачей спокойной жизни, но здесь ей такая точно не грозит. — Игорь, в чем причина задержки?

Типография медленно работает. Они там каждый экземпляр вручную собирают, по листочку.

Надо ускорить!

Не получается, — флегматично сказал Свистун. — Я пробовал.

Тогда... ну-у… не знаю, надо типографию сменить!

Эта типография выиграла конкурс на издание «Вестника». Чтобы сменить типографию, по закону необходимо снова объявить конкурс, месяц собирать заявки, потом только выбрать нового победителя. На авось.

Почему — на авось? — не поняла Жнач.

Мы же не знаем заранее, как та типография работать будет. А если еще хуже этой?

Куда уж хуже! Кто вообще ее к конкурсу привлек? Васильев?

Игорь пожал плечами.

Что думаете делать?

Свистун повторил жест.

Авось напечатают, — сказал он. — Они же первый выпуск почти напечатали… и почти без брака...

Игорь, идите вы... к черту идите! — Лиза захлопнула за ним дверь, отыскала припасенную еще до перелома коробку конфет и стала ногтями рвать целлофан так, что вместе с ним полетели клочья картона. Жнач запихала в рот сразу три конфеты.

За дверью кабинета Игоря встретила Анжела.

Ну и как там?

Злится, — сказал Свистун. — Я даже подумал, что Антон Александрович ее обматерил, а он ее не материл.

Ничего, все будет хорошо. Знаешь, служащий полагает, а мэр располагает! Елизавета Яновна тебя про типографию расспрашивала?

Да.

А ты что?

Авось, говорю, напечатает. Да?

Да, — подтвердила Анжела. — Авось напечатает. И что она собирается делать?

Игорь опять пожал плечами.

Может, новый конкурс объявит.

Так это уже после выборов, получается?

Ага.

Ты устал?

Ага.

Ну пойдем…

48.

Прикончив полкоробки, Лиза немного успокоилась. Спасение утопающих — дело, как известно, самих утопающих. То же относится и к сжигаемым, если вспомнить угрозу шефа. Две недели — срок маленький, но что-то она все-таки может успеть.

Последние пресс-релизы мэрии Елизавета прочитала еще накануне вечером. А теперь отправилась посмотреть, кто из подчиненных чем занимается.

Все сотрудники сидели перед мониторами и занимались делом. Сайт наполнялся, брифинги и пресс-конференции проводились, комментарии раздавались, статьи согласовывались... Она так отладила работу такого непростого механизма, как пресс-центр, что даже без часовщика он работал как часы. Только два рабочих места оказались пусты — Анжелы и Свистуна. Оказывается, Игорь занемог, а Анжела отправилась его проводить до дому. В болезнь Свистуна Елизавета поверила: был он немного заторможенный. А на столе Анжелы лежали пачки каких-то документов.

А это что? — спросила Жнач.

Елизавета Яновна, — ответили ей, — это же счета от «Городских новостей» за публикацию конкурсных документов вместо «Вестника».

А почему так много? — не поняла Елизавета.

Так ведь они у нас тендер не выигрывали, а мэрия по закону теперь не имеет права тратить больше девяноста девяти тысяч без объявления конкурса. Вот и приходится счета дробить до этой суммы.

А-а… — сказала Жнач.

Три миллиона — только не мелкими купюрами, а мелкими договорами. Эти кипы счетов и есть наглядное воплощение разбазаривания бюджетных средств, за которое нанятые Путятой газетчики ругают Балашкова. Вот бы им удалось сфотографировать этот развал, был бы хит выборной кампании. А ведь в этом есть и рациональное зерно… Под действием внезапной мысли Елизавета развернулась и быстро захромала из комнаты.

Ой! — послышалось за распахнутой дверью.

Извините, — пробормотала Лиза. Она прикрыла дверь, и за ней появился Шибанюк, потирающий лоб.

Сергей Валентинович?.. Простите, ради бога!

Елизавета Яновна! — обрадовался Шибанюк. — От вас мне даже такой знак внимания приятен. Уже выздоровели?

Мне страшно неудобно, — еще раз сказала Лиза. — Поверьте, этот знак внимания — невольный. Этот жест вовсе не характеризует мое к вам отношение! — Неожиданный конфуз сделал ее многословной.

Вижу, нога еще болит, — посочувствовал Сергей Валентинович, кивнув на палку.

Лизе было неприятно, что поклонник, хоть она к нему и равнодушна, увидел ее с костылем.

Ничего, все нормально, болит не больше, чем ваш лоб…

Шибанюк рассмеялся и потер наливающуюся шишку.

Отойдем от двери на всякий случай, — предложил Сергей Валентинович. — Как ваши дела, Елизавета Яновна?

Да как сажа бела, — ответила Лиза и снова вспомнила обещание шефа ее сжечь.

Путята напирает?

Вы же слышали, наверное, что у нас с «Вестником» случилось, пока я в больнице лежала. Вот теперь буду разбираться.

И что же вы придумали? Если не секрет, конечно.

Да какие тут секреты, Сергей Валентинович? Будем новую типографию искать, раз эта не справляется.

Удачи вам, Елизавета Яновна, — сказал Шибанюк.

Спасибо, Сергей Валентинович. И за цветы тоже.

Шибанюк вдруг взял ее руку, свободную от костыля, быстро поднес к губам и пошел своей дорогой. Лиза оглянулась вокруг, но свидетелей вроде бы не было.

Неожиданная встреча вернула ей хорошее настроение: женщине всегда приятно чувствовать, что она нравится. Тем более когда ей уже немножко за тридцать. Елизавета думала о Шибанюке без прежней неприязни и смутных опасений. Она убедилась, что он ей ничего плохого не сделает. Не говоря уж о том, что он выкатил ей тридцать тысяч баксов. Работа была не очень хорошая, зато денежная. А то, что Сергей Валентинович стал врагом Эдуарда, в этом он не виноват… и никто не виноват — так фишка легла. Разделили их департамент на два, разделили и интересы, и тут каждый, кто как может, защищает свой интерес. А Шибанюк еще и старался помочь ей. Елизавета вспомнила ресторан и полумглу, в которой каменный образ Сергея Валентиновича впервые стал живым и нестрашным. Кстати, что-то он там ей советовал насчет разных мероприятий…

Стараясь не опираться на палку, Жнач двинулась в управление общественных связей.

В ближайшее время в городе были разрешены несколько общественных мероприятий: конференция ТОС (территориальное самоуправление — это креатура мэра), ветеранские посиделки (обычно они имели коммунистический оттенок, но в целом безвредны), презентация студенческих проектов здания театрального института (Балашков лично дал добро), пикет против задержки зарплаты (это забота областного правительства) и митинг в поддержку толерантного отношения к трудовым мигрантам. Вот это последнее мероприятие показалось Елизавете каким-то мутным. При чем здесь мигранты? Кто все это затеял? С какой целью? У нас что, намечается прилив мигрантов? Для чего? Миграцией вроде бы тоже занимается область, но работают-то мигранты на девяносто процентов именно в городе. Получается, это камешек в мэрский огород?

Елизавета не стала больше ломать голову и зашла в отдел по работе с ТОС. Здесь ей всегда были готовы помочь. Начальник отдела Лидия Ивановна, не обращая внимания на ее протесты, налила чаю (это она от общественников переняла обычай причинять добро) и ждала распоряжений.

Тут у нас завтра в Центральном парке намечается мероприятие против мэра… — сказала Жнач.

Не может быть! — всплеснула руками Лидия Ивановна. — Против Антона Александровича? И чем он не угодил? Ведь для всех нас старается!

Называется — «в поддержку мигрантов». Нам нужно рядом провести свое мероприятие.

А как же! Пусть знают!

Лидия Ивановна, нужно заявку сегодня оформить.

Лидия Ивановна достала из стола бланк заявки.

Что писать?

«Вот это деловитость», — поразилась Елизавета и отхлебнула чаю.

Что-нибудь жалостливое.

А давайте… в защиту бездомных животных? Давно не проводили.

Лиза только согласно кивнула. Не успела она допить свой чай, как вопрос уже решился. Лидия Ивановна оформила заявку и начала обзванивать будущих участников мероприятия. Жнач вернулась к себе в кабинет и застала там Василевского, скромно сидящего на приставном стуле.

За время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло! — вскочил он.

Еще как произошло, Алексей Иванович. Вы что-нибудь знаете о завтрашнем митинге в поддержку трудовых мигрантов?

Ислам наступает? Угроза терроризма?

Да нет, это я так, просто… Садитесь, работайте.

49.

При всей своей симпатии к Елизавете Шибанюк не мог не доложить Дмитрию Олеговичу о ее планах. Ах, если бы можно было наоборот — заложить Путяту и поближе сойтись с Лизой!

Путята действительно напирал по всему фронту. СМИ ополчились на Балашкова, в мэрии что-то разладилось, перестали решаться даже самые простые вопросы. Это подтверждало, что Дмитрий Олегович завербовал множество сотрудников. Оказалось вдруг, что дороги ремонтируются плохо (это все знали, просто стеснялись напомнить мэру), имущество муниципалитета разбазаривается, невероятными темпами растет инвалидизация населения. Дошло до того, что Балашков был вынужден сменить начальника управления здравоохранения. Правда, прежний пошел на повышение, но мэр не любил, когда его вот так, спонтанно заставляли что-то решать.

Не исключено, что история с инвалидизацией была ловким ходом Путяты. Горожане, которых, с одной стороны, обворовывают (примеры — от «Вестника» до дорожных подрядов), с другой — калечат, голосовать за такую власть не станут.

Шибанюк вдруг припомнил инвалида, театрально протестовавшего против аэростатов. Он еще тогда подумал, что это замещающее мероприятие мэрии. Учитывая рассказ Путяты о его путешествии на воздушном шаре, можно предположить, что этот пикет организовал тоже экс-мэр. Тот полет Дмитрию Олеговичу дорого стоил: он досрочно выбыл из предвыборной борьбы. Да и теперь наверняка старые переломы побаливают. Может, он даже инвалидность тогда получил…

Додумать Сергей Валентинович не успел, его машина добралась до штаба Путяты. Нимф на входе теперь не было, зато появился наконец охранник. Он доложил о приходе Шибанюка и пропустил гостя. Внутри чувствовалась какая-то деловитая и одновременно веселая атмосфера. Часть стульев в зале была демонтирована, и на этой площадке разместился огромный стол, вокруг которого пчелами жужжали сотрудники предвыборного штаба. На столешнице лежали разноцветные плакаты, карты. Общее жизнерадостное впечатление обычной, в общем-то, суете придавали звуки рояля — штатный композитор Зыков наигрывал что-то ритмичное, бравурное, но это не была работа тапера — временами он повторял какие-то куски, а то и бросал клавиши, что-то записывая. Он тоже работал, и этот общий творческий порыв показался гостю каким-то обнадеживающим, что ли…

Над столом возвысилась одна из склоненных голов — это был Путята, необычно румяный и встрепанный. Он помахал издали рукой:

Я сейчас подойду, через минуточку!

Шибанюк миновал залу и прошел в приемную.

Подождите, пожалуйста, Сергей Валентинович, — сказала секретарша.

«Надо же, как у них тут весело, — с завистью подумал Шибанюк, — словно в студенческой общаге накануне КВН». Вспомнилось что-то такое ностальгически-приятное. Путята, конечно, странный, но аура тут хорошая. Хочется сесть вместе с друзьями за большущий стол и не коньяк хлестать, как теперь обычно бывает, а решать какую-то интересную задачу. А уже потом купить портвейна, врубить музон…

Пожалуйста, Сергей Валентинович.

Шибанюк застал Путяту в том же виде, в котором видел прошлый раз, зато румянец, замеченный пару минут назад, бесследно исчез. Второй странностью было то, что колени экс-мэра покрывали деловые бумаги. Он что, прибежал из зала, уселся, нагреб на себя бумаг и позвал посетителя?..

Здравствуйте, Сергей Валентинович.

Добрый день, Дмитрий Олегович. Не буду отнимать у вас время, просто хочу сказать, что я понял ваш маневр с «Вестником», но знаю, что Жнач сегодня вышла из больницы и начала поиски новой типографии.

Спасибо, мне уже доложили, — сказал Путята. — Одна девушка.

Елизавета? — вдруг мелькнуло сумасшедшее подозрение.

Нет, другая… Анжела, ее сотрудница.

А-а...

Все равно я ценю вашу услугу. И вообще, преданность.

Дмитрий Олегович, можно вопрос?

Пожалуйста.

У вас ноги замерзли?

Н-нет…

Тогда почему вы их накрыли бумагами?

Путята недоуменно посмотрел себе на колени, а потом на Шибанюка.

Все дело в воздушном шаре, да? — спросил Сергей Валентинович, понизив голос.

Как раз в моем кабинете шептать об этом необязательно, — громко сказал Путята, выпрямив спину.

Инвалидизацию тоже вы придумали?

Конечно, — подтвердил Путята. — Но это лишний ход. Здоровые не выберут своим мэром инвалида, с этим ничего поделать нельзя. Но вот если все станут инвалидами, тогда и предубеждение исчезнет. Поэтому мы завысили число инвалидов. Но я не хочу, чтобы наш город прозвали городом инвалидов. Я уж не говорю о современной формулировке: «город людей с ограниченными возможностями». Кстати, если говорить действительно политкорректно, то надо так — «люди с повышенными требованиями». Но в масштабе города это звучит заносчиво. Тем не менее из этой ерунды получился еще один аргумент против Балашкова.

А кто этот? — Шибанюк показал в сторону зала.

Как кто? Вы не догадались? — ухмыльнулся Путята. — Бывший известный комик Николай Хлопов. Не помните анекдот о том, как меня с ним перепутали в Кремле и попросили автограф? Это, кстати, правда. После того как я разбился на шаре и стал инвалидом-колясочником, я понял, что в таком виде мне в мэрию не вернуться, и вспомнил о Хлопове. Если из-за сходства с ним я проиграл одни выборы, пусть он поможет мне выиграть другие. Хлопов сам мне помог, поскольку очень быстро потерял популярность. Я его подобрал и нанял на непыльную высокооплачиваемую работу. Мне кажется, что ему новое амплуа нравится даже больше прежнего. Он уже готовится к роли мэра, поскольку не сомневается в моей победе.

А вы тоже не сомневаетесь?

Только дураки не сомневаются, что все у них будет, а им за это — ничего.

На Хлопова намекаете? Месть еще впереди?

Даже мэр не застрахован от несчастного случая, — сказал Путята, — но об этом я подумаю после победы. Это вообще не главное. Хорошо, я вам расскажу, зачем я все это затеял… Наша страна разрушается. Ее разворовывают до основания. Все, что осталось в ней подлинного, — это культура. Я хочу спасти настоящую культуру, которой нет места в суетливых столицах, пораженных горячкой наживы. Там есть достойные и добившиеся успеха, но сколько их помещается на вершине, настоящих музыкантов, актеров, режиссеров, художников, писателей, философов… Гораздо больше их погибает по пути к вершине — в забвении. Столько, что из них можно построить новые вершины — целые памиры и тибеты. Я хочу создать здесь питательную среду, тогда возникнет невероятной силы культурный аккумулятор, который даст ток, энергию творчества. Таланты, собранные здесь, создадут духовный продукт, который все признают. Можно научиться программированию и создать продукт технический, интеллектуальный, математический. А мы создадим продукт духовный. Это не Силиконовая долина, это то, что более ценно, то, что неповторимо. Как сказал кто-то, закон притяжения открыли бы и без Ньютона, а кто без Толстого написал бы «Войну и мир»?.. Но на пустом месте вершины не построить. Чтобы сделать твердую дорогу, которая поведет к новым вечным ценностям, в ее основание сыплют песок и щебенку. Вот такое основание нужно и для духовной дороги. Таким основанием послужит культурный кластер — такой, каким, например, был Голливуд. Американцы превратили его в фабрику для обогащения, а мы сделаем из него инвестора культуры. Нам нужен свой, сибирский Голливуд. Я назвал его Сибголливудом. Это будет та технологическая подушка, на которую обопрется настоящая высокая культура. То, о чем мечтает Сидоров, это ерунда. Что такое театральный институт — одна песчинка в этом проекте. Здесь нужно построить сто павильонов, завезти десятки тысяч тонн оборудования. Город будет не город, а агломерация, которая вместит в себя половину области! Здесь сначала будет киноцентр, а потом — центр духа! — Путята отдышался и продекламировал: «Видишь вокзал, на котором можно в Индию духа купить билет?» Наш город станет Индией духа, и все будут покупать билеты к нам!

Шибанюк ошеломленно молчал.

Мне обязательно потребуется в скором времени ваша консультация, Сергей Валентинович, — сказал бывший мэр. — А сейчас мне необходимо подготовить свое выступление в обществе российско-китайской дружбы. Хлопов туда отправляется через полчаса.

До свидания, Дмитрий Олегович.

Когда Шибанюк проходил через зал, бывший комик помахал ему на прощанье.

50.

Задним умом Елизавете показалось, что не совсем корректно мероприятие по толерантному отношению к мигрантам забивать с помощью митинга в защиту бездомных животных. Как-то это… неправильно. Ну да ничего уже не изменишь: Лидия Ивановна взнуздала и подняла на дыбы активистов — мигрантам места в парке не останется.

Об этом Лиза доложила мэру на утренней летучке, которая, к всеобщему огорчению, накануне выборов стала ежедневной.

Положил я с прибором на твоих мигрантов, Лизавета, — вежливо отозвался Антон Александрович. — Мне полчаса назад позвонили из прокуратуры и сообщили, что начинают расследование по факту нарушения мной нормы закона по публикации конкурсных документов. Это ты понимаешь? Мне что, на выборы с уголовной статьей идти?! Короче, у тебя два дня осталось до автодофе!

«Аутодафе…» — чуть было автоматически не поправила шефа Елизавета, но вовремя остановилась — судя по лицам присутствующих, никто Балашкова, слава богу, не понял.

Мне все ясно, Антон Александрович, — ответила Елизавета, имея в виду, что она-то как раз поняла, о чем речь.

А ясно — так иди работай! Я тебя больше не задерживаю!

Шеф, несмотря на ограниченный словарный запас, все-таки сумел донести до аудитории отношение к своему главному пиарщику. Когда Лиза, залившись легким румянцем, покидала кабинет мэра, опираясь на палку, она чувствовала на себе множество заинтересованных взглядов. И только один сочувствующий — Эдуарда. Или ей показалось… Так ведь она с Эдиком и не поговорила толком после больницы. Они, правда, созванивались несколько раз, но встретиться не удавалось. «Семнадцать мгновений весны» какие-то, думала Лиза, направляясь в свой кабинет. «Сейчас времени нет совсем, а скоро его будет слишком много» — так, кажется, говаривал Мюллер-Броневой. Только до этого «скоро» доживут не все. Укатить бы после выборов в какой-нибудь Таиланд, поваляться на пляже... А что, благодаря двум врагам, Шибанюку и Кленовязову, деньги у нее теперь есть. А время... Мэр или отпуск даст, или выгонит с волчьим билетом. В городе, где лояльность к власти записана первым пунктом правил хорошего тона, моветон — брать на работу человека, проштрафившегося на госслужбе. Так что она по-любому сможет позагорать, а там — хоть в другой город переезжай.

От этой отчаянно лихой мысли Лизе стало веселей. В конце концов, она не крепостная, она крепкий профессионал, работу и в другом месте найдет. Но сдаваться она тоже не собирается, хотя бы из профессиональной гордости. Первым делом надо решить вопрос с «ИнтроПринтом».

Из кабинета Лиза первым делом позвонила Свистуну, но он не отозвался. Начальник его отдела сказал, что Игорь Петрович заболел, о чем сообщил по телефону.

А Анжела? — проницательно спросила Жнач.

Тоже, — отозвался начальник отдела. — Они, кажется, даже звонили с одного номера, но через перерыв, соблюдая конспирацию.

«Тоже в Штирлица играют, — подумала Елизавета. — Пусть только выйдут с нелегального положения, я им покажу! Вот у кого точно будет один волчий билет на двоих».

Я хотел сам к вам обратиться, Елизавета Яновна… Что мне с конкурсными документами делать без Свистуна?

Пусть девочки их принимают и складывают в одну сетевую папку. Найдите в компьютере Свистуна адрес верстальщика и свяжитесь с ним. Что к пятнице соберется, отправите ему, если Игорь Петрович не выздоровеет.

Проблемы, Елизавета Яновна? — спросил Василевский, вечно околачивающийся в ее кабинете.

Алексей Иванович, да когда вам уже кабинет отремонтируют? Что вы все время тут?..

Елизавета Яновна, мне кажется, Свистун саботирует издание «Вестника». Это надо пресечь!

Жнач оценивающе посмотрела на массивную фигуру отставного офицера.

Извините, Алексей Иванович, я что-то завелась с утра... Вы адрес этой типографии знаете?

Да.

Вызывайте машину…

Служебная «Волга» пилила сквозь пробки целый час. Елизавета изгрызла себе ногти, а Василевский на два круга отбарабанил пальцами все известные ему военные марши.

Дом они нашли без проблем, а вот с дверями оказалось сложнее: вывески «ИнтроПринта» нигде не было. Елизавета вспомнила двух своих нелегалов. Те прячутся… может, и типография тоже?

А есть дверь без вывески? — спросила она.

Да вот же! — указал заместитель.

Они подошли к наглухо закрытой железной двери. Елизавета позвонила раз, второй, третий.

Что же делать? — растерялась она.

А вы не были на зачистках? — спросил Василевский, встал спиной к двери и стал бить в нее тяжелым ботинком с подковой. Грохот поднялся такой, словно в дверь стучались железной дубиной.

Не прошло и пяти минут, как раздался звук с другой стороны. Василевский прекратил стук и встал так, чтобы его не ударило тяжелой створкой. Едва дверь приоткрылась, Алексей Иванович сунул в проем свой башмак.

Что вам нужно? — спросил какой-то человек с такой узкой физиономией, что она протиснулась в проем, раскрытый всего на ширину ботинка.

Скажите, пожалуйста, здесь расположена типография «ИнтроПринт»? — спросила Елизавета.

Нет, вы ошиблись, добрые люди.

А вы не подскажете, где?.. — начала было Лиза.

Василевский взял привратника за грудки, вырвал из-за двери и швырнул за спину.

Алексей Иванович! — ужаснулась Жнач.

Я эту публику за километр чую! Пошли! — скомандовал заместитель, и Лиза покорно двинулась следом.

Пустой коридор, освещенный неоновой лампой, заканчивался еще одной дверью, за которой слышались какие-то заунывные голоса. Василевский рванул дверь на себя. Перед ними открылся большой зал, освещенный множеством лампочек-свечей. По его периметру стояли печатные станки, а в середине торчала античная колонна, украшенная вверху портретами мэра Балашкова. Вокруг колонны, глядя на портреты, как пассажиры метро на вагонные телевизоры, стояли люди и что-то дружно бормотали. Одеты они все были в какие-то то ли плащи, то ли хламиды.

Ага! — торжествующе закричал Василевский. — Попались, сектанты!

Люди стали оборачиваться, а двое из них отделились от массы и двинулись к выходу. Лизе они показались знакомыми.

Держи их, — взвизгнула она, — Алексей Иванович!

Василевский бросился наперерез и в три огромных прыжка нагнал беглецов. Они не сопротивлялись. Заместитель подвел к Елизавете Свистуна и Анжелу. Оба были какие-то вялые, словно действительно болели.

Толпа задвигалась.

Всем оставаться на местах! — заорал Василевский. — Выходы блокированы ОМОНом! — Затем он достал телефон и тихонько сказал: — Сектанты обнаружены в типографии «ИнтроПринт», порядка сорока человек. Приезжайте.

Елизавета отставила палку и уперла руки в боки.

Ну и как вы все это объясните? Что вы тут делаете? Что тут происходит, Игорь?!

Мы молимся о предназначении.

Что? Что все это значит? С ума посходили? Почему тут фотографии Антона Александровича?

Он — новомученик, — сказал Свистун. — Его предназначение должно исполниться.

Анжела, теперь ты! — приказала начальница.

Антон Александрович сейчас страдает ни за что, на авось, потому он и новомученик, — пояснила Анжела. — Формально он закон нарушил, а фактически — он не виноват, что «Вестник» не напечатан. Поэтому он мучается не за себя, а за других. Его накажут за чужой грех, и он проиграет выборы мэра, значит, он новомученик за букву закона. А потом, когда он очистится от наветов, авось электорат снова его полюбит, имидж его укрепится… и авось вознесется он через полгода на следующих федеральных выборах в Госдуму! И окажется он в Кремле, месте непорочного зачатия государственной власти. И получит он частицу власти, и станет с ней непорочным...

Совсем охренели, — внезапно осипшим голосом сказала Жнач. — Вы тут колетесь или курите? Анжела, ты его втянула? Это наркоманы?

Здравствуйте, Елизавета Яновна.

Здравствуйте... Николай Георгиевич, и вы тут?

Здесь все — коллеги, — кивнул Толстопятов.

Не зря Елизавете показались знакомыми лица сектантов, они подходили и здоровались: Лиза была знакома с доброй половиной адептов нового культа.

И как все это называется? — с дрожью спросила она.

Церковь служащих. Все, кто служит и хочет понять смысл своей службы, попадают сюда, — сказала Анжела. — Елизавета Яновна, если у вас есть время, вы можете прямо сейчас поговорить с одним из наставников.

Анжела, ты или издеваешься, или уже совсем ничего не соображаешь, если мне предлагаешь вступить в какую-то секту?

Она не какая-то, она создана специально для нас — тех, кто ищет смысл в службе и не находит. А наставники и циркуляры всем дают смысл. А жизнь со смыслом гораздо лучше, чем без смысла. Вот вы, Елизавета Яновна, говорите, что сделаете из мэра политика федерального масштаба — вы же сами знаете, что это бессмыслица. А бесконечная борьба за позитивный информационный фон?! Кому он нужен? Не знаете? А наставник — он найдет для вас смысл авось во всем!

Анжела, прекрати, — сказала Жнач. — У меня и так голова кругом... Пошли на воздух... За мной, только не вздумайте убегать! — приказала Елизавета. Вдруг она замерла. — Кстати, об «убегать»… Вы почему удрали, когда я вас встретила у скульптуры мэра? Это как-то связано?

Скульптур было тринадцать — и апостолов тринадцать, — сказал Игорь. — Тринадцатый — он лишний. Мэр как раз и есть тринадцатый. Он должен сначала быть отринутым, а потом стать избранным. Изваяние мэра, на все воля авось, прошло все испытания, предназначенные живому мэру: сначала вандалы надругались над ним, а затем он вознесся — скульптуру на самолете отправили в Москву на реставрацию. И мы верим, то же самое произойдет с Антоном Александровичем: он претерпит муки и потом отправится в Москву.

Лиза схватилась за голову: секту тоже придумал Путята! Не зря Балашков его опасается, враг на выдумку силен. Это же надо, сколько наворотил, целую секту создал… Жнач стало не по себе — а вдруг это не последний сюрприз экс-мэра? А она-то, дурочка, радовалась, что Путята тихонечко сидит, не отсвечивает, в «Фонарь Диогена» играет. Вот и доигрался — такой кострище запалил, что теперь не знаешь, сумеет ли Балашков его погасить.

Василевский согнал сектантов в угол и вызывал по одному для проверки документов. Несмотря на огромное численное превосходство, они его слушались и даже не разбегались. Алексей Иванович скалил зубы, обнажая платиновую челюсть, подарок командования, покрикивал, грозил пальцем, распоряжался — все это с таким блаженным видом, словно кот, угадавший в мышиную семью на крестины. Елизавета даже подумала, что сектанты что-то распыляют в воздухе, только на разных людей это действует по-разному: сами они медитировали, Василевский впадал в сыщицкий экстаз, а вот Лизу от всего этого мутило.

Начальница пресс-центра вместе с двумя подчиненными выбралась из типографии, они пересекли дорогу и вошли в ухоженный дворик. Порядок в нем, видимо, поддерживался за счет того, что оттуда были убраны все скамейки. Никто не засиживается, стало быть, и не мусорит. Стоять с костылем Лизе было тяжело, пришлось расположиться на детской площадке. Игорь сел на карусель, Жнач и Анжела — на песочницу. «Конфетку бы сейчас», — мелькнула мысль. Елизавета оглянулась в поисках какого-нибудь киоска. Торговых точек в образцовом дворике не было, зато на качелях красовался плакат: «Игровая площадка детишкам — от депутата Виктора Тутышко». Лиза с тоской отвернулась.

Анжела, у тебя случайно конфеты нет?

Анжела протянула «Костер». Елизавета вздрогнула, вспомнив аутодафе, но конфету съела.

Я, когда смысла не понимала, тоже конфеты ела.

Анжела, спасибо… и заткнись. Игорь, скажите, эта типография «Вестник» нам напечатает?

Напечатает. Авось.

До выборов?

Нет, иначе мэр не выполнит своего предназначения.

Получается, задача этой типографии — сорвать выпуск «Вестника». «Ее нам Путята подсунул! — догадалась Жнач. — Что же делать?..»

Последний комочек конфеты растаял во рту. Надо было ее на кусочки помельче разделить, может, тогда их подольше хватило бы. «Так… кусочки поменьше… — У Лизы замаячила какая-то мысль. — Если деньги за типографские услуги выплачивать кусочками, то можно конкурс и не объявлять. То есть… объявлять, но не ждать целый месяц итогов, как делали раньше, а сразу печатать!» Все-таки серотонин очень помогает работе мозга!

За два дня, рассуждала дальше Елизавета, ей «Вестник» не выпустить. Если она правильно понимает объем работы, то сама печать потребует сутки-двое, потом обложку приклеить-высушить, а самое главное, нужно еще новую типографию найти... Два дня, строго говоря, мало. А не строго? Сегодня среда… если посчитать, что два дня истекают в пятницу утром (а где утро — там и обед, где обед — там и вечер), то до понедельника у нее набирается пять дней, считая сегодняшний… Тогда хватит рассиживаться!

Лиза встала и скомандовала собираться остальным. Когда они подошли к служебной «Волге», рядом с ней притормозила точно такая же. Из машины вышел Эдуард. «Его глаза сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен. Он весь, как божия гроза…» — что-то вроде этого померещилось Лизе в облике любимого. Он явно был настроен решительно.

Добрый день, Эдуард, — сказала она. — Как ты здесь оказался?

Привет, — бодро отозвался Кленовязов. — Я приехал с сектой разбираться... Там наши есть?

Там все, кажется, наши.

Я имею в виду — кто там сейчас командует?

Мой заместитель, Василевский.

Ага, — сказал Эдуард, — я тебе позвоню. — И он ринулся в типографию.

Я буду ждать, — изображая Ярославну, пообещала Лиза. — А вы садитесь, — приказала она Анжеле и Свистуну.

Те подчинились. Похоже, они в соответствии со своей доктриной положились на авось. Молодые адепты Церкви служащих то ли снова почувствовали себя шариками от пинг-понга, которыми играет чужая воля, то ли решили, что свое предназначение уже выполнили. Если оно заключалось в срыве выпуска «Вестника», то Елизавета готова была с ними поспорить.

Игорь, у вас есть верстка первых двух выпусков «Вестника»?

Да. — Свистун протянул ей флешку.

Вот и посмотрим, чей авось сильнее.

51.

Путята Сергея Валентиновича поразил. Он, конечно, немного с катушек съехал, но зато какая сила воли у человека: из инвалидного кресла — в мэры собрался! Понапридумывал черт-те что, но интересно, что в его пазле всем нашлось место — и самому Шибанюку, на которого он сделал ставку и не ошибся, и даже бывшему комику, которому надо было отомстить за сходство. Дмитрий Олегович ничего не забывает, но не торопится свои планы исполнять, действует осторожно, основываясь на выверенном расчете. Значит, шансы у него все-таки есть.

Размах будущих проектов тоже Шибанюку понравился. Даже если они будут исполнены только на десять процентов, то все равно будет что пилить. Фейерверк из миллиардных бюджетов мелькал перед глазами, как праздничный салют. Умеет все же Дмитрий Олегович воодушевить, зажечь, так сказать, начертить перспективы.

Буквально через день после встречи Путята сам позвонил ему.

Добрый день, Сергей Валентинович. Есть к вам практический вопросец. Когда сможете подъехать?

Добрый день. — На всякий случай Шибанюк не стал величать собеседника по имени-отчеству. — Через час вас устроит?

Вполне, — сказал Путята.

Теперь он при Шибанюке не скрывался и разъезжал по своему штабу на электрическом кресле. Хлопов толкался тут же. У него опять была розовая физиономия, и он внимательно читал какие-то документы. Зыков снова что-то сочинял, здесь же работали Аристарх Сидоров и Владислав Шаманов.

Сергей Валентинович, я хотел посоветоваться с вами относительно моего проекта… с точки зрения земли и недвижимости. Естественное нетерпение первопроходца, знаете ли.

Пожалуйста, Дмитрий Олегович. Спрашивайте.

Для дальнейшей проработки проекта необходима привязка к местности. Вопрос: где у нас в пригороде есть крупные площадки, которые легко обеспечить коммуникациями и транспортной доступностью?

Какая емкость площадки?

Тысяч пятьсот квадратов. Там же нужно разместить съемочные павильоны, производственные цеха, жилье, инфраструктуру. Еще — городок для строителей. Сергей Валентинович, знаете, я же вам забыл рассказать, как мы можем сэкономить на строительстве! — захихикал Путята. — Это ж самое главное! Мы сократим расходы вдвое, если привезем строителей из Китая. Пятьдесят тысяч китайцев построят нам студию за полтора года! За полцены!

Шибанюк посмотрел на смеющееся потное лицо, вздрагивающие от хохота плечи шутника, обманувшего весь свет.

Китайцы?

Не меньше пятидесяти тысяч, иначе нерентабельно, — подтвердил Путята. — Мы уже готовим население к прибытию большого числа мигрантов. Ну и куда мы их поселим?

Движение на карте напоминало игру в солдатики: производственные корпуса и павильоны равнялись в линейку, собирались в круг, строились «свиньей». Поселок строителей прыгал вокруг них, как пастушья собака вокруг овец. В эту кучу с разных сторон врезались линии электропередач, железнодорожные ветки, шоссе, трубопроводы. Пока они искали подходящую площадку, пришлось сменить три карты: первые две были исчерканы так, что на них уже ничего нельзя было понять. Шибанюк призывал карты экономить, а Путята врезался в них маркерами, рвал тяжелой перьевой ручкой с корпусом из полудрагоценного камня, клеил наклейки с только ему понятными значками. Он пел, улюлюкал, свистел, хохотал, был совершенно неистов. Он творил, он по кирпичику возводил свою мечту! Шибанюк с трудом выдерживал этот напор. За полтора часа работы он взмок так, словно полдня вел совещание на солнцепеке. «А если так?.. А если здесь?..» — только и слышалось от Путяты. Недослушав объяснения, почему этот вариант не подходит, Дмитрий Олегович уже предлагал следующий. Вконец измочаленного Шибанюка спас помощник Балашкова, позвонивший и передавший приглашение на совещание к мэру.

Жаль, что не успели как следует вопрос прокачать, — сказал Путята, пожимая прохладной рукою горячую ладонь Шибанюка. — Ну да ничего… Правда, орлы?!

Соратники подняли головы от работы, послышалось:

Ага!.. Конечно!.. Успеем!.. Постараемся!..

52.

Обзвон знакомых журналистов дал противоречивые результаты, а всерьез провести мониторинг издательств времени не было. Поскольку Елизавета не могла положиться ни на одного журналиста, приходилось решать наобум. Где гарантия, что ей опять не подсунут вместо типографии молельный дом или фокус-группу зрителей «Битвы экстрасенсов»…

Даже три конфеты не привели анализ ситуации к окончательному результату. Елизавета пересилила себя и позвонила в пару типографий, но как только там слышали, что заказчик из мэрии, сразу начинали мутить насчет стоимости и сроков. А Лизе нужна была абсолютная ясность.

И тут позвонил Эдуард.

Ну все, разобрались мы с твоими типографскими работника-
ми! — Он говорил громко, поскольку был все еще на взводе. — Ни один не ушел!

Как же было Эдуарду не радоваться, если ему удалось принять непосредственное участие в ликвидации опаснейшей секты, посягавшей на основы власти самого мэра, но при этом состоявшей из тишайших клерков, которые не только не оказывали сопротивления, но и всячески содействовали следствию, учиненному им вместе с Василевским. Благодаря перекрестному допросу, методику которого Алексей Иванович вычитал в какой-то книжке, им удалось составить длиннейший список адептов, окопавшихся в стенах муниципалитета.

Мы с Василевским сейчас едем в мэрию; получено добро на устранение всех служащих — участников секты и сочувствующих им.

В смысле — устранение? Вы уж, пожалуйста, не трогайте моих подчиненных, с ними я сама разберусь, — попросила Лиза.

Устранение — отправка в административный отпуск без содержания до особого распоряжения.

А кто дал добро?

Не могу сказать, это не телефонный разговор.

Эдик, так ты зайдешь ко мне?

Некогда. Тут сейчас столько дел...

А вечером?

Тут до утра работы хватит.

Я хотела с тобой посоветоваться, — жалобно сказала Лиза.

Давай по телефону?

Мне нужна надежная типография для печатания «Вестника». Такая, чтоб с гарантией. А я никому не верю.

А мне? — бархатным голосом поинтересовался Эдуард.

Тебе верю.

Хорошо, я поищу.

Жаль, что вечером Эдуард тоже занят. Она так по нему соскучилась! То дела, то переломы… никакой личной жизни у девушки. Что же ей, все надежды до Таиланда откладывать?

Чтобы не терять времени даром, Елизавета отправилась к вице-мэру Соколову, курировавшему финансово-экономические подразделения мэрии. Юрий Михайлович был любезен, но сух, как директор банка. Лиза заметила, что размер его радушия зависел от того, сколько у него просили денег больше или меньше, чем он предполагал. Соответственно, видя перед собой человека, Соколов сразу оценивал размер его запросов.

Юрий Михайлович, мне необходимо выпустить «Вестник», а для этого придется сменить типографию.

Соколов молчал, потому что до сакраментального вопроса «сколько?» они еще не добрались.

Мы не можем ждать, пока будет объявлен конкурс и подведены итоги, поэтому я прошу вас дать нам возможность расплачиваться на первых порах счетами по девяносто девять тысяч.

Юрий Михайлович улыбался и молчал.

В счет годовых лимитов пресс-центра.

Сколько? — Вот теперь было пора. Улыбка вице-мэра готова была превратиться в гримасу, предназначенную для отказа.

Полмиллиона на месяц. Можно частями.

Елизавета внимательно следила за очертаниями улыбки. Губы Юрия Михайловича ни на миллиметр не отступили от границ любезности.

Это можно, — разрешил главный финансист.

А гарантийное письмо?

Готовьте, я подпишу.

Спасибо вам большое, Юрий Михайлович.

В рамках лимита — всегда пожалуйста, Елизавета Яновна.

Она вернулась в кабинет и стала ждать. Рабочий день истекал, Жнач решила, что если в ближайшие два часа Эдуард не позвонит, то она остановит свой выбор на той типографии, которая ответит на ее звонок после семи часов вечера. Кто работает, тот не подведет, решила она. На время ожидания в конфетной коробке осталось четыре конфеты. Лиза будет съедать по одной каждые полчаса и, когда конфеты закончатся, начнет обзвон рекомендованных журналистами типографий (исключая те две, что ей уже не понравились).

Эдик позвонил через час. Лиза с некоторым сожалением посмотрела на две оставшиеся конфеты. Кленовязов продиктовал адрес в пригородном поселке.

А это надежно? — засомневалась Лиза.

Надежнее не бывает, — обнадежил Эдик. — Это военные. Они по приказу что хочешь сделают.

Лиза позвонила в типографию. Молодой вежливый голос сообщил, что они предупреждены и готовы к работе. Если материал поступит до 20:00, то они смогут приступить к предпечатной подготовке прямо сегодня. Елизавета была ошарашена сервисом, который ей обеспечил Эдуард. И этого человека она продала так дешево! Да теперь бы он обошелся Шибанюку не меньше чем в сто тысяч!

Елизавета быстренько настрочила гарантийное письмо, подписала его у Соколова и вернулась в кабинет за пальто. В кабинете оказался Василевский. Он ждал, когда закипит чайник, и одновременно медитировал над ее двумя последними конфетами.

Как дела, Алексей Иванович?

Согласно полученной информации составлены списки на сотрудников мэрии, подозреваемых в сектантстве, — доложил Василевский, встав по стойке смирно.

«Вот так! И думать забудь про мои конфеты!» — мысленно приказала Лиза.

Всех отправили в отпуск? — улыбнулась Жнач.

Никак нет. Оказалось, что сочувствующих секте так много, что без них мэрия работать не сможет. Так что отложили до завтра. Будем индивидуально рассматривать.

А кто отложил?

Не могу знать.

Лиза задумалась.

Вас, значит, сразу направили секту ловить, — медленно проговорила она. — А в пресс-центр направили, чтоб поближе к информации был?

Василевский тупо глядел перед собой.

Ну хоть намекните, откуда вы, Алексей Иванович?

С армии. Демобилизовался по контузии. Прошел курс реабилитации. Затем был принят на свободную вакансию по линии муниципальной службы.

Ладно, не хотите — не говорите. — Лиза устало села в кресло. — Но мне вы тоже обязаны подчиняться?

Так точно!

Вот что, Алексей Иванович, не в службу, а в дружбу: съездите по вот этому адресу и передайте вот эту флешку. — Елизавета протянула Василевскому флешку и бумагу с адресом. — Успеть необходимо до восьми вечера.

А-а, вэче 21673! — вырвалось у Василевского. — Это ж та самая дивизионная типография, которую я для Кленовязова нашел.

Вы нашли? — Радость Лизы от удачного завершения дня снизилась на несколько градусов.

Так точно. Сейчас пробки на дорогах, разрешите сначала пообедать, я сегодня с этой сектой не успел. А в типографию я все равно раньше срока доеду.

Обедайте, — согласилась Елизавета и на глазах голодного засланного казачка съела конфету. — Можете идти.

Василевский отправился искать обед, а Жнач налила себе разогретый им чай и взяла из коробки последнюю конфету. А ведь религиозные разговоры вел не только заместитель. Эх, Эдик, Эдик… Где только тебя нелегкая носит… Посидел бы рядом, попил чайку, рассказал бы, на кого работаешь. Типографию он нашел! Уж сказал бы «мы» — было бы не так нагло. Выходит, они заодно с Василевским… Лиза твердо решила сделать то, с чего следовало начать это «случайное знакомство» с Эдуардом — с подробного изучения его личного дела. Одно утешало во всей этой истории: армейская типография уж никак не может подчиняться Путяте. У них там такое чинопочитание, что на командира и так все молятся, без божничек и болтовни о новомучениках и предназначении.

Лиза съела конфету, запила чаем и отправилась домой отдыхать.

 

53.

Утро началось с дежавю: Елизавета стала разыскивать Игоря Свистуна, и ей ответили, что он заболел. Жнач даже подумала, что обезврежены не все типографии-молельни, но ее успокоили: Свистуна действительно отправили в больницу для душевнобольных. Анжела, над которой также нависла угроза госпитализации, самоотверженно отправилась вслед за Игорем.

Вечным повтором была и последовавшая летучка у мэра. Срок, отпущенный Лизе, истекал завтра, и сегодня шеф ее не доставал. Но Лиза, несмотря на это, не скучала, лишь жалела, что Эдика, с которым хотела поговорить, на летучке нет.

Теперь Елизавета понимала, что религиозные разговоры Василевского и Кленовязова имели основание. Секта, сплошь состоящая из сотрудников мэрии, действительно была, а они оба работали на какую-то неизвестную организацию, которая эту секту искала. Но как об этом рассказать мэру накануне выборов? Елизавета прикидывала варианты доклада: в любом случае мэр будет орать, почему упустили и недосмотрели. Пусть кто-нибудь другой ему доложит. Она же не специалист по религиям, она за секты не отвечает.

После летучки Лиза нашла в своем кабинете Василевского. Она, конечно, была благодарна ему за разгром секты и за типографию, но его бравая физиономия постоянно напоминала ей о том, что у них с Эдиком есть от нее секреты. Ей было наплевать, кого они представляли, но сам факт тайны ее злил.

Василевский вернул ей флешку и доложил, что задача выполнена.

Алексей Иванович, я очень волнуюсь за этот «Вестник», съездите сегодня еще раз, проверьте, как печатается первый номер.

Разрешите только, я не успел...

Позавтракать? — подсказала Елизавета. — Пожалуйста.

Спасибо, — ответил вежливый заместитель и удалился.

Только тут Елизавета заметила приготовленную чашку с пакетиком и двумя кусками сахару. Первой мыслью ее было вернуть Василевского: нельзя же над мужиком два дня подряд одну шутку шутить, но потом решила, что будет нелепо, если она бросится его догонять со своей палкой. Ничего, отцы-командиры, наверное, еще не так муштровали!

Наконец Лиза может заняться Эдуардом. Она пошла в комитет по кадрам и одарила начальницу Варенину коробкой дорогих конфет. Варенина предложила чаю, а Елизавета попросила полистать личное дело Кленовязова. Варенина поманерничала, но дело дала. Лиза пробежалась по биографии Эдика и отметкам, накопившимся в его личном деле в последние годы. Ничего существенного узнать ей не удалось. Был женат, но пять лет назад разведен. С тех пор заработал пару выговоров, десяток благодарностей и три денежных поощрения. Состоит в кадровом резерве. Лиза принялась листать бумаги обратно и обратила внимание на то, что после развода Эдуард брал полугодовой отпуск за свой счет.

Обычно у чиновников его ранга отпусков накапливается столько, что их насильно отгуливать отправляют, а он — за свой счет?

Ну да, — подтвердила Варенина. — А до этого он все накопленные отпуска отгулял. Получилось, месяцев девять его не было... Говорят, он лечился от чего-то, — шепотом сказала кадровичка.

А где лечился — говорят? — спросила Елизавета.

Да рядом, в первой городской.

Большое спасибо, за мной должок, — пообещала признательная Жнач.

Если только вас не затруднит... Ваш заместитель Василевский устроил с двумя моими девочками собеседование, так они после этого подали заявления на административный отпуск. А у нас скоро конец года, отчеты всякие… Нельзя ли как-то их вернуть? Мне кажется, они не по своему желанию отпуска оформили.

Хорошо, я узнаю, — сказала Елизавета. — Правда, сотрудники пресс-центра не имеют полномочий отправлять кого-либо в отпуск.

Но мы-то с вами знаем, что Алексей Иванович — может! — заговорщицки сказала Варенина.

Да, пожалуй, — сказала Жнач, отметив про себя, что Варенина что-то о покровителях Василевского знает. Неужели у него еще и полномочия есть? Вдруг он и Лизу может… того, в отпуск сослать?

Жнач повезло: как раз в первой больнице у нее был знакомый главврач. То есть он был не только главврач, но и депутат горсовета. С Владимиром Викторовичем Ильиным они сталкивались по работе — Жнач оказывала депутату мелкие услуги.

Любезность врача часто зависит от того же, что и любезность финансиста — от состояния больного. В смысле — денежного. Но на Елизавету это не распространялось — Владимир Викторович принял ее с распростертыми объятиями. Уговаривать Ильина долго не пришлось. Он ценил свое и чужое время: моментально принес карту больного и сам же ее прокомментировал.

Оказалось, что у Эдика после развода были большие проблемы по сексуальной части, психосоматического характера. Потребовалось серьезное лечение и отдых. Эдуард, плюнув на карьеру, сделал все, чтобы вернуться в строй. Положительная динамика была достигнута, но эффект был нестойкий (каламбур, объясняющий, в чем было дело). Поэтому, чтобы действовать наверняка, Эдуарду необходимо прибегать к стимуляторам. Особенно когда он волнуется и боится огорчить партнершу.

Бедненький, бедненький Кленовязов! С виагрой он старался не для длинноногих лахудр, а только для нее, одной-единственной!

Елизавета пообещала Ильину ответную услугу и вернулась в мэрию.

Василевский сидел в ее кресле и икал. Наверное, от горячего чая. По правую руку от него лежала коробка с точно такими же конфетами, которые ему не достались вчера, по левую — пачка печенья. При появлении начальства Алексей Иванович неловко вскочил и едва не опрокинул на себя чашку.

Осмелюсь доложить, — рапортовал он, — все в порядке! Печать первого номера закончили, он сохнет; приступили ко второму.

Василевский протянул Елизавете два экземпляра «Вестника» — сразу два первых номера. Он посторонился, и Жнач заняла свое кресло. Заместитель сел рядом, победно хлюпая чаем.

Елизавета с неожиданным для себя трепетом открыла книжку «Вестника». Томик пах типографской краской, обложка матово блестела, по-военному ровные странички радовали глаз. Лиза бегло пролистала книжку и никакого брака не заметила. Надо же, как все просто… Свистун готовил издание несколько месяцев, а Лизе удалось все сделать за два дня. Она отложила книжки и молча уставилась на Василевского.

Угощайтесь, Елизавета Яновна. — Заместитель придвинул к ней конфеты и печенье.

Лиза молчала.

Алексей Иванович медленно поднялся, поправил галстук и принял стойку смирно.

Это я сослуживца встретил.

Вольно, Алексей Иванович. Спасибо вам за помощь.

Пожалуйста. — Василевский сел и махнул рукой куда-то назад. — Мы вот с ним, с Петькой, как раз зачистки вместе... Он мне раз жизнь спас... И я ему... тоже помогал. Да вы угощайтесь, Елизавета Яновна!

Большое вам спасибо.

Да не за что, — развел руками Василевский.

54.

В пятницу летучка прошла в полном составе, присутствовали и мэр, и Лиза, и Эдуард. Мэр начал прямо с нее.

Ну, Лизавета, — сказал он ласково, — чем порадуешь?

Антон Александрович, поскольку прежняя типография не справилась с заказом, я считаю, что необходимо расторгнуть с ней контракт и сообщить об этом через СМИ.

Ты про дело говори! — начал закипать шеф.

Заказ был передан новой типографии, тиражи двух выпусков «Вестника» уже отпечатаны и сейчас развозятся по городским библиотекам. Так что в течение сегодняшнего дня факт нарушения закона будет ликвидирован.

Вот за это — хвалю! — воскликнул Балашков. — В первую очередь — себя, конечно, что вовремя тебя хворостиной подогнал… ну и тебя хвалю — с поставленной задачей справилась. Смотрите, какая Лизавета молодец!.. А как следующий выпуск? Готовите?

Лиза только хотела рапортовать, как вдруг встрял начальник управления здравоохранения Вырин:

Редактор «Вестника» Игорь Петрович Свистун вчера госпитализирован с психическим расстройством.

Ну что ты будешь делать с вами! — шеф зыркнул на Лизу.

У нас все сотрудники взаимозаменяемы, — пискнула она. — Сегодня сдается в верстку третий номер!

Смотри, Лизавета! — Балашков погрозил ей тем самым пальцем, который Васильев отломал у изваяния.

Лиза Васильеву позавидовала: она сейчас с удовольствием сделала бы то же. Эффект от похвалы был безвозвратно смазан.

Кстати, — высунулся Макеев. — Вот тут одна желтая газета опубликовала заметку, где говорится, что обнаружена религиозная секта, которая поклонялась мэру Балашкову. Я считаю… как-то реагировать надо… — Макеев выразительно уставился на Лизу. Та похолодела. — Если Елизавета Яновна не готова к этой теме, то я продолжу.

Продолжай, — разрешил Балашков.

Я считаю, что наши враги хотят разобщить такими сообщениями электорат нашего Антона Александровича. А мы должны его снова объединить. Для этого я предлагаю опубликовать хартию жителей нашего города, которая бы звучала… как клятва!

Клятва пионера? — заржал второй советник Федорцев, испытывая зависть отстающего.

Не надо так сильно реагировать, — сказал мэр. — Продолжай!

Я тут набросал черновичок... Разрешите?.. Значит, так… Хартия жителей нашего города. Мы, жители крупного культурного, научного, промышленного и делового центра страны, претендующего на звание столицы Сибири, заявляем: будем любить свой город и работать, не жалея сил и энергии, во имя его процветания и постоянного обновления, чтобы он был самым красивым на земле. Будем осознавать, что культура и красота сибирской столицы зависят от нашего отношения к каждому парку, улице, дому, подъезду, дереву, камню, щебню, гравию, и сделаем так, что они станут хорошеть год от года. Будем верить в прекрасное будущее нашего города. И вера наша, подкрепленная стараниями и вдохновенным трудом, умножит славу города, сделает его привлекательным для нас самих, для всех сибиряков и россиян, для народов всего мира!

«Всего мира» — это как-то... — засомневался кто-то.

Кто у нас главный пиарщик? — риторически спросил Балашков. И подвел итог: — Учись, Лизавета!

Тщательно приготовленный триумф с выпуском «Вестника» обернулся полным провалом. После летучки Лиза вернулась к себе с тяжелым настроением. Сколько ни делай, все ему мало, все не так, со злостью подумала она о шефе. Не успел похвалить, как следом обгадил.

Дверь распахнулась, и в кабинет тяжело ввалился Кленовязов.

Эдичка, милый! Как я тебе рада! — Лиза припала к его груди, но тут же отстранилась, зная его привычку облапить и не отпускать. — Эдик, ну что он за гад! Ты же слышал: я все сделала, за два дня наладила выпуск «Вестника», его из-под статьи вытащила — а ему все мало! Хвалит этого Макеева за какую-то хартию про самый красивый город. Может, Макеев красивее городов и не видал, но Балашков-то уж покатался по миру… Это же курам на смех! Нет, ты слышал?!

Я прекрасно слышал, — сказал Эдуард. — Я тебе очень сочувствую. Потому что оказался в точно такой же ситуации: я работаю, а этого никто не замечает. Я занимаюсь ликвидацией опаснейшей секты, подрывающей авторитет мэра, а Балашков даже не в курсе, что она была! Ты что, не доложила шефу о секте? Это же такая бомба была под ним, и он не знает?

А почему я? — опешила Елизавета от такого напора. — Я по сектам не работаю, это не мой профиль. Есть соответствующее управление по связям с религиозными объединениями...

Ты же знаешь, что это была подстава со стороны Путяты! Это сенсация! Если газеты раскопают эту тему, то он узнает, что ты ему не доложила. Думаешь, тогда он обрадуется?

Я хотела… — захныкала Елизавета, которую никто не хотел пожалеть. — Я думала… Но, Эдичка, ты же видишь, какой он бешеный. Тут кто докладывает, тот и получает. Если я заикнусь, то мне же и прилетит, что я секту эту проморгала. А когда он узнает, что в ней состояла половина мэрии, так вообще... Нет, я с ним об этом говорить не буду. Тогда есть шанс, что буря мимо пройдет.

А у меня такого шанса нет! — зло сказал Кленовязов. — Ты понимаешь, что меня твои журналюги со света сживают? Уже почти прикончили. Чего стоит одна Камилла Алексеевна, с которой ты так любезничаешь!

У меня работа такая…

А у меня ее скоро не будет. Причем, заметь, ты свою работу делаешь с моей помощью… Кто тебе типографию нашел?

Да Василевский ее нашел, я знаю!

Но если бы не я, он бы искать не стал. Я его напряг. И я хочу, чтобы Балашков знал, что среди тех, кто охраняет его задницу, несет бессменный караул и Эдик Кленовязов. Иначе мне конец.

Что ты раскудахтался? — разозлилась Елизавета. — Хочешь, чтобы Балашков узнал о секте, так иди и доложи сам! А мне по горло хватило истории с его скульптурой. Я тоже думала, что подвиг совершила, а получила так, что в ушах зазвенело.

Я сам не могу, — вздохнул Эдуард. — Не тот расклад. У тебя вот тоже саму себя хвалить не получается.

Но что же делать, Эдичка? — Лиза снова приблизилась, но Кленовязов даже не пытался ее схватить. — Шеф и на меня крысится. Я его последнее время боюсь... ну, в смысле, опасаюсь. Пока Путята на выборах не проявился, все было нормально. А когда эта скульптура появилась... Мне кажется, Балашков его боится. Ведь у него до сих пор рейтинг выше, а он — боится. И от этого на всех бросается. Тебе что, твои грехи все в прошлом, от тебя журналисты практически отстали… А у меня свеженькие грехи накапливаются. Если Дмитрий Олегович еще чем-нибудь отличится, меня Балашков точно выгонит.

Кленовязов обнял Лизу, но не так, как прежде, а как-то по-братски нежно. Она и не знала — радоваться этой нежности или пугаться ее родственности.

Ну его к черту, — сказала Елизавета. — Ты что вечером делаешь? Может, заедешь ко мне? Мы так давно не встречались... наедине.

Извини, не могу, сейчас дел столько, — сказал Кленовязов и добровольно выпустил ее из объятий, чего раньше не бывало. — А когда я освобождаюсь, то сил уже никаких, лишь бы отоспаться немножко.

«Точно… он изменился, — подумала она. — И дело не только в усталости. Наверное, — решила Елизавета, — он перестал принимать виагру, от этого и решительность пропала. — Лиза вспомнила его бешеный напор и неутомимость. — Да пусть принимает что хочет, лишь бы все вернулось!»

Эдичка, пожалуйста, вспомни, как нам было хорошо вместе! Давай сделаем все так, как тогда, у тебя в коттедже. — Лиза выразительно посмотрела ему прямо в глаза. Они остались какими-то отстраненными. — Прими лекарство, если это тебе поможет...

Не поможет… — машинально ответил Кленовязов. — Какое лекарство?

Виагру. Я ее у тебя тогда увидела и немножко обиделась. Подумала, что ты не только со мной...

Вот в чем было дело... — Старая история Эдика не заинтересовала. — Я же тебе объяснил, что сейчас встретиться не получится… Я пойду. — Эдуард, тяжело ступая, вышел из кабинета.

Я тебе позвоню, — сказала вслед Лиза.

Зачем сказала? Может, он и не хочет вовсе, чтобы она звонила. Да и сама она пока не разобралась в переменах, произошедших с Эдиком. Хочет ли она видеть его таким? Нет. А хочет, чтобы вернулся прежний Эдик? Да. Как прежнего вернуть? Этого она пока не знает. Она бы даже эти проклятые деньги обратно Шибанюку отдала, но разве это поможет…

55.

На счастье Елизаветы (должно же ей хоть в чем-то везти), Игорь Свистун в понедельник выписался и приступил к своим обязанностям. Лиза пришла на него взглянуть и осталась довольна: одет он был в темный костюм, однотонный галстук аккуратно повязан, вид — самый деловой. Действительно, теперь он по горло был завален конкурсными документами и ему некогда было думать о всяких глупостях вроде предназначения шарика от пинг-понга.

За первыми двумя из типографии строго в соответствии с графиком потянулись следующие выпуски «Вестника». Пресса о нарушении закона писать перестала, прокуратура претензии сняла, но осадочек у электората остался. Несмотря на выправленный информационный фон (даже Камилла Алексеевна сочла себя удовлетворенной и отстала от Кленовязова), опросы населения показывали, что рейтинг мэра не растет. Ситуация с выборами из бурной и горячей стала вдруг вялой и тягучей, как остывающий гудрон. Словно решение уже принято и все просто ждут понятной неминуемой развязки.

Обстановка в предвыборном штабе Балашкова стала сдержанно-тревожной. И эта вторая составляющая, тревожная, довела до того, что начальник хозуправления приказал заготовить к подсчету голосов больше коньяка, чем шампанского. Заседание штаба действующего мэра за три дня до выборов напоминало осиное гнездо в канун Нового года: радости никакой, все сонные, но если заденешь — закусают.

Согласно последним данным, — докладывал известный городской пиарщик Артём Исмаилов, — Антон Александрович по-прежнему опережает своего основного соперника на пять процентов. Однако это преимущество нивелируется, с одной стороны, расчетной погрешностью опроса, которая составляет порядка двух процентов, с другой — влиянием на исход выборов других качественных характеристик. В данном случае основным фактором влияния можно назвать предполагаемую явку избирателей. Большинство сторонников Антона Александровича уверены, что его переизбрание гарантировано, поэтому не считают, что их участие или неучастие в голосовании изменит расстановку сил. В результате порядка десяти процентов сторонников признаются, что на выборы не пойдут, еще двадцать не исключают такой возможности. Опыт предыдущих избирательных кампаний говорит о том, что эти цифры, связанные с неявкой избирателей, не только оправдываются, но и возрастают, поскольку не все признаются, что не собираются идти на выборы, а часть людей и вовсе о них забывает, слишком сосредотачиваясь на своих личных делах. В свою очередь противники Антона Александровича, несомненно, более мобильная группа, которой движет общий мотив недовольства. Именно в голосовании на выборах эти люди видят шанс реализовать недовольство. Поэтому они, скорее всего, на выборы придут. Таким образом, с учетом предполагаемой явки избирателей, расстановка сил складывается не в пользу Антона Александровича и в потенциале даст проигрыш порядка двадцати тридцати процентов. При этом вторая позиция в любом случае остается за нашим кандидатом. Я предлагаю уже сейчас сосредоточиться на подготовке ко второму туру выборов. Как первоочередные меры я бы предложил следующие...

Ну ладно, хватит, — прервал Балашков.

Антон Александрович, я только подошел к сути своего выступления…

Ссуть, как говорится, в песок, — парировал мэр. — Если мы будем во втором туре вести себя так же, как в первом, то результат будет таким же.

Но я...

А тебя я после первого успею уволить! Это всех касается!

По рядам пошел шепоток: сонные осы поняли, что бороться за место под солнцем придется до выборов, прямо сейчас.

Я давно говорю, что Исмаилов — извини, Артём, — работает без огонька, — сказал Макеев. — Я вот не пиарщик, а хартию придумал, а ты только проценты считаешь.

Все, что запланировали, мы выполнили, — сказал Исмаилов. — Просто противник у нас несколько нестандартный, что ли...

То есть вы готовы побеждать только стандартных? Может, пора самим добавить креатива? — раздались голоса с мест.

Мне такая реакция представляется контрпродуктивной, я эти реплики из зала отметаю как неорганизованные, — заявил Исмаилов.

Хватит болтать, — сказал Балашков, обводя штабных тяжелым взглядом. — Ставлю задачу: мы проиграем выборы, если явка будет маленькой, поэтому нам нужно обеспечить высокую явку — это задача минималистическая. А максимус — это переманить сторонников Путяты на нашу сторону. Сторонниками Путяты они являются, как было сказано, потому, что недовольны нами, а не потому, что любят его. Поэтому, если снять негатив, эти голоса перейдут к нам. Жду предложений.

Срок слишком короткий, — сказал Федорцев. — Если уж мы за полгода ничего не придумали, то что можно успеть за три дня?

Нужна какая-то акция, — сказал Макеев.

Какая? — спросил уязвленный Исмаилов.

Людям нужно что-то дать.

Чтобы что-то дать каждому горожанину, нужно что-то иметь, — заметил вице-мэр Соколов. — А у нас ничего для них нет.

Тогда дайте людям надежду, — предложил Макеев.

Вот ты и дай!

Я? Кто же мне поверит?

Федорцев заржал:

Тебе — точно никто! Правда, я тебя огорчу, выбирать-то будут не тебя!

Антон Александрович, — сказал Соколов, — мы же на эти выборы ничего не откладывали. Что мы можем дать-то?

Дискуссия разворачивалась дальше в таком же безрадостном ключе. Лиза понимала, что сейчас мэру надоедят его советники и он начнет спрашивать всех подряд. Опять она будет чувствовать себя двоечницей перед целым классом. Хотя не одна она. Вон сидит понурый Эдик. Он не только не приготовил домашнего задания, он вообще кандидат во второгодники. Лизе его было искренне жаль, но как помочь… Какую надежду может дать мэр горожанам, у которых и так все уши завешаны предвыборными обещаниями? Людям необходимо дать что-нибудь материальное. Материальная надежда... бред... хотя… лотерейный билет — разве не материализованная надежда? Только тут нельзя на авось, здесь каждый билет должен быть выигрышным!

Я придумала! — как школьница, подняла руку Елизавета. — Если оттолкнуться от беспроигрышной лотереи, то... — Лиза увидела выражение лица Эдика: он смотрел, словно она украла его последнюю надежду. — Извините, ошиблась, — сказала Лиза.

Фальстарт, — констатировал Федорцев.

А заржал теперь Макеев.

Лиза достала блокнот, быстро начеркала записку и передала ее Эдуарду. Кленовязов прочел послание, благодарно кивнул и в свою очередь поднял руку.

Антон Александрович, нужно выпустить талоны, вроде как дисконтные карты по видам товаров — продовольствие, бензин, обувь… все, что избирателям нужно, со скидкой от пяти до десяти процентов. И раздавать их без ограничений, но только тем, кто придет на выборы. Народ сразу прочухает и побежит голосовать. Так мы обеспечим высокую явку. А если аккуратно пояснить, что все это дает мэр Балашков, то и недовольных станет меньше!

Вот! Вот, мать вашу! Молодец, Эдуард! Голова! — Мэр брызгал слюной через стол до второго ряда. — Талоны им на все! Голова!

Лизе вдруг стало хорошо-хорошо. Балашков доволен, допрос с пристрастием отменяется. Эдик тоже доволен — он явно снова в фаворе. Она довольна, потому что Эдик теперь вернется к ней и она его уже никому не продаст. И будет он ее облапывать, а она хохотать и собирать в солнечный Таиланд сразу два чемодана — свой и его, Кленовязова.

56.

Накануне выборов на границе ночи и утра выпал сибирский пушистый снег. Он скрыл всю городскую грязь, все недоработки управлений благоустройства и капитального строительства, департаментов дорог и архитектуры. Но белым город был недолго. Первыми снежную красоту перемололи автомобильные шины, расчертив белое полотно черными штрихами улиц. Затем потянулись цепочки человечьих следов: собачьих поводырей на утренней прогулке, работников, спешащих на смену — кто в продовольственный магазин, а кто на вещевой рынок. Затем пошли и первые покупатели. Вместе с ними потянулись и те странные люди, которые умудряются прийти на избирательный участок до его открытия. Кто они? Никто с ними не знаком, потому что обычный клиент урн для голосования приходит к ним не раньше десяти часов утра, а может тянуться и до шести вечера.

Лиза встала в это воскресенье в девять часов, умылась и помчалась на свой избирательный участок. Несмотря на то что голосование началось чуть больше часа назад, заснеженная дорога к участку была утоптана гораздо лучше, чем к соседнему универсальному магазину. И шла она по этому пути не одна — ее то и дело обгоняли люди. Они бодро переговаривались, настроение у электората было хорошее. В актовом зале школы, где проходило голосование, было по-праздничному шумно. О таком успехе Балашков мог только мечтать! Лиза усмехнулась: а ведь это она спасла шефа и всю их команду от поражения, а он об этом даже не догадывается. Таскается с Эдиком, как с золотоносной курицей. Во всяком случае, чутье Антона Александровича не подвело — идея действительно великолепная!

За столами сидели женщины из участковой комиссии и согласно прописке отыскивали бюллетени, отмечая участвующих в голосовании. Елизавета подала паспорт и получила бюллетень, но вместо кабинки попала в очередь. Две девушки, занявшие место перед кабинками, выдавали дисконтные карты. Все, получившие бюллетени, занимали очередь к ним. Каждый выбирал себе какую-нибудь карточку. Голосовавшие семьями заранее распределяли между собой, кому какую карту взять: «Ты на бензин, а я на туфли». — «На ботинки». — «Ладно, ладно, на ботинки», — соглашалась вторая половина, уверенная, что в итоге получатся все-таки туфли.

Вам какую карточку? — спросила девушка Елизавету.

Да никакую, — пожала плечами Лиза.

Не стесняйтесь, — улыбнулась девушка как-то ехидно, — может быть, на сахар?

Я что, так плохо выгляжу? — Жнач посмотрела на держательницу заветных карточек в упор.

Извините, — сказала та и отвернулась.

Елизавета зашла в кабинку. Первую строчку в бюллетене по праву занимал шеф. Балашков на фото выглядел солидно, вот только немного выпученные глаза напоминали морского окуня. Зато Дмитрий Олегович со второй строчки улыбался вовсю. Лиза нашла висевшую на ниточке ручку и вдруг проголосовала за Путяту. Лично ей он ничего плохого не сделал, а Балашков своими претензиями просто задрал. Выйдя из кабинки, она оглянулась, чувствуя, что совершает что-то противозаконное, но бюллетень в урну все-таки опустила.

Сергей Валентинович, увидев у себя на участке жужжащую толпу, сразу все понял. Он помялся в дверях, но сзади его постоянно подталкивали все новые избиратели старого мэра, да и глупо как-то было убегать. Шибанюк получил бюллетень и проголосовал за победителя. У него возникло чувство, что, ставя крестик у фамилии Балашков, он поставил его на своей карьере. Впрочем, это было сделано много раньше, когда он связался с безумным Путятой, или даже еще раньше — когда не смог посадить на место Эдика более благодарного и преданного Быстрова.

Нынешние выборы мэра оказались особенными: буквально за самыми ранними одиночными избирателями их количество стало расти в арифметической, а затем и в геометрической прогрессии. Особой популярностью пользовались карты на промтоварные изделия и бензин. Однако и карточками на сахар с мукой избиратели не манкировали. Изобретение Жнач — Кленовязова (первая — автор, второй — плагиатор) так пришлось по душе электорату, что некоторые пытались проголосовать дважды. Особо догадливые рванули на вокзал, где до урны допускали всех подряд, но лимит карточек там исчерпался быстрее, чем где бы то ни было. Бесплатно голосовать второй раз за любимого мэра избиратели отказывались, поэтому серьезных нарушений городская избирательная комиссия не обнаружила.

Председатели участковых комиссий рдели от высокой посещаемости, думая, что это заслуга именно их комиссии. Энтузиазм был так велик, что на некоторых избирательных участках дисконтные карты стали заканчиваться к полудню. В два часа дня они закончились на большинстве участков, а в четыре — уже везде. По итогам голосования явка избирателей составила около 80 процентов; участковые комиссии приступили к работе, чтобы путем подсчетов прийти к очевидному результату.

Единственными, кто организованно не ходил голосовать, были адепты Церкви служащих. Их не подвергали домашнему аресту, им никто не запрещал, им никто не советовал. Просто они точно знали, что расчет «на авось» гораздо надежнее любых дисконтных карт.

57.

Победа Балашкова была просто ошеломительной. Разгромной. Сразу, в первом туре, он набрал пятьдесят два процента, а это означало, как говорят спортсмены, чистую победу: он положил Путяту на лопатки.

Эйфория Антона Александровича длилась неделю. Неделю у него было хорошее настроение, неделю в нарисованной им новой схеме управления мэрии находилось место для всех, исключая разве что только Путяту. Но даже у свежеизбранного мэра счастье не длится долго. Отрезвление наступило, когда до Балашкова дошла докладная записка Василевского, озаглавленная «Рапорт».

Сначала Алексей Иванович не знал, писать ли ему рапорт по делу о секте. То есть он написал его на имя Кутузова, но надо ли было это делать в мэрии, поскольку непосредственный начальник, Жнач Елизавета Яновна, сама участвовала в операции и должна была такой рапорт написать? Но когда Василевский понял, что мэру не доложили не только о ликвидации, но и вообще о существовании Церкви служащих, где обманутые клерки молились на портреты Балашкова, он сделал запрос по первой инстанции — Кутузову. Кутузов ответил, что ему все равно, узнает о произошедшем Балашков или нет. Алексей Иванович не мог упустить такой случай и написал рапорт на имя мэра об операции, в которой он сыграл главную роль. Надо отдать ему должное, он не старался принизить роль других, это получилось само собой.

Когда Балашков задним числом узнал, что враг (Путята) готовил ему смертельную ловушку, а его подчиненные (Лизавета) ему об этом даже не сообщили, то рассвирепел. Наконец-то он понял, кто был в его штабе слабаком и предателем. Предательницей и слабачкой. Все эти журналисты хороши только для болтовни, а когда доходит до войны, они сразу пасуют. Или начинают валять дурака — как все та же Лизавета, которая, прыгнув на его статую, прославилась чуть не на всю Россию. Глупость Антон Александрович еще мог простить (положа руку на сердце — кто не грешен?), но такое молчание сродни предательству! Что она, боялась лишний пистон получить? Как говорил один лейтенант на военной службе: «Выбирай, слон: три наряда или в рыло?» Кто выбирал наряды, получал еще и два раза в рыло. Лейтенант это объяснял аргументированно: «Боишься, трус, за свой хобот, а что будешь делать, когда заговорит тяжелая артиллерия?»

Кто, согласно рапорту, был смел, тому и лавры. Василевского Балашков назначил начальником пресс-центра, а проштрафившуюся Лизавету — на его место заместителя. Кленовязов по сумме подвигов заслужил повышение и стал новым вице-мэром.

Елизавета узнала о своем понижении, когда ее вызвали в канцелярию подписать приказ. Подписывать она ничего не стала, а побежала в кабинет мэра. Антон Александрович крякнул, но велел опальную пиарщицу впустить: от нее все равно не спрячешься.

Антон Александрович, за что?! — возопила Жнач.

Не ори, Лизавета, — поморщился шеф. — А то я тебе так орону!

Антон Александрович, я же для вас!.. Я же вам!..

Ты почему мне про секту не доложила?

Сектанты не мой профиль, а вы бы опять сказали, что проморгала!

И правильно бы сказал. Потому что проморгала, — кивнул Балашков.

Но ведь я же эту секту нашла и ликвидировала!

Ты даже дверь не могла открыть, не то что ликвидировать!

Так это Василевский настучал! — догадалась Елизавета.

Не настучал, а доложил, — поправил мэр. — Ты выбирай выражения, когда о своем начальнике говоришь.

Антон Александрович, он же в работе пресс-службы ничего не понимает, вы же знаете!

Зато прямой и отважный.

Скорее тупой.

Вот ты, такая умная, ему и будешь помогать… как заместитель.

А я...

Все, Лизавета, вопрос закрыт.

Мэр отвернулся. Лиза выскочила из кабинета и помчалась искать Эдуарда. Чуть не сбив секретаршу с ног, Елизавета ворвалась в кабинет начальника департамента земельных отношений.

Эдик!

Что случилось, Лиза?

Меня уволили!

Насколько я знаю — нет. Тебя понизили.

Это одно и то же!

Я бы так не сказал. Просто Антон Александрович тобой не очень доволен. Ты же знаешь, Василевский — парашютист, он долго в твоем кресле не засидится. Его переведут, а ты вернешься в начальники пресс-центра. Ничего страшного.

И это ты мне?.. Как это — ничего страшного? Василевский — дуболом!

Полезный дуболом. Шеф его ценит.

Эдик, у меня к тебе просьба: скажи Балашкову, что это я тебе подсказала идею с дисконтными картами! Тогда он одумается и вернет мне должность.

Лиза, ты что, с дуба рухнула? — вежливо спросил Кленовязов. — Я тебе очень благодарен за помощь, конечно, но ты же это не всерьез?

Еще как всерьез!

Ты хочешь, чтобы я разрушил свою карьеру, чтобы ты могла реабилитироваться в глазах мэра?

Да. То есть… нет, — поправилась Елизавета. — Твоя карьера останется при тебе. Балашков же уже подписал приказ, он же не сможет просто так его ликвидировать!

Я это и обсуждать не хочу.

Помнишь, ты говорил — потерпи до выборов: если стану вице-мэром, то никому не дам тебя в обиду…

Но не мэру же!

Это все, что ты можешь мне сказать?

Все, — твердо сказал Эдуард.

Ты еще пожалеешь! — пригрозила Лиза.

Она побежала к себе в кабинет. Там, как всегда, торчал Василевский, да не просто торчал, а развалился в ее кресле. При появлении дамы бывший офицер встал.

Кыш! — закричала Елизавета. — Из моего кресла!

Извините, Елизавета Яновна, но теперь...

Кыш-кыш!

Лиза отодвинула мешавшего Василевского, вытащила из ящика блокнот, нашла карандаш и кинулась снова в кабинет к мэру.

Антон Александрович! Дайте мне три минуты — я все объясню!

Ну, Лизавета... — нахмурился шеф, — ты меня отвлекаешь.

Простите, Антон Александрович, я быстро. Дело в том, что это я придумала сделать дисконтные карты, а не Кленовязов. Это я ему идею подсказала!

В смысле?

Я придумала все и написала Эдуарду Борисовичу записку. У меня и доказательство есть. Вот посмотрите: я писала в этом блокноте, и если заштриховать карандашом следующий лист, то на нем проступит текст записки — вот, видите, Антон Александрович… — Елизавета принялась заштриховывать блокнот. — Вот-вот! Проступает, видите?!

Я вижу, Лизавета, что ты что-то совсем...

Умоляю, Антон Александрович, прочтите!

Балашков бросил взгляд на блокнот:

Дату забыла.

Что?

Дату на записке надо было написать, а то непонятно, когда она написана: до выборов или после.

Антон Александрович, я вам не вру!

Я вижу, ты со мной в детектива играешь, доказательства приводишь. А раз не врешь, то скажи мне, Лизавета, честно, а почему ты такой подарок именно Кленовязову сделала?

Ну я... я пожалела… Я знала, что вы на него злитесь, а он... а я...

Все, Лизавета, хватит.

Я эти дисконты придумала!

Ты меня антипатировала, Лизавета. Развела тут хренотень какую-то...

Но, Антон Александрович, почему вы мне не верите?!

Все. Уйди с глаз.

Елизавета заметила наконец, что мэр разозлился всерьез. И ей стало страшно.

58.

В мэрию особых потрясений выборы не принесли. Несмотря на появление нового вице-мэра, никого из старых не уволили, а просто перетасовали. Васильева опять сослали в Москву руководить представительством города в столице. По слухам, Балашков не простил ему выбор саркофага, в котором были спрятаны обезображенные вандалами скульптуры. Саркофаг этот оказался рядом с мусорным полигоном. «У меня насморк был, клянусь, я не почувствовал, что за лесополосой свалка», — оправдывался в узком кругу Васильев, но очередной почетной ссылки ему миновать не удалось. Конечно, он лелеял мечту о скором возвращении и в качестве аргумента, говорят, прихватил с собой в столицу на реставрацию попорченное изваяние друга-начальника.

Эдуард Кленовязов, несмотря на вызывающую молодость, быстро вписался в круг старых вице-мэров. Этому послужили два приобретения последнего времени. Первое — это тяжелая походка, придавшая ему возрастной солидности. Она явилась следствием острого геморроя, возникшего после того, как он в одиночку поднял скульптуру Балашкова, спасая Лизу. Иногда, идя по бесконечному коридору мэрии, он вспоминал Лизу и мимоходом жалел об их расставании. Вторым благоприятным обстоятельством стало благодарственное письмо Антитеррористической комиссии, украсившее его новый кабинет: солидное название федеральной структуры вызывало уважение «стариков» и отбивало охоту меряться силами с выскочкой.

Игорь Свистун остался в мэрии выполнять свое предназначение: он по-прежнему главный редактор «Вестника органов городского самоуправления» и выпускает по два сборника в неделю. Это занятие не оставляет ему свободного времени, потому посторонние мысли его не тревожат. Анжела работает с ним бок о бок. Начальник пресс-центра Алексей Иванович Василевский часто на планерках ставит их трудолюбие в пример.

Должность заместителя начальника пресс-центра остается пока вакантной: Елизавету Жнач Балашков уволил «по собственному желанию». По слухам, сопровождавшим увольнение столь известной в городе особы, она проявила какую-то особенную склочность и строптивость в разговоре с самим мэром. Такой слух мешал ей найти работу — до тех пор, пока он не дошел до Шибанюка. Сергей Валентинович пригласил ее работать к себе — возглавить пресс-службу и редактировать корпоративное издание банка. Последнее было наказанием за плохо проведенную пиар-кампанию по уничтожению Эдика Кленовязова. Особенно изводили Елизавету Яновну поздравления сотрудников с днями рождения и другими радостными событиями. А вот некрологи она писала для коллег с каким-то удовлетворением. Когда ее стали часто хвалить на летучках, Лиза задумалась, что делать дальше. Бежать из банка было некуда, но изворотливый ум пиарщицы нашел выход — она родила Шибанюку двух похожих на него мальчишек-близнецов, лысых и невозмутимых, как восточные божки. Больше к редактированию корпоративной газеты ее не принуждали, а на рождественские каникулы Шибанюки всей семьей ездили отдыхать в Таиланд.