Душа филателиста

* * *

Осень и первого снега бескрайняя смета —
из дому выйдешь, протопчешь на белом следы:
точки, пунктиры и графы «бесследно» и «смертно»,
прочее — не долговечнее талой воды.

Будем гостить у зимы в однокомнатных гнёздах,
по вечерам пить густой керосиновый чай,
взглядом плутать в заоконных рябиновых гроздьях,
где до весны припорошено прошлым «прощай».

Существовать друг от друга ни в теле, ни в пепле,
на расстоянии, переходящем в озноб, —
мысли и слова, из линий плетущего петли,
как из разрозненных злаков — повязанный сноп.

* * *

Скажешь: каникулы. Слово, как молоко
прокипячённое: с пенками и густое, —
пробую нёбом, дышу, живу на постое.
Всё хорошо, хоть и небо заволокло…

Слушаю, будто таёжный и чуткий зверь,
ветхой проводки электрический щебет,
как за посёлком в карьере взрывают щебень:
ухает так, что отходит со скрипом дверь.

Лень подниматься, набрасывать медный крюк:
ни новостей, ни беды — не надует в щели.
Лучше за чаем в отцовской сидеть шинели,
рыжей от глины, бесформенной, как урюк.

Страхом, что не испытан и не изжит,
иль перемирием — вечер и книга Фроста.
Скоро победа: о приближении фронта
голос в тарелке даром что дребезжит…

* * *

По периметру бывших колхозных вотчин,
вдоль забора, что наскоро был сколочен
из еловых жердей и горбыльных досок,

разместились куртины засохших вётел
и листвянка, чьё ведьминых пышных мётел
шелестение — прошлого отголосок.

Отбивая поклоны судьбе-калеке,
разбирая года как узкоколейки
маслянистые шпалы, воздушным руслом

направляется песенка, что щебечет
чёрный дрозд, как напёрсточник: чёт иль нечет,
будто ангел Люфтваффе — о самом грустном.

* * *

…как тень заходит чуточку вперёд
при разговоре с телом, глядя в оба,
так будущее в прошлых дней черёд
с открытым ртом вперяется из гроба,

пытаясь разглядеть свои черты
глазами человека-полукровки:
последыша от ангельской четы,
приёмыша с бутылкою зубровки,

но взгляд, что, догоняя сам себя,
двоится — будто бы в угоду зелью,
пройдя сквозь толщу быта, бытия,
не преломляется — уходит в землю.

* * *

Закрой глаза. Вот мартовский паёк:
глоток вины, ржаной тоски полмеры.
На талом льду — густой кровоподтёк,
с бычками вмятыми, бесцветно-серый.
Вдоль просеки — ряды безлюдных дач,
и звон цепей, и лай, летящий в дымку.
Погост и столб электропередач,
к земле клонящийся — почти в обнимку.

* * *

Листы мертвы, но шорох музыкален,
строка — подобна линии брови.
И пусть у входа неподъёмный камень —
перешагни, шепни, заговори.
И чудо совершится: слишком мало
причин у смерти уводить на дно
всё то, что наскоро запеленала
в тугое глиняное полотно.
Гончарный круг — не перепутье ада.
Щепотка праха оживает от
прикосновения ладони, взгляда
и ангельских солоноватых вод.


* * *

                                                      Е. Р.

Салют над Михайловским — город сошёл с ума.
А впрочем, и мы ведь с тобой обнаглели настолько,
целуясь у кладбища, — церковь, решётки, дома —
что не замечаем, как танго сменяется полькой,
но только беззвучно… А что в твоём плеере? Ночь
в жеманной манере и пара растрёпанных ноток.
Обнимемся крепче: не зная, чем можем помочь
тому, кто на мраморном фото — печален и кроток.
Здесь мир неподвижен, но стоит прищурить глаза,
пространство раздвинется, будто сквозная портьера.
И если исчезнем — услышим свои голоса,
где всё, как и прежде, но только в иных интерьерах.

* * *

Душа филателиста — вещество
почтовой марки, сургуча и клея,
вольфрамовой свечи, всего того,
что в душной комнате, пылясь и тлея,

не исчезает насовсем; оно
рукой небрежной в чьи-то каталоги
уже до времени занесено —
без пропусков, помарок, тавтологий.

И потому тяжёлый бархат штор
прильнул к окну, и тлеет сигарета,
и утомлённый, напряжённый взор,
доверясь темноте, что тьмой согрета,

в табачном облаке находит брешь,
сверкающую залу соответствий:
предмета — образу, — и связи меж
рядами спутанных причин и следствий.

Их отраженье — в ритмике строки,
чередовании цветных картинок
на фолианте кляссера; тонки
прожилки калек, золотых пылинок;

надменно-холоден и строг пинцет:
мир для него есть россыпи аллюзий,
где каждый паровоз, цветок, портрет
не существует, находясь в союзе

с иным и подлинным. Филателист,
болея схожестью — сродни ищейке,
творит себя: страшит не белый лист,
не пустота — отсутствие ячейки.