Из цикла «Суровое чудо зеркал»

* * *

Любовно целовала ноги

Мне пыль родимой Матери-Земли,

И взглядом охраняя долгим,

Черемухи весенние цвели.

 

За холмик вдаль вела тропинка,

Открытий дивных мне сплетая вязь,

И нежно каждая травинка

Лодыжки щекотала мне, смеясь.

 

Цветы навстречу улыбались,

А шмель шутливо гнал меня, жужжа.

На зов мой птицы откликались,

И дождь, как ангел, надо мной дрожал.

 

И в их любви я младшим братом

Купался, словно воробей в пыли,

Пока меня лучи заката

В плененной мысли край не увели…

 

 

* * *

Легко танцуя, жизни пламя

Игрой веселой подманило.

Душа ладошку протянула.

И вмиг наивность опалила.

 

Так мысли дух — двуликий Янус

Своей двуглавою секирой

Рассек и сжег мою слиянность

С душой своей и с этим миром.

 

С тех пор стоит он, вперив очи

Вовне и внутрь одновременно,

Следя за сменой дня и ночи

В моей душе и в мире бренном.

 

Секиры лезвие двойное

Анатомирует природу

И духа внутренней войною

Меня безжалостно изводит.

 

Так, мысль моя, как страж у двери,

Что некогда была открытой,

Стоит и ничему не верит,

И проверяет все под пыткой.

 

И до единого все чувства

Через меня все это тащит,

И разлагает красок буйство

На составляющие части.

 

У дела всякого в начале

Сомнений роет рвы без счета,

В конце, равняя с идеалом,

Пристрастно требует отчета.

 

В прошедшем видит она горько

Лишь тьму падений и ошибок,

В грядущем обещает только

Тупик бессмысленности гиблой…

 

Так ясная прозрачность мира

Сгустилась темным лабиринтом,

А с лезвий алчущей секиры

Стекает кровь незримой битвы.

 

 

Свеча среди зеркал

 

О всех делах, и ожиданиях, и днях

О прошлых и о будущих своих,

И память, и мечту за плечи приобняв,

С пристрастием допрашиваю их.

 

Я совести своей пытаю их огнем,

Свечой средь двух зеркал она горит,

В них прошлое тоскливым видится мне сном,

Грядущее отчаяньем грозит.

 

Вот так в минувших днях увидел я мечту,

Как лебедя со сломанным крылом,

А в том, что ждет меня — лишь страх и суету,

И как в урочный час иду на слом.

 

Так, между будущим и прошлым трепеща,

Душа моя пылает как свеча.

А думы о простых да непростых вещах—

Как лезвие дамоклова меча…

 

 

* * *

То не журавлик в небе осеннем курлычет,

То лето со мною, прощаясь, рыдает и кличет,

Вслед за собою тянет и тянет куда-то,

Но только лишь юность моя оказалась крылатой.

 

То не шиповник ягодой спелой алеет,

То ветра кровинка на ветке дрожит и не смеет

Чистую грусть смешать с этой пылью земною…

А ветер, шипами израненный, рвется на волю.

 

То не листочек с ветки дрожащей слетает,

То в сердце лесочка надежды свеча потухает.

Это не облако там улетает все дальше,

А жизнь моя, тая, платочком все машет и машет.

 

Но и не я пишу эти грустные строки,

А кто-то во мне, кто смирился и принял все сроки.

Он зажимает рот мой ладонью усталой,

Да крик мой мятежный прорвался… но песней печальной.

 

 

* * *

Дни и ночи, дела и заботы,

Выйдешь из дому — те же места,

Тот же самый маршрут до работы,

Так же — мылом в руках — суета.

 

Так же все наперед нам известно,

Хоть и кажется всем, что не так.

Так же сизо, как дым сигаретный,

Зыбко тянется дней пустота.

 

И все те же друзья, анекдоты,

Да все та же в душе немота.

И молчат все слова и все ноты,

Да незримая ближе черта.

 

Лишь успеть бы вот это и это,

И какая там, к черту, мечта, —

Лишь порой ослепительным светом

В душу стрельнет невинность листа.

 

 

* * *

Тихо-тихо догорает в седловине гор закат,

Без печали, без претензий и без всякой суеты,

Свет лучей своих прощальных всем раздаривать лишь рад —

Это, видимо, творенья миг священной полноты.

 

Грусть о том, что не достигли всех желаемых высот,

Или гордость оттого, что стал богат и знаменит,

Мысли, что от этой жизни взял, не взял ли всех щедрот —

Это все мертвящим духом все гниет и все смердит.

 

Страхом адских наказаний краткий срок свой не травить,

Не волнуясь о ступенях то ль в нирвану, то ли в рай,

Лишь по совести и правде постараться жизнь прожить,

Ведь пронзительно все просто, словно пенье птичьих стай.

 

Так и ты, душа, не майся, подводя всему итог,

Лишь на волю высшей силы положись, как в старину

Жили люди и из мира уходили без тревог,

Без гордыни и унынья, прежде чем навек уснуть…

 

 

* * *

Я знаю все о жизни этой бренной,

В бреду горячечном уж не брожу впотьмах.

Давно не поддаюсь я совершенно

Извечным играм отражений в зеркалах.

 

Смотря вокруг, на ярмарку тщеславья,

Люблю прикидываться в жизни дураком.

Ведь я дурак, я в стороне от главной

Грызни за жирные куски, грызни волков.

 

Пускай еще моею маской больше

В игре бессмысленной бесчисленных зеркал,

Она лишь тень средь отражений пошлых,

Тех, что скрывают свой прожорливый оскал.

 

Все — пыль в глаза, и все — словесный мусор,

И все лишь карнавал, и мы в нем не новы.

Как это скучно и смешно, как это пусто!

И нет здесь никаких загадок мировых.

 

Хоть дух плененный бьется непокорно,

Дано рождаться нам и в срок свой умирать.

Что сверх того, то суетно и вздорно,

Есть то, что нам дано и не дано понять.

 

Да, в жизни нет ни глубины, ни шири,

И все вокруг совсем не то, что видит глаз,

Но есть жестокая изнанка мира,

И есть, есть истины живые зеркала.

 

Ведь знаю, знаю я давно все это.

Мне лучик в зеркале напомнил обо всем.

Так я себя в том неслучайном свете

Увидел и узнал всезнающим дитем.

 

Он знает все о жизни этой бренной,

Он с самого начала знал и понимал.

Теперь и я все вспомнил, вспомнил верно,

И это чудо есть суровый дар зеркал.

 

 

* * *

На крышу я любил взбираться в детстве

По лестнице скрипучей приставной,

Ложиться навзничь на привычном месте

И с небом становиться заодно.

 

И хоть я ощущал спиною жесткость

Дощатой крыши, все же, словно пух,

Легко взмывал я над землею плоской,

Да так, что мне захватывало дух.

 

Там, в небе, вместе с легкими ветрами

Летал я и гулял по облакам,

И стаи звезд рассаживались сами,

Как птицы, по плечам и по рукам…

 

Но с возрастом узнал, что есть на свете

Холодных лестниц мрамор и гранит —

Ступени, где полно желаний тщетных,

Ступени социальных пирамид.

 

Там нет того легчайшего полета,

Там нет ни птиц, ни облаков, ни звезд.

Там только лжи и зависти тенета,

Тщеславия и жадности лишь гнет.

 

И я возненавидел те ступени,

Мне лестница Иакова милей.