Вы здесь

Максим Замшев: «Визуальное вытесняет вербальное!»

Файл: Иконка пакета 08_maxim_zamschev_vvv.zip (28.11 КБ)

Максим Адольфович Замшев родился в 1972 г. в Москве. Окончил Музыкальное училище им. Гнесиных и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор нескольких книг стихов («Любовь дается людям свыше», «От Патриарших до Арбата») и прозы («Аллегро плюс», «Избранный», «Карт-бланш», «Весна для репортера»). Первый заместитель председателя МГО СП России, заслуженный работник культуры Чеченской Республики, лауреат премии в области литературы и искусства Центрального федерального округа Российской Федерации. Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

С 2017 г. — главный редактор «Литературной газеты».

 

 

Два года назад вы возглавили «Литературную газету» — что предстояло сделать?

Уже больше двух лет… А предстояло делать то же, что и любому вновь пришедшему редактору федерального издания, — обеспечивать его бесперебойный выход. Но был и еще один момент: в «Литгазете» все мои предшественники — сплошь выдающиеся люди, и, конечно, надо думать о том, что я ответственен не только перед читателями, но и перед «великими тенями». В газете невозможно сделать что-то на века — каждый номер выпускается нашей великолепной редакционной командой с напряжением всех сил, но через неделю практически уходит в забвение. Это иногда бывает обидно, но, слава богу, есть электронная версия, где все сохраняется. И, надеюсь, многие наши публикации привлекут читателей даже спустя значительное время.

 

Под каким флагом и с каким девизом сейчас плывет корабль «Литгазеты»?

Главной своей задачей вижу превращение газеты в площадку для отражения всех точек зрения общественной и культурной жизни. Хочу, чтобы лучшие люди страны высказывались на наших страницах по всем волнующим их темам, и, полагаю, на данном этапе это получается. У нас печатались Кургинян и Макаревич, Личутин и Быков. Да, того же Бушина порой заносит, но мы не отказываемся его печатать — просто текст проходит редактуру, вот и все. Хочется возродить культуру небранной общественной дискуссии…

«ЛГ» пишет не только о литературе — на наших страницах освещаются вопросы общественно-политической жизни, мы пишем о кино и театре, сохранился юмористический «Клуб 12 стульев». Есть мобильная версия номера, газету можно читать с телефона. А выход «Литературки» в соцсети — это уже вишенка на торте! Есть идея создания «ЛГ-ТВ», но это пока сложно и технически, и финансово.

 

К примеру, в Самаре я не обнаружил газету в киосках. Как решать эту проблему?

Тема сложная… Вся система распространения печатной продукции нацелена на извлечение прибыли, поэтому рынок не всегда друг культуры… Решаем эту проблему в каждом отдельном регионе персонально — где-то идут навстречу, где-то нет. Но рост розничных продаж в любом случае у нас есть и носит стабильный характер.

 

О каких тиражах мечтается?

Конечно, чем больше, тем лучше! Но важен еще и качественный состав читательской аудитории, а у нас он даст фору многим. Не люблю, когда кто-то бравирует своими тиражами, потому что низкопробная продукция зачастую имеет больше шансов, такова реальность… У Донцовой, например, большие тиражи, хотя читать это невозможно даже поклонникам жанра.

 

Что ждет «Литературную газету» завтра?

Мы живем в реалиях, когда бал правят не идеологи, а продавцы. В этом почти вся наша, так сказать, идеология — газеты не приносят продавцам быструю прибыль, поэтому им такие издания, как наше, нужны лишь для ассортимента. Они этого и не скрывают… Но мы держимся, ищем новых читателей и новые источники финансирования, работаем над тем, чтобы все, кому интересен наш контент, могли с ним ознакомиться. И газета не просто жива — из всех изданий такого плана она остается несомненным лидером уже многие годы. Кстати, я считаю, что печатный формат газет не умрет никогда, и, несмотря на то что мы, конечно, присутствуем в Интернете для расширения аудитории, Интернет не самоцель. Мы не портал. И не ресурс. Мы — самая старая российская газета. И мы будем всегда. Наш директор по развитию каждый день предлагает сделать посещение сайта газеты платным, но я не могу на это пойти — мы сразу потеряем огромную часть наших читателей. Хотя соглашусь, что бесплатное чтение «ЛГ» губительно для нашего дальнейшего развития — у нас нет спонсоров-олигархов, как у «Комсомольской правды», «Коммерсанта», мы существуем за счет нескольких источников финансирования, включая субсидии и гранты. Необходимо 30 000 000 рублей ежегодно, вот и стараемся их изыскивать…

 

Сегодня, по сути, только три федеральных СМИ освещают литературный процесс: «Культура», «Литературная Россия» и «Литературная газета». Чем они отличаются?

Они отличаются многим, и более того — было бы ужасно, если бы не отличались! У каждого своя аудитория, свои отношения с миром, но это не мешает мне испытывать к ним чувства товарищества, ведь работать на культурологическом поле непросто...

Возможна ли интеграция многочисленных писательских союзов? На какой основе?

Мне кажется, нужна сильная и связанная с государством ассоциация писательских организаций, которая могла бы стать неким грантораспределителем в интересных писательских проектах.

 

Литературная жизнь в регионах складывается по-разному. Где и за счет чего она бьет ключом, с кого брать пример?

О жизни в регионах мне трудно судить, но я знаю, что везде что-то делается, и это очень отрадно. Выходят журналы, книги, реализуются художественные проекты, несмотря на то что власть далеко не всегда оказывает в этом помощь. Литературную жизнь в регионах делают интересной настоящие литературные подвижники. Честь им и хвала!

 

Знакомы ли вы с журналом «Сибирские огни»?

Конечно! Это один из старейших литературных журналов России, ему скоро 100 лет, его знают в стране. Периодически захожу на сайт «Сибогней» — это довольно интересный ресурс, и я, в свою очередь, предлагаю размещать анонсы новых номеров «Сибирских огней» на сайте «Литературной газеты». Некоторые региональные журналы перешли под крыло местных властей — и выиграли! К примеру, тираж «Сибирских огней» — 1500 экземпляров, а вот федеральные издания подталкивают к переходу в электронный вид, оплачивать бумажную версию никто не хочет. При этом мало кто задумывается: если мы потеряем книжно-журнальную культуру, то потом ее никогда не восстановим. И это будет катастрофа…

 

Уверены?

Я периодически веду литературные семинары, участвую в совещаниях молодых писателей и с горечью констатирую: ребята мало читают. Просишь назвать любимого поэта — называют друг друга! Наступающее невежество в литературной среде — это ужасно. Почему так? В Европе в богатых семьях детям не покупают айфонов, осознав их вредное влияние, а у нас невозможно отобрать у ребенка гаджет — сразу слезы, истерика... Навыки фундаментального чтения из нас выбивают уже много лет, целенаправленно. На литературном фестивале в Новосибирске видел книжный развал «Всё по 100 рублей», но ажиотажа читательского не было. Да в советское время всё смели бы за три минуты! Сегодня даже писатели перестали интересоваться творчеством друг друга. К огромному сожалению...

 

Кого из современных авторов цените?

Странный вопрос... Считаю, наша словесность находится на пике, работает много прекрасных писателей разных поколений. Называть имена, пожалуй, не стоит — можно кого-нибудь забыть... В 1991 г. писателям было отказано в госзаказе, и с тех пор текст стал неким товаром. Но одновременно стало ясно, что литература обладает удивительной свободой — отсутствие государственного пригляда и давления власти привело к обилию хороших текстов. И вступили в силу рыночные законы — какие-то книги продаются хорошо, какие-то остаются незамеченными. Но то, что попадает в короткие списки премий «Ясная поляна», «Большая книга», «Национальный бестселлер» (это 5060 произведений в год), — безусловно, интересные и качественные тексты.

Лично мне очень нравится Павел Крусанов — считаю, это замечательный писатель. «Калейдоскоп» Сергея Кузнецова — совершенно потрясающая вещь. Нельзя не отметить и Евгения Водолазкина, превратившегося из филолога в прозаика...

 

Что бы вы изменили в школьной программе по литературе?

Понятно, что есть ряд имен, не подлежащих исключению из программы ни при каких обстоятельствах, — Пушкин, Лермонтов, Толстой, Тургенев, Чехов, Есенин. Вообще, считаю, что совершенно неважно, какие авторы будут изучаться в школе! Главное, чтобы словесники прививали школьникам интерес к чтению. Когда учился я, то в школе поэзию Серебряного века, поэзию Цветаевой и Ахматовой упоминали вскользь, но это не мешало нам интересоваться литературой, самостоятельно искать полузапрещенные тексты. Еще один важный момент — раньше каждый текст Айтматова, Распутина, Астафьева был обязателен к прочтению, вызывал бурные споры, а сейчас я не вижу подобного общественного внимания к писателям и чтению. Вся система отечественного образования заточена на другое.

 

И что же делать?

С этим пока ничего не сделаешь. Нужно ждать. Очевидно, что сейчас народ читать не хочет. Можно сетовать на плохое качество литературы, переставшей «влиять на умы», и неразвитую книготорговлю — да, это имеет место быть. Но нельзя не учитывать и то, что люди быстро привыкли получать, если можно так выразиться, короткие знания из Интернета — визуальное агрессивно вытесняет вербальное. Возможно, когда книги запретят, когда их начнут сжигать, появится вдруг интерес к чтению...

 

А какое произведение Замшева необходимо включить в курс отечественной литературы?

Никакое, боже упаси! Современных произведений школьникам не нужно давать много, они должны ознакомиться с теми, что составляют золотой фонд отечественной литературы, а уж после этого, если захотят, прочтут и Замшева, и Басинского, и Водолазкина... И непременно найдут своего автора. Вот один знакомый профессор решил простимулировать интерес сына-подростка к чтению, сказал ему: «Прочтешь “Обломова” — поедешь летом в молодежный лагерь», а потом услышал, как сын по телефону жалуется другу: «Что делаю? Читаю роман Гончарова. Тридцать страниц прочел — про то, как чел лежит…»

 

Какой должна быть современная библиотека?

Сложный вопрос… Понятна тенденция: библиотеки стараются превратить в культурные центры, что, с одной стороны, хорошо — народ стал ходить туда не только за книгами. Я помню время, когда московские библиотеки закрывались в шесть вечера и люди после работы не могли попасть туда… Хорошо, что сейчас не так. Еще помню сотрудников библиотек, считавших, что читатели им мешают, — то книжку не туда положат, то испортят что-то... Слава богу, такое отношение к посетителям кануло в Лету.

Библиотеки — фонды периодики: в толстых литературных журналах печатают качественные тексты, газетные литературные еженедельники следят за литпроцессом — и все это можно прочесть в библиотеке. В стране около 40 000 библиотек — и это только в ведении Минкульта! А есть еще те, что подчиняются Минпросвещения, различным культурным центрам. Но не все выписывают литжурналы, поэтому есть идея предложить президенту нацпроект субсидирования библиотек. Яхина и Водолазкин библиотекам не нужны — люди их и так купят или скачают! Библиотеки должны предлагать литературу, оставшуюся вне рынка.

В советское время много было сделано для просвещения, и сейчас такой работы очень не хватает. К примеру, кто сейчас знает прозаика Константина Воробьева? А ведь это писатель первого ряда, его военная проза просто потрясающей силы. В прошлом году я встречался с министром культуры Белоруссии, рассказал, что лечу в Самару на литфест имени гениального поэта Михаила Анищенко. Министр попросил прислать ему стихи Анищенко — и вскоре их перевели на белорусский! А в России они по-прежнему мало кому известны...

 

Какие направления в отечественной литературе — поэзия, проза, драматургия, критика — вам кажутся наиболее содержательными и перспективными?

Все направления у нас сейчас содержательны, в каждом из них развиваются разные стили, эстетики и даже этики, но проза и поэзия, бесспорно, первичны — в них бьется пульс всей литературы. И я рад быть современником многих нынешних прозаиков и поэтов.

 

Что в свое время привело вас в литературу?

Невозможность жить без того, чтобы творить. Моя музыкальная карьера складывалась вполне успешно, но литература значила больше, поэтому я ушел с первого курса музыкальной академии им. Гнесиных и подал документы в Литинститут. Решил, что жизнь дается один раз, и слишком большая роскошь не рискнуть стать тем, кем ты мечтаешь. Пока не жалею, что поступил именно так. В те годы на меня, кстати, большое впечатление произвела история о том, как Владимир Высоцкий, будучи первокурсником МИСИ, в один прекрасный день вылил целую чернильницу на чертеж и сказал: «Все. Баста!» — и подал документы во всем известную «Щуку» (Театральный институт им. Б. Щукина, в то время — Театральное училище. — Прим. ред.). Высоцкого я любил и люблю — возможно, это тоже повлияло... Мужчина имеет право начинать все сначала несколько раз за жизнь. Само по себе ничего не происходит.

 

В этом году выходит ваша новая поэтическая книга. То есть стихи пишутся?

Да. В новом 100-страничном сборнике — стихи 2014—2019 годов. Хорошее стихотворение — это чудо, а чудо не может происходить каждый день… Для поэта очень важно поймать состояние некоего транса, в котором рождаются стихи, и, если ты его упустил, лучше не маяться, а оставить уже написанные четверостишия где-нибудь в глубине памяти и ждать другого мига, другого подаренного свыше времени для тончайшей эмоциональной концентрации. И вовсе не обязательно это произойдет, когда автор будет сидеть за письменным столом, это может случиться где угодно и в любое время суток. И тогда поэт погружается в себя, внешний мир перестает существовать, остается только застывшая картинка в глазах. Это только в глазах обывателей поэты — чудаки, никчемные люди… Но как счастлив тот, кто знает реальный вес секунды поэтического вдохновения!

 

Кого вы считаете своими учителями?

В Литинституте я учился в семинаре Владимира Фирсова. Обязан ему очень многим. Его советы и наставническую щедрость буду помнить всегда. В годы учебы, как и на многих студентов, на меня оказала влияние интересная и сложная личность тогдашнего ректора — писателя Сергея Есина, много дало общение с Александром Прохановым, Юрием Поляковым. В поэзии питался философскими соками Юрия Кузнецова, чистотой тона Владимира Бояринова, утонченностью Юрия Левитанского, обаянием Евгения Рейна. Одно время очень увлекался невероятной витальной силой поэзии Леонида Губанова, из классиков обожаю Блока и Георгия Иванова. Кому-то покажется этот набор имен гремучей эстетической смесью, но во мне всем им очень уютно и никакого антагонизма, поверьте, нет. Как на прозаика на меня больше повлияла западная проза, в частности блистательные англичане Мартин Эмис, Лоуренс Норфорлк, Джулиан Барнс, Джонатан Коу, непревзойденным романистом считаю датчанина Питера Хёга. Думаю, что очень многому прозаик может научиться у Милана Кундеры, особенно его неподражаемому умению создавать сюжет там, где нет никаких внешних признаков сюжета, и тем не менее все развивается, двигается, переходит одно в другое, и эмоции, и мысли, образы. Это иногда завораживает значительно больше, чем самая изысканная фабульная интрига. Однако прямое подражание Кундере очень опасно, поскольку его художественный метод, пройдя сквозь призму отечественного литературного сознания, выстроенного априори на других принципах, может привести к созданию нестройных текстов и утрате целостности формы.

 

Литинститутская дружба не ржавеет?

Дружба вообще не ржавеет, если ты дружишь с людьми тебе близкими. Литинститут для меня — святое место. Поэтому все, кто там делил со мной дни, — на особом счету, хотя жизнь часто жестока и вынуждает общаться с теми, с кем связан общими делами, а не с теми, с кем хотелось бы... В этом драматизме — начало многих великих текстов.

 

Как давно открыли в себе прозаика?

«Открыли в себе» — слишком громкие слова, пусть во мне прозаика открывают читатели. Прозу начал пробовать писать в начале века. Так что давно уже…

Четыре книги прозы — это много или мало?

Сейчас на выходе пятая. Очень много сил ушло на их написание… Наверное, больше я бы написать не смог. Но у всех свой темп, хотя кто-то вполне может пожурить меня за малописание. Глупо говорить, что важно качество… Оно важно, конечно, но оправдывать лень тем, что я гений и потому пишу мало, но круто, — слабость. Надо все время работать над словом и собой. Сколько Бог даст для этого дней и сил — никто не ведает.

 

Какая эпоха вам интересна как писателю?

Двадцатый век. Все, что было до цифровизации.

 

Как складывается ваша жизнь переводчика? Что самое сложное в этой профессии?

Я себя переводчиком не считаю, я просто иногда перевожу разную поэзию с подстрочника. Сложно не впасть в отсебятину, совместить сложность с красотой.

 

Такое ощущение, что сейчас пишут, как говорится, не на века. Согласны?

Когда я поступал в Литинститут, про Пелевина говорили, что его забудут через два-три года, что постмодернизм несостоятелен. Оказывается, мои коллеги ошибались... Темы и сюжеты в литературе постоянно меняются... Вот я застал еще нестарых ветеранов Великой Отечественной, в обществе долгие годы создавалось стойкое ощущение, что война — это плохо. Но послушайте, кто
15 лет назад думал, что на территории Украины будет война? А теперь мы с этим живем… И растет поколение, для которого война — это просто компьютерная игра...

 

А теперь, если позволите, блиц! Сильнейший русский поэт ХХ века — это…

Александр Блок.

 

Нобелевская премия Улицкой — несбыточная мечта литсообщества?

Пути нобелевские неисповедимы.

 

Кто для вас мастер прозы — Шолохов, Трифонов, Искандер, Маканин?

Все четверо.

 

Что отмечаете в творчестве лауреатов премии «Лицей»?

Преобладание содержания над формой.

Смысл писательской деятельности — заработать, самовыразиться или постараться что-то изменить в мире?

Третье, однозначно.

 

Кем восхищались в детстве — мушкетерами, Тимуром, Электроником, Мересьевым?

Мушкетерами.

 

Почему вас нет в соцсетях? Какую роль играет Интернет в жизни пишущего человека?

Это не моя история. Обхожусь без этого. Много других дел и задач.

 

Есть ли хобби у литератора Замшева?

Я — болельщик московского «Спартака». Яростный.

 

Можете ли сказать: «У меня счастливая жизнь»?

Да вы что? Сколько себя помню, был постоянно гоним...

 

Верите в приметы?

Я суеверен до мозга костей!

 

Что вас смешит, а что печалит?

Смешит хорошая шутка, а печалит то, что у нас в стране пока очень мало людей читает и ценит хорошую литературу.

 

Максим Замшев — максималист? В чем?

Все, что я делаю, — делаю насколько возможно хорошо. Или не берусь вообще.

 

Беседовал Юрий Татаренко