Вы здесь

Монументалист Василий Кирьянов

Василий Григорьевич Кирьянов прибыл в Новосибирск летом 1961 г. Он предварительно послал в правление Новосибирской организации Союза художников заявку и получил официальный ответ: принимаем на работу в фонд на общих основаниях. Ни квартиры, ни мастерской не обещаем1. Невеселый вызов для молодого выпускника Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина, кафедры монументальной живописи. Но другого не было, и стоило осмотреться на новом месте.

Сомнения Кирьянова осветились надеждой еще в Ленинграде. Журнал «Художник» в марте 1960 г., то есть за год до вызова в Новосибирск, опубликовал статью профессора живописи Г. Рублева «Творчество молодых монументалистов»2, основным сюжетом которой была работа новосибирского монументалиста А. С. Чернобровцева над панно размером в 240 квадратных метров «Борцам за свободу и правду»: «Молодой монументалист начал свой путь художника смелым взлетом, большой творческой удачей. Хочется верить, что его дарование будет расти и крепнуть с каждым новым значительным замыслом»3.

Публикация статьи в недавно созданном журнале, ориентированном на российскую художественную жизнь и еще не потерявшем привлекательность новизны, не могла пройти незамеченной среди молодых художников. Помимо журнальной публикации, в Ленинград доходили вести об условиях жизни и работы в Новосибирске. А за десятилетие 1950-х гг. Новосибирск принял более тридцати художников, среди которых был Чернобровцев и его однокашник и друг В. П. Сокол, и почти все они остались на новом для себя месте. Приток молодых художников в таком же темпе продолжался и в следующем десятилетии, вплоть до 1970-х гг., когда поток приезжающих обмелел. Что касается Кирьянова, следует учесть место его рождения — Красноярский край. Его рассказы о детской и юношеской поре воспроизводили эпизоды голодной жизни и почти непосильных трудов. Но где предвоенная и военного времени жизнь была светла и изобильна?

Кирьянов родился в 1926 г. в Курагинском районе Красноярского края, а 1926 г. в Сибири был временем расцвета Общества художников «Новая Сибирь», всколыхнувшего изобразительное искусство на пространстве, равном Европе. Центр его находился в Новосибирске, филиалы в больших и малых городах края от Тюмени до берегов Байкала. Красноярский край, занимая серединную часть обозначенного пространства, входил в состав подчиненной Новосибирску территории. И хотя районирования Сибири впоследствии не раз меняли карту обширного края, Новосибирск оставался городом с авторитетом под стать столичному. Именно сюда приехал выпускник Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина В. Кирьянов.

«На общих основаниях» — значит не на вольную творческую и выставочную жизнь в Союзе художников, а в художественный фонд на вспомогательные работы. Но Кирьянов довольно быстро нашел для себя самостоятельное дело. Он примкнул к уже вжившимся в материальные и духовные условия города творческим работникам (среди них были и упомянутые нами Чернобровцев и Сокол), планировавшим развернуть широкую деятельность в расцветавшем тогда Академгородке.

Планам художников не суждено было воплотиться. 4 ноября 1955 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР опубликовали совместное постановление «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». «Излишества» прекратились на финансируемых государством объектах, но продолжали появляться на нейтральной территории ресторанов, кафе, продуктовых магазинов. Даже согретый лаской партийного руководства города автор панно «Памяти павших» в сквере Героев Революции Чернобровцев вынужден был отступить перед словом «излишество», когда он предложил роспись интерьеров педагогического института сюжетами «Мир», «Труд», «Свобода», «Равенство», «Братство», «Счастье». Накануне Первой зональной выставки, собранной в Новосибирске в 1964 г., горизонты монументалистов посветлели.

В то время обустраивался ресторан «Центральный», расписывались его интерьеры. Кирьянову поручили заполнить пейзажными вставками три свободные ниши в интерьере ресторана. Вставки «Север», «Сибирь», «Алтай» были написаны Кирьяновым на холстах темперой и руководством ресторана приняты.

В нишах давно их уже нет. Ценить работу художника в строящемся и перестраивающемся Новосибирске не научились. Судить предметно о первых работах Кирьянова можно только по фотографиям, эскизам, по слухам, рассказам очевидцев. Есть, однако, контекст, в который целесообразно вписать первую работу начинающего монументалиста. Годом ранее группа монументалистов Новосибирска — Э. С. Гороховский, В. П. Сокол, Г. Н. Трошкин при участии А. М. Сачка, выпускников художественных институтов Ленинграда и Одессы, расписала интерьеры находившегося в центре города кафе «Спутник» популярными сюжетами на темы космоса. Интерьеры состояли из двух залов: синего (в нем и мебель была синего цвета) и красного, с красной стенной росписью, с красной мебелью. Синий зал показывал предысторию полетов в космос, красный зал открывал их историю. Роспись двух залов была принципиально плоскостной, аппликационной, как ее называли позже сами авторы. Аппликационная роспись заполняла и основные места интерьера ресторана «Центральный». В том же духе надо было выполнять и вставки в ниши, иначе они выглядели бы в интерьере как инородное тело. Через год хозяева вставки из ниш вынули, оставив их пустыми. Не сохранились и росписи стен ресторана. Но роспись кафе «Спутник» держалась до конца 1990-х гг., до перехода помещения в руки частного владельца.

Не только монументальной живописью жил Кирьянов по приезде в Новосибирск. Было время расцвета в стране совнархозов. По системе совнархозов было введено одиннадцатилетнее обучение в средней общеобразовательной школе, дававшее ученикам производственную ориентацию. Одна из новосибирских средних школ, именно 74-я, располагавшаяся рядом с нынешним автовокзалом, завела у себя класс оформителей с программой, рассчитанной на четыре года. Из этой школы вышли известные в наши дни художники М. С. Омбыш-Кузнецов, В. С. Бухаров, Е. Б. Лукин и другие, большей частью разъехавшиеся по стране. Кирьянов вместе с однокашником по институту имени Репина В. В. Семеновым вели в школе уроки живописи. Оба показали себя на преподавательской работе наилучшим образом, благодаря чему перед ними открылись двери Сибстрина, где Семенов несколько сезонов вел занятия живописью у студентов вечернего отделения.

Следуя за биографией Кирьянова, мы невольно прочерчиваем рядом с ярко обозначенной основной линией творчества художника-монументалиста линию воспитателя, педагога. Эта вторая линия долгое время шла в его жизни пунктирно, появляясь и исчезая в соответствии с житейскими обстоятельствами, и, наконец, стала главной и единственной в поздние годы.

Долгие годы в Новосибирске не было обязательного для большого областного центра Дворца пионеров. Центр пионерской работы в Новосибирске, конечно, был, но он не имел собственного здания и потому кочевал по городу. Длительное время он занимал верхний этаж Дома Ленина, что создавало явные неудобства всем обитателям его, населенного разными творческими коллективами, как Ноев ковчег жителями потопляемой земли. К 1963 г. отдельное здание Дворца пионеров было таки построено. Место ему определено на границе детского парка имени Кирова со входом-выходом в сторону проспекта Кирова. Недавние выпускники мастерской монументальной живописи института имени Репина В. Г. Кирьянов, И. П. Наседкин, В. В. Семенов по праву квалифицированных специалистов получили заказ на роспись интерьеров дворца.

Они были друзьями еще с институтских времен, хотя разнились возрастом, характером, творческими предпочтениями. Кирьянов был старше Семенова на семь лет, Наседкина — на девять. По праву старшего руководить работой должен был Кирьянов. Однако Наседкин еще в институте разрабатывал тему «Жизнь пионеров и школьников», значит, ему первому и кисти в руки. Семенов родился и вырос в семье ленинградских архитекторов — не ему ли определять композиционный строй росписи? Практическая работа во Дворце пионеров пошла у них, как у Кукрыниксов, при равноправном участии всех троих в каждом сюжете, когда авторство одного органично вплавляется в авторство соратников, повышая весомость целого. Роспись дворца совместной работой в единых интерьерах сблизила их почерк, хотя, как показала дальнейшая практика, не сказалась на глубинных особенностях каждого.

Общая тема росписи дворца, конечно же, варьировала популярнейшую в начале шестидесятых годов тему космоса. Как ее донести до сознания детей во всей красоте и сложности? Художникам не дано показать бесчисленность звезд, бездонность космоса: ни то ни другое не имеет осязаемой формы. На помощь приходят фигуры созвездий. В росписи они были подчеркнуто зрелищны. Большая Медведица напоминала массивную скульптурную форму медведя, по абрису которой белой линией прочерчена узнаваемая схема созвездия; Гончие Псы темными силуэтами несутся за ракетой, оказавшейся в межзвездном пространстве на охраняемой ими территории; Львы и Рыбы — каллиграфически нарисованные профили двух львов и трех рыбок; Крабовидная туманность занимала центр стены, поскольку она замыкалась сама на себя как всякое не имеющее пластической доминанты образование.

Перечислять все тематические элементы росписи мы не станем. Для беглой характеристики ее вида сказанного достаточно. Она просуществовала дольше написанных для ресторана «Центральный» пейзажных вставок, но исчезла вместе со зданием Дворца пионеров. На его месте в пору быстрого размножения банковских офисов возникло стеклянное здание нового банка, ничем не напоминающее бывшее до него строение.

Соавторство Кирьянова, Наседкина и Семенова росписью Дворца пионеров началось, этой же росписью закончилось, превратившись в сотрудничество на основе единого рода занятий каждого на своем участке. Имея тягу к камерным сюжетам, к нюансам цвета и тона, Семенов постепенно к монументальному искусству с его публицистикой, характерной для 1960-х, охладевал, расходясь в отношении к нему с Кирьяновым и Наседкиным. Наседкин, напротив, станковую живопись, картину, укрупнял, приближая ее к строю панно, и драматизировал. Кирьянов повернулся лицом к взаимодействию архитектурных объемов и цвета.

Основная роспись интерьеров Дворца пионеров завершена. Оставались нетронутыми фасады здания и вход в него. Но художнический триумвират распался. Наседкина пригласили расписывать стены детского сада локомотивного завода сюжетами на тему животного и растительного мира, Семенов для недавно открывшейся библиотеки ГПНТБ занялся выкладыванием деревянными кубиками мозаики «Хлеб Сибири». У Кирьянова появилась возможность создать памятный въезд на Красный проспект со стороны улицы Мостовой, и он, не остывший еще от трудов во Дворце пионеров, взялся за выполнение нового задания. К Красному проспекту по четной стороне улицы Мостовой протянулась слегка изогнутая в сторону основного движения бетонная стенка примерно трехметровой высоты. В стенку Кирьянов вставил рисующую металлическую линию, изображающую стремящиеся в небеса ракеты, добавив к ней куски стекла для отражения света автомобильных фар вечером. В темное время суток эти стекла должны были вспыхивать под фарами и вызывать мимолетный призрак неземного мира: вся установка характеризовалась словом «Космос». Днем стеклянные вставки будто исчезали, они гасли, их затмевали рисованные металлической линией силуэты стремящихся в небеса ракет. Продолжая ход бетонной стенки, далее по улице Мостовой выстроился ряд планшетов из шести одинаковых белых квадратов с портретами заслуженных деятелей космической отрасли. Заканчивалась установка высокой вертикалью из поставленных плотно одна к другой длинных дюралевых трубок. Эта вертикаль, напоминая огненный след ракеты, олицетворяла порыв в небо.

Успех на улице Мостовой предопределил возврат к детскому парку имени Кирова. Кирьянову было предложено выстроить и соответственно оформить парадный вход во Дворец пионеров, чтобы тем самым поставить точку в проделанной работе над его оформлением.

Здание дворца стояло на окраине соснового леса, когда-то бывшего густым и обширным, а теперь под напором неумолимо надвигающегося города заметно сократившегося. Однако и сократившийся, лес сохранял признаки леса вопреки статусу парка, навязанному ему к тому времени. Вокруг дворца оставались еще следы строительства, провоцирующие на его продолжение.

И вот Кирьянов получил добро на завершение строительства. Он заложил перед входом во дворец две бетонные параллельные стелы, образовавшие вестибюль дворца, или, лучше сказать, пропилеи. Обе стелы несли на себе изображение пионерской символики: пятиконечных звезд, театральных масок, палитры с кистями, скрипичных ключей, моделей планеров... Каждый элемент изображения создавался металлической линией, заложенной в бетонное тело стел. Сооружение казалось долговечным, как постройки Древнего Рима.

Кирьянов уже забыл, как он жаловался на недостаток работы в Новосибирске. Недолго длились дни, когда он искал работу, пришло время, когда работа искала Кирьянова. В 1963 г., когда еще продолжалась роспись интерьеров Дворца пионеров, правление Новосибирской организации Союза художников привлекло его к преподаванию в студии «Спутник», организованной на территории Союза, где рисованию и живописи могли учиться все желающие. Постоянным преподавателем студии со дня ее основания был В. В. Титков, который уже носил неофициальный титул старейшего художника Новосибирска. Ему в помощь и при необходимости в замену подыскивались имеющие высшее профессиональное образование молодые художники. Одним из таких молодых4 стал Кирьянов. Полгода спустя на той же площадке Союз организовал десятидневный семинар художников-оформителей домов культуры Новосибирска, среди руководителей семинара мы видим того же Кирьянова.

Пока достраивался Дворец пионеров, будто специально для Кирьянова начали реконструировать двухэтажный особняк, предоставленный некогда А. И. Еременко. Генерал армии давно в этом особняке не жил. Строение стояло отдельным запасным помещением под боком Дома офицеров и теперь подготавливалось к нуждам новосибирского Дворца бракосочетания. В него и пришел монументалист Кирьянов.

Он выполнил для зала ожидания панно «Вечная весна» во всю стену первого этажа (древесно-стружечная плита, темпера), представив деликатную сцену союза и согласия вступающих в брак девушки и юноши, а для банкетного зала на втором этаже укрепил горизонтально протянутое керамическое панно «Народная пляска», состоящее из семи отдельных, но сюжетно и пластически связанных между собой частей. Если рассматривать их слева направо, то на первой части панно увидим приплясывающего гармониста; отдельно от гармониста, паузой в развитии сюжета, округлое лиственное дерево; далее группа взявшихся за руки пляшущих; снова дерево той же неизвестной породы; правее дерева танцующие мужчина и женщина; еще одно разделительно-соединительное дерево и, наконец, подбоченившаяся в пляске женщина.

Одновременно с подготовкой к открытию Дворца бракосочетания в Академгородке создавалась детская художественная школа. Объединенный комитет профсоюза Сибирского отделения Академии наук СССР в 1965 г. постановил 1 сентября текущего года открыть художественную школу. В судьбе ее принял участие живописец, член Союза художников Е. З. Рожков, живший в Академгородке. Но сил одного Рожкова для широко задуманного дела было явно недостаточно. К нему присоединились Семенов и Кирьянов. Семенов даже перебрался в Академгородок, получил там квартиру и взял на себя труды и ответственность директора школы. Кирьянов занимать этот пост не мог, перед ним замаячила работа для детского клуба оловозавода, вскоре ставшая для него основной и продолжавшаяся в течение двух лет (1967—1968).

Монументалист не может, подобно станковисту, всю творческую работу проводить у себя в мастерской, он должен работать и в мастерской, и на объекте росписи, а путь от оловозавода до Академгородка занимал несколько часов. Трудности проезда возрастали зимой, а это основной сезон работы в школе.

Под школу выделили одноэтажное, удобно расположенное внутри микрорайона строение с интерьером, перегороженным сдвигающейся в гармошку стенкой, с изолированной комнатой, в которой можно было устроить гончарную мастерскую: в эту комнату был проведен кабель высокого напряжения для муфельной печи. Еще одна небольшая комната использовалась как учительская, хранилище ученических работ и комната отдыха.

Очень скоро преподаватели увидели, что детское художественное мышление имеет свои особенности, проявляющиеся часто с большой силой и выразительностью. Первой реакцией на такое открытие было стремление сохранить духовный мир детей во всей его непосредственности, чтобы ненароком не заглушить скрытых способностей ребенка. Работа с натуры, а больше по воображению, пошла в школе таким образом, что детям не пришлось настраиваться на рационалистический лад, например на вычерчивание линейной перспективы, хотя, конечно, основы профессиональной грамоты, понятия пропорций, объема, тона, цвета живописи не могли не составить значительной доли содержания занятий. Прошло немного времени, и воспитанники детской художественной школы Академгородка будто сами собой, без влияния руководителей, стали завзятыми живописцами.

Год спустя в школе появилось новое оборудование: два гончарных круга и муфельная печь. Число преподавателей пополнили скульпторы Б. Н. Горовой, живший в Академгородке, и В. Е. Семенова, как и Кирьянов, приезжавшая на занятия из города. В школе начались занятия лепкой и художественными ремеслами, что заметно отразилось на увлечениях Кирьянова.

Уже через полгода, в марте 1966 г., в Доме культуры «Академия» открылась выставка учеников школы. Еще через год подобная выставка экспонировалась в Новосибирской картинной галерее. Однако благодатная пора художественной школы продолжалась недолго. В 1968 г. в Академгородке разразилась война за идейную святость сотрудников научных институтов. Ряд заметных ученых вынуждены были уехать. Исчез дискуссионный клуб «Под интегралом», был уволен директор художественного музея Дома ученых М. Я. Макаренко. Не избежала пристальной проверки и художественная школа. Кирьянов почти весь 1968 г. находился в Москве, благодаря чему оказался на обочине событий. Он вернулся и узнал, что Семенов оставил директорский пост и готовится уехать в Ленинград, а школу переводят в другое место.

Между тем творческая жизнь Кирьянова шла своим чередом. Миновало два года со времени окончания его работы в городском Дворце пионеров — и снова перед ним нечто подобное, детский клуб Новосибирского оловянного завода, расположенного далеко от центра города на левом берегу Оби. В отличие от городского Дворца пионеров, клуб завода мыслился более скромным центром досуга юных жителей заводского поселка, но и в нем планировались интерьерные росписи на темы «Земля» и «Космос». Писать их надо было темперой на древесно-стружечной плите, что не обещало длительного существования росписи. Скромнее по тематике, но надежнее по материалам была наружная мозаика «Игры и занятия школьников», фризом охватившая здание клуба на уровне окон.

Это была новая для него задача. Дворец пионеров снаружи был оформлен не росписью, а бетонными стелами с металлическим рисунком элементов пионерской символики. Таким сооружениям из бетона и металла не страшны дожди, ветры, снега и морозы, но они без интерьерных сюжетов были бы непонятны. Здесь же необходимо было раскрыть в панно на фасаде главную тему оформления клуба. При сохранении изобразительности наружного панно следовало применить не употреблявшиеся ранее материалы.

Новая техника в росписи фасадов детского клуба — конечно же, мозаика, известная миру с античных времен. Она новая в Сибири, здесь ею никто не пользовался. Художнику, решившему работать в данной технике, предстояло самому ехать в Москву, где решались проблемы распределения художественных материалов, а затем и на завод — оплачивать и отправлять смальту на новосибирский адрес.

Наконец все подготовительные хлопоты преодолены, панно шириной 140 сантиметров (средний рост подростков в клубе) и длиной семь метров водружено на предназначенное ему место. Зрителям открылась картина, изображающая две группы девочек слева и справа от разделительно-соединительного дерева с круглой кроной, окруженной языками света-цвета, подобно подсолнуху. Занятия девочек исчерпываются хороводом из трех фигур слева от дерева и двух фигур, занятых считалкой.

Дерево располагается в центре панно, на стыке двух составляющих его полную величину квадратов, обрамленных незамысловатым цветочным орнаментом. Дети оказываются как бы под древом жизни, охраняющим их безмятежные годы.

Кирьянов охотно отзывался на призывы к разнообразной общественной работе. Мы отмечали его преподавательскую деятельность в студии Новосибирской организации Союза художников, отметим также и участие в работе художественного совета и правления Союза. В середине 60-х по инициативе Кирьянова и его соратников в здании горисполкома была развернута выставка неосуществленных проектов новосибирских монументалистов. Предполагалось, что авторитет горисполкома подтолкнет заказчиков работ довести дело до благополучного конца. Выставка открылась, работала сколько ей назначено работать и закрылась, не удостоенная даже ее обсуждения. Каталог выставки состоял из двадцати четырех номеров, а каждый номер состоял из утвержденных художественным советом эскизов, разработки архитектурной ситуации предполагаемой росписи, узловых деталей сюжета. Его машинописный экземпляр подписали исполняющий обязанности председателя Новосибирского отделения Союза художников РСФСР Г. М. Мирошниченко и ответственный секретарь Союза Б. Н. Горовой. Из каталога мы узнаем об участии самого Кирьянова в шести проектах, не упомянутых ни в личном деле художника, ни в общих документах Союза. Оказывается, работая в детской школе Академгородка, Кирьянов ждал сигнала к началу росписи хотя бы по одному из шести утвержденных эскизов, однако так и не дождался. Сохранились фотографии директора Института ядерной физики Г. И. Будкера, в своем кабинете доброжелательно беседующего с Кирьяновым, Гороховским, Соколом, Горовым. Будкер тоже не смог помочь художникам. Возможно, его остановило еще не отмененное постановление «Об излишествах при проектировании и строительстве», а оно прямо касалось директора, продолжавшего в то время доработку корпусов Института ядерной физики и технических сооружений при них.

Постоянные заботы Кирьянова о монументалистах Новосибирска отозвались в его судьбе тем, что правление Союза назначило Кирьянова в 1969 г. председателем секции монументального искусства Новосибирска. По долгу службы ему предписывались регулярные, с интервалом в год-два, отчетные доклады о деятельности секции и составление хроники работ всех монументалистов города, а также станковистов, временно привлеченных к выполнению росписей. Первый отчетный доклад Кирьянова «О работе секции монументально-декоративного искусства» состоялся в 1971 г. Первые страницы доклада описывают историю монументального искусства в городе и за его пределами: Кирьянов упомянул в докладе мозаичное панно Г. Н. Трошкина, выполненное для здания ТЭЦ-2 Комсомольска-на-Амуре, и мозаику Н. Н. Мотовилова и А. П. Фокина для колхоза имени Урицкого Сузунского района Новосибирской области. За историческим экскурсом следовали злободневные разделы «Об участии на выставках», «Вопросы будущего монументально-декоративного искусства в Новосибирске», «О плане монументальной пропаганды в нашем городе». Примерно такого же рода разделы входили и в последующие его доклады.

Организационная и теоретическая работа не заслоняла, а лишь оттеняла работу практическую. В 1970 г. Кирьянов для Дома культуры слабослышащих «Радуга» подготовил панно на всю торцевую стену просторного зала. На панно восемь девушек в белых платочках, в юбках колоколом образуют хоровод, девятая девушка, одетая так же, как и прочие, справа, спиной к зрителю, ведет хоровод, дирижируя им.

Хоровод занимает срединную часть некоего сферического места, символизирующего Землю. На краю сферы слева автор поместил два привычных ему дискообразных деревца. За краем сферы и отчасти на ней самой ясно видны мотивы Новосибирска, никаких признаков чего-либо нерукотворного не содержащие: театр оперы и балета, здание вокзала, железнодорожный мост через Обь и менее показательные строения, заполняющие пространство между перечисленными памятниками новосибирской архитектуры. Надо всем этим раскинулась многоцветная радуга, усиливающая мажорный тон хоровода.

Кирьянову нравилось собственное панно в клубе «Радуга». Панно сложилось быстро и гармонично. При большой его поверхности, оно, благодаря всего двум цветным активным элементам — хороводу с преобладанием в нем белого цвета и единого потока семицветной радуги, — читалось на всем пространстве зала. Нарисованная архитектура миражом бледнела на втором плане и, придавая всему сюжету бытовой акцент, цельности живописного строя панно не мешала, лишь конкретизировала воображаемое место действия.

Работа в «Радуге» еще не завершилась, а Кирьянова уже ждал заказ на оформление Дворца культуры «Строитель». Хотя в проекте здания ни росписи, ни тем более мозаики и витражи не предусматривались, автор проекта Г. В. Гаврилов, окончивший Сибстрин в 1957 г., ровесник Кирьянова, оказался податливым на предложение развить средствами монументального искусства идею постройки. В результате началась длительная работа Кирьянова над композициями и плоские белые фасады здания обогатились содержательными зрелищными элементами. Под свежим впечатлением от только что законченной работы монументалист с сорокалетним стажем работы в Новосибирском Союзе художников А. А. Бертик поощрительно отозвался о трудах Кирьянова. В очерке для новосибирской газеты он писал:

 

Декоративное панно на фасаде здания, сделанное опытным художником В. Кирьяновым, не лишено достоинств.

Тема мозаики — труд строителей. Своеобразно композиционное решение плоскости панно. Фигуры строителей созвучны общему ритму созидания. В них монументальная условность сочетается с типическим и индивидуальным. Цельности восприятия мешает только некоторая дробность правого панно и особенно панно, расположенного между окон. <…>

Автор большого витража в лекционном зале — все тот же В. Кирьянов. Вообще-то витражи, широко распространенные в Прибалтике, для Сибири дело новое. Если в классическом витраже фрагменты из стекла соединяются свинцовой пайкой или латунью, то Кирьянов и его помощники по исполнению А. Голубев и А. Моисеев применили новый, технологически более простой способ соединения стекла эпоксидной смолой. Витражи в оконных проемах лекционного зала на тему «Искусство» привлекают яркостью прозрачных красок, создают необыкновенное зрелище. Гармония, построенная на контрастных сочетаниях, — вещь трудная. И надо отдать должное В. Кирьянову — он ее добился. Композиция витража — атрибуты искусства (ноты, кисти, палитра и т. п.) и маски поющих людей, поданные в очень сложной ритмической связи. Эта связь держит в единстве оформление всех оконных проемов. Несколько укрупненные масштабы — тоже находка автора, она дает повышенное эмоциональное звучание всему витражу5.

Работу архитектора Гаврилова Бертик по справедливости оценивает строже кирьяновской. Действительно, плоский параллелепипед здания лежит у начала Березовой рощи, с самой рощей никак не взаимодействуя. Но отделочные удачи в ряде интерьеров Бертик принял почти восторженно. В результате общая оценка строения была удовлетворительной. Благодаря мозаике и витражам дворец выглядел запоминающимся, контрастным к окружающей зелени и полудеревенским постройкам.

Два десятилетия ДК «Строитель» привлекал к себе жителей города, стремившихся к искусствам разного рода. Он сделался центром художественной самодеятельности Новосибирска, в частности живописцев. В нем были выставочные залы, комнаты для собраний. Общее число зарегистрированных самодеятельных художников достигало пятисот человек.

Кирьянову довелось услышать добрые слова в свой адрес от участников Первой зональной конференции художников-монументалистов Сибири, собравшихся в Новосибирске в конце мая 1974 г. Заканчивалась работа над мозаикой и витражами ДК «Строитель», длившаяся уже пять лет. Оргкомитет конференции состоял из представителей разных городов края, но основными деятелями были члены правления Новосибирской организации СХ, ее монументальная секция, а в секции — Кирьянов. Он был главной движущей силой события: он делал основной доклад на конференции и готовил итоговые документы.

На конференции присутствовали члены правления Союза художников РСФСР монументалисты И. М. Бройдо и О. П. Филатчев. Особый интерес вызывал тридцатипятилетний Филатчев, член-корреспондент Академии художеств СССР, лауреат премии Ленинского комсомола, автор только что оконченной росписи интерьеров Московского института нефтехимии им. Губкина, благодаря публикациям в журнале «Декоративное искусство СССР» и в серии популярных книжечек общества «Знание» сделавшейся повсеместно известной.

«О. Филатчеву были предложены три глухих стены зала: замкнутое пространство с искусственным освещением. <…> Он расписал их сплошь, ввел множество фигур и сюжетов. Роспись начинается прямо от уровня пола. Его героям — студентам и преподавателям Института нефтехимической и газовой промышленности — остается сделать один шаг, чтобы сойти со стены»6. Это было новое веяние в монументальном искусстве, поддержанное рекомендацией Союза художников монументалистам в росписях опираться на станковые формы живописи. Сам Филатчев о методах своей работы на конференции не сказал ни слова. К тому, впрочем, и повода не было: основные темы на конференции касались материальной стороны монументального искусства и условий работы художников-монументалистов в Сибири. Резолюция конференции именно их выявляла и подчеркивала:

«1. Отсутствие технологической базы (специально оборудованных помещений для выполнения больших и сложных по технологии выполнения монументальных работ).

2. Отсутствие в Сибири материальной базы снабжения монументалистов.

3. Малочисленность художников со специальным образованием монументалистов».

В резолюции содержалась также рекомендация открыть «в Сибири филиал одного из художественных вузов с наличием в этом филиале факультета монументальной живописи и скульптуры»7.

Самостоятельно исправить описанную ситуацию в искусстве Сибири участники конференции, конечно, не могли. Они обратились за содействием в секретариат Союза художников РСФСР, а себе вменили в обязанность созывать подобные конференции регулярно, сопровождая их «выставками эскизов, фотографий, слайдов со всех выполненных работ за отчетный период»8. Ближайшая выставка, в которой дружно участвовали монументалисты Сибири, состоялась через полгода после конференции, она проходила в Томске в феврале 1975 г.9

Впервые состоявшееся общение монументалистов Сибири воодушевило участников конференции. Выработанные конференцией документы Бройдо и Филатчев увезли с собой в Москву, в секретариат правления Союза художников РСФСР, укрепив надежду на ожидаемую поддержку монументального искусства в Сибири. Кирьянов же оставался ходатаем общего дела в официальных кругах Новосибирска. Помимо того, у него шла очередная большая работа, которая должна была убедить сограждан в действенности монументального искусства.

На южном торце здания Областного совета профсоюзов, на светлом, удобном для обозрения месте готовилось мозаичное панно «Труд, наука, культура, искусство». Оно монтировалось Кирьяновым на глазах студентов первого набора художественно-графического факультета Новосибирского педагогического института. Студенты в работе над панно никакого участия не принимали, они были только сочувствовавшими зрителями. Но затем и они были допущены на монтаж мозаики, чтобы видеть процесс работы и внутренне готовиться к соответствующей деятельности в качестве помощников автора проекта. Не сразу, не вдруг, но пришло время, когда студенты худграфа, а затем и студенты Новосибирского архитектурного института стали принимать участие в работе мозаичистов. Началось в то время, когда Кирьянов, проделав обычный при новом сюжете труд эскизных решений, начал выкладывать мозаику для фасадов Института клинической и экспериментальной медицины Сибирского отделения Академии медицинских наук.

 

Идея и композиционный строй панно возникли и развивались от самого названия — «Человек и наука медицина», предложенного автору еще в начале работы, названия, которое само в себе содержало и тему, и идею будущего произведения. <…>

Фрагмент, открывающий (или завершающий) обзор панно на т. н. «Западном фасаде», показывает основоположника экспериментальной научной медицины Галена. <…>

Композиция строилась с учетом возможности обзора панно с трех различных направлений и с различных расстояний.

Панно в целом и фрагменты имеют ритмическое деление посредством чередования условных оптических линз, символизирующих научный медицинский контроль за происходящими конкретными жизненными и производственными ситуациями, фиксированными световыми потоками, исходящими от центрального светового круга. <…>

Тексты, введенные в композицию, несут, помимо информационной, еще и конструктивную и декоративную функции. Как, например, декоративные геральдические ленты, обрамляющие сверху и снизу центральную часть панно, они являются началом и завершением смыслового строя композиции. На нижней ленте, символизируя современные возможности медицины, как бы идет поток информации от ЭВМ о жизнедеятельности человеческого организма.

На верхней ленте графикой ЭВМ выписаны слова и изречения древнеримского поэта Ювенала — «Здоровому телу — здоровый дух», приобретшие в свете сегодняшних представлений вид афористически выраженной программы современной науки. <…> Этот афоризм завершает и конструктивно, и в смысловом отношении как центральную часть, так и все панно в целом10.

 

Работа над мозаикой длилась долго, по сведениям друзей Кирьянова — десять лет. 29 марта 1989 г. перед ней состоялось выездное заседание градостроительного совета совместно с архитектурно-художественной секцией при Главном управлении архитектуры и градостроительства горисполкома общим числом 12 человек. Достоинства мозаики обсудили, рекомендовали выдвинуть ее на присвоение Государственной премии РСФСР. Автору было предложено продолжить работу для ИКЭМ, создать мозаичные портреты ученых-медиков, витражи в вестибюле здания, белый цвет стен главного корпуса заменить более подходящим к колористическому строю мозаики. Перед Кирьяновым открывались далеко идущие перспективы…

Но шел 1989 год. Уже расшатывались скрепы советского государства. Начались митинги, увлекавшие многих смелостью громко высказываемых критических суждений. В следующем десятилетии финансирование бюджетных работ сократилось до минимума. Оплачивать дорогостоящие произведения монументалистов уже не было возможности.

Кирьянов по инерции продолжал проектировать новые объекты, но дальше эскизов дело не шло. Он принял предложение занять место преподавателя рисунка и живописи художественно-графического факультета Новосибирского педагогического института. В этой должности он и закончил свой творческий путь.

 

 

1 Запись беседы с В. Г. Кирьяновым.

 

2 Рублев Г. Творчество молодых монументалистов // Художник. — 1960. — № 3. — С.14—18.

 

3 Там же, с.16.

 

4 В 1963 г. Кирьянову исполнилось 37 лет.

 

5 Бертик А. Союз архитектора и художника // Советская Сибирь. — 1974. — № 9.

 

6 Бычков Ю., Десятников В. Советская монументальная живопись // Знание. — 1977. — № 12. — С. 27—30.

 

7 Резолюция конференции монументалистов Сибири.

 

8 Там же.

 

9 4-я Зональная художественная выставка «Сибирь социалистическая». От Новосибирска в ней участвовали восемь авторов монументальных работ. Кирьянов показал витражи Дворца культуры «Строитель».

 

10 Кирьянов В. Г. Конспект пояснительной записки панно «Человек и наука медицина».