Вы здесь

Не смолкая шумит бытие

Владимир БАШУНОВ
Владимир БАШУНОВ


НЕ СМОЛКАЯ ШУМИТ БЫТИЕ


* * *

Как прихотливо движется река:
вот солнце было слева, вот уж справа.
Как хороша береговая справа
в кудрявом окаймленье тальника,
в лугах, в стогах, всхолмленьях за лугами,
где сосны горделиво взнесены,
где зоркий коршун плавает кругами
над чашей оживленной тишины.

Туда бы мне!.. Зачем всегда нас тянет
в чужие, незнакомые места?
Желание, которое обманет:
там та же, что и всюду, маята.

Но каждый раз — но каждый! — из вагона,
автобуса ли, с теплохода ли
зовут те виды, что стоят вдали,
волнует тайна жизни той земли —
как свод ночной, как сны, как время оно.



ИСКУС

Мне это выражение привычно:
— Ты не в лесу, веди себя прилично, —
одергивают взрослых и детей.
А что ж в лесу?
А там без оговорок
кричи, топчи, безумствуй —
для егорок,
не помнящих родства, полно затей.

Никто не остановит. Разве осы?
Но это редкость, и свои запросы
реализует всяк, кому не лень.
Кому не лень и дома не сидится,
потешит кровь — не станут с ним судиться
ни муравей, ни иволга, ни сень
древесная, колышемо-живая...

Пространство оскорбленное сжимая
в своей руке, самим собой гордись,
пока природа вкруг тебя пасется
и не впадает в искус превосходства,
пока она не отмахнулась: «Брысь!»


ПРИРОДА

Когда волнуется природа,
волнуется душа народа.

Пугают силы роковые,
что рушат сосны вековые
и реку, скрученную в жгут,
поверх непрочных крыш влекут.

Мы — следствие, она — причина.
Но в том и новая кручина,
что искривились времена,
и стала следствием она.

Теперь не вычесть однозначно,
кто взвеял пашню в одночасье,
кто вызвал дождь среди зимы —
сама природа или мы.

Теперь не угадать исхода
ни для нее. Ни для народа.


* * *

На двенадцати подводах едет зимняя ночь,
едет, ленно понукает, не торопится.
Будет времечко подумать, кто задуматься не прочь,
пока небо за окошком поворотится.

Поворачиваясь, небо, не шатаясь, не скрипя,
поворачивает время задом наперед,
точно жемчуг из пучины, ниткой памяти скрепя,
выбирает и выбрасывает на берег.

Любо-дорого забраться одному, без сторожей,
в закоулки прошлой жизни, дальше отчества:
к Шевардинскому редуту от крестьянских мятежей
и в Михайловские пущи одиночества.

Ничего там не поправить, ничего не подсказать,
никого не остеречь там, но сторонкою
незамеченным пробраться вслед за войском под Казань,
неуслышанным наведаться к Саровскому.

Слава Богу, все там живы, все при сердце и уме,
есть на что полюбоваться, где постранствовать,
пока едет непоспешно ночь на горний свет, во тьме
просиявший над российскими пространствами.


ПОПЫТКА ОПРАВДАНИЯ

По светлому полю пшеницы
скользит неуклюжая тень.
Крикливая хмурая птица
летает вблизи деревень.

За что эту птицу не любят?
И словно бы счеты сводя,
за что ее гонят и губят
без цели и чем попадя?

За то ль, что цыпленка утащит,
в саду облепиху склюет
и очи нахально таращит?..
И это зло помнит народ?

За то ли, что снова и снова,
смущая музейный покой,
с волшебных картин Васнецова
уколет внезапной тоской?

Кружа по-над битвой кровавой,
слетая до сирых дверей,
предсказывал поклик картавый
великую скорбь матерей.

Но птица ли в том виновата,
и крик ли ее виноват,
что в поле стоят угловато
истлевшие тени солдат?

С восхода пройди до заката —
шевелятся в поле века.
Но птица ли в том виновата,
что скорбь на земле велика?
Убив, не залечите боли,
убив, зашвырнете в кусты,
а светлому русскому полю
не хватит былой красоты —

штриха,
векового слиянья
тревоги и тишины,
печали-воспоминанья,
подспудного чувства вины.

РОДНЯ

Я хотел бы пожить незаметно
и неслышно — как дышит трава,
ходит сон, или в думке заветной,
словно в дымке, плывет голова.

Я хотел бы, чтоб время и место
не совпали в глубинах числа,
и нездешняя женщина — Веста
мимо окон огонь пронесла.

И следя это чистое пламя,
и любуясь походкой ее,
я бы вспомнил, какое за нами,
не смолкая, шумит бытие.

И какая громада народа
неотступно идет по пятам,
что в себе схоронила природа,
расселив по укромным местам.

И сознав себя кровною частью
столь обширной, столь славной родни,
я б расслышал в себе их участье,
как мое в них, должно быть, они.



РАДОНИЦА

Опустишься в сон, как в глубокую воду,
и там, в глубине,
пройдешь по любимому сердцем народу —
друзьям и родне.

По тем, с кем уже не увидишься въяве
ни нынче, ни впредь.
Ах, кто не мечтал не в болезни, а в славе
легко умереть.

Но что перед жизнью пустые мечтанья!
Как огненный смерч
приносит с собою испуг и страданье,
так ранняя смерть.

И я не хочу никакого загада —
не стоит гроша,
ведь муку чужого предсмертного взгляда
узнала душа.

И я не хочу, точно птица, попасться
в силки, как в беду.
И в день поминальный, девятый по Пасхе,
я вновь к ним приду.

И вновь я услышу, как дышат могилы,
пресилив тиски,
остатком еще нерастраченной силы,
любви и тоски.

И вновь я увижу, как светел и тонок
небесный оклад.
И женщина плачет. И прячет ребенок
взрослеющий взгляд.


* * *

Правда справдится — разве не так
говорит собирательный опыт?
Разве мрак, набегая на мрак,
не родит в себе злобу и ропот?

Только ропот и злобу одни,
только пустошь и темные силы.
Разве даром блуждают огни,
где всхолмляются, множась, могилы?

Разве сердце не плачет тайком
о любви, о надежде, о вере?
Разве Бог открывает пинком
двери в мир или райские двери?


ПАСТУХ

Под сенью листвы, в пестроте мотыльков,
в чаду испарений
пасутся в низинках стада огоньков
и марьин-корений.

А где же пастух? Не видать пастуха:
ушел без доклада,
оставя одних — далеко ль до греха! —
пастись без догляда?

Ушел, загулял, задремал ли в тени?..
Но чудится облик,
сквозящий повсюду — скажись, не томи! —
как призрачный облак.

Скажись, покажись, заведи разговор,
утишь беспокойство...
Ведь все ощущает дыханье и взор
особого свойства.


* * *

Крещенские морозы отстояли,
и прибыл день на воробьиный скок.
Угрюмый дух (как Меньшиков в опале),
высвобождаясь из одежд и склок,
яснеет и смягчается — не слег
под гнетом холодов. — Но дале, дале
что мыслится и вычислен ли срок?

Как знать нам то, чего до нас не знали!
Утешимся: ведь свет пошел на прибыль.
Утишимся: в гордыни правды нет.
А если гибель близко — примем гибель,
как чей-то помрачившийся привет.
* * *

День простоял — и снова морок,
и снова, крадучись, дожди
пришли и стали между горок,
что впереди, что позади.

Тянись с надеждою во взгляде
за край небес — все та же мгла,
все то же там, как в палисаде,
в ограде,
в улочках села.

— Пропал покос?
— Пропал.
— Хреново.
— Не привыкать для наших мест.
Вон снег-то белый, да корова
не ест, а сено черным съест...

В который раз дивлюсь терпенью,
уменью наших мужиков
встречать усмешливо явленья
стихий, несчастий, дураков.

Не отшатнуться, но примерить,
не захандрить, но подмигнуть.
И этой силе не поверит.
И это сердце обмануть!


ЗАКЛИНАНИЕ

От звезды до звезды,
от весны до весны
да не грянет беды —
да не будет войны!

Будут речи ясны,
терпеливы труды
от сосны до сосны,
от воды до воды.

Будет возле крыльца
завиваться вьюнок.
Будет возле отца
подниматься сынок.

Свет родного жилья,
дух ржаного жнивья —
все отрада твоя
и держава твоя.

От сосны до сосны,
от воды до воды,
от весны до весны,
от звезды до звезды!