Вы здесь
Однажды досказать
Анатолий КОБЕНКОВ
И не хочу, а западаю в след
минувшего… Неспешно, как оратай,
проходит год, и мы глядим на снег —
как детская мечта — голубоватый…
И не мечтал, а западаю в миг,
музыкой топтаный… Как пальцы
кларнетиста,
бегут часы, и мы глядим на мир —
как чеховские дужки — серебристый…
* * *
небо косточкой оливы
растворяется в вине
фарисей сребролюбивый
возвращается к жене
бледный ослик твердь копытя
и твердя при этом «пу»
голубые губы вытер
о хозяйскую кипу
фарисей суму подъемлет
и сума промолвив «грю»
мужа бледного под землю
загоняет по ноздрю
о его седую кипу
спотыкаются рабы,
на его слепую пипу
натыкаются гробы
и жена его не знает
чьи летучие тиски
то лодыжки ей сжимают
то врезаются в виски
* * *
Бастующего шахтера
вывели из забоя,
гвоздь — из забора,
меня — из запоя,
Солженицына — из отчизны,
Высоцкого — из жизни;
меня из себя выводит
вымыслы о свободе…
А курочка Ряба
несет и несет золотые яйца —
возят ее дед да баба
на волшебные иглы китайца…—
другая давно смогла бы
нести съедобные яйца,
а эта упрямая Ряба
никак не желает сдаваться…
Дед плачет, баба плачет —
горюют на даче.
Все их тянут к внучатам —
куда там:
тянут-потянут,
вытянуть не могут…
* * *
Поедая виноград
с косточками винограда,
человек судьбе не рад
и она ему не рада.
с косточками винограда,
человек судьбе не рад
и она ему не рада.
Нацедив одеколон,
чтоб испить одеколона,
человек почти смешон:
три притопа, два наклона.
чтоб испить одеколона,
человек почти смешон:
три притопа, два наклона.
Угасая среди трав,
травам головы мороча,
человек не то чтоб прав,
но погаснуть правомочен.
травам головы мороча,
человек не то чтоб прав,
но погаснуть правомочен.
Разве только тишина,
закрывающая веки,
и права, и не смешна
в уходящем человеке
закрывающая веки,
и права, и не смешна
в уходящем человеке
А под тот бобровый, что серебром
к бакенбардам вызолоченным цеплялся,
запускал он того, кто его ребром
на заре туманной распоряжался.
к бакенбардам вызолоченным цеплялся,
запускал он того, кто его ребром
на заре туманной распоряжался.
А за тот Оринушкин поясок —
на свою последнюю путь-дорожку —
не судьбу заткнул он, а туесок…
Мы потом узнали, что — под морошку…
на свою последнюю путь-дорожку —
не судьбу заткнул он, а туесок…
Мы потом узнали, что — под морошку…
* * *
Нежный безумец Батюшков; червь сребробровый
старец Державин; хереса полный Хемницер;
с жучкою Пушкин; с курицей — Вельтман; с Каштанкою — Чехов …
старец Державин; хереса полный Хемницер;
с жучкою Пушкин; с курицей — Вельтман; с Каштанкою — Чехов …
Всяк, Велимиром ведомый, что срам занавесил
мятою наволкой, ходит к нам утром стрелецким
ятями прах ворошить, ерами мять черепа…
мятою наволкой, ходит к нам утром стрелецким
ятями прах ворошить, ерами мять черепа…
* * *
Кукушонок прячется в часах,
пятясь в полночь струганным затылком,
третий час, как треснула в усах
поцелуев пряная копилка…
Много раз, на выдумки горазд,
я себя в тебя бросал, как в прорву,
на твоих «не трожь меня» сто раз —
как сапер, и взорван был, и порван,
на одном твоем «не подходи»
я бы мог повеситься раз сорок….
А сегодня — птичка из груди,
как строка Ахматовой — из сора…
А сегодня — я, как самолет
в небе крупнозвездного помеса:
вдруг на задыхание мое
пятясь в полночь струганным затылком,
третий час, как треснула в усах
поцелуев пряная копилка…
Много раз, на выдумки горазд,
я себя в тебя бросал, как в прорву,
на твоих «не трожь меня» сто раз —
как сапер, и взорван был, и порван,
на одном твоем «не подходи»
я бы мог повеситься раз сорок….
А сегодня — птичка из груди,
как строка Ахматовой — из сора…
А сегодня — я, как самолет
в небе крупнозвездного помеса:
вдруг на задыхание мое
ты решила трусики повесить…
* * *
в такси с альбомом Сезанна
Дрофа, слетевшая в строфу
по знаку до-ре-фа,
и для Ли Бо, и для Ду Фу —
весна, а не дрофа.
по знаку до-ре-фа,
и для Ли Бо, и для Ду Фу —
весна, а не дрофа.
А для Вийона Франсуа —
при всхлипе ля-ля-си —
дрофа — девица Франсуа
в шпалерах Сансуси.
при всхлипе ля-ля-си —
дрофа — девица Франсуа
в шпалерах Сансуси.
А для того, кто господин
для Чио-Чио-сан,
она — заморский мандарин
из мглы а ля Сезанн…
для Чио-Чио-сан,
она — заморский мандарин
из мглы а ля Сезанн…
Сезанн, Сезанн, моя любовь,
и звук, и цвет виной
тому, что, выйдя из Ли Бо,
ты обернулся мной,
и звук, и цвет виной
тому, что, выйдя из Ли Бо,
ты обернулся мной,
Сезанн, Сезанн, мой поводырь,
ступенька и консоль
для разбегающихся вширь
си-до-ре-ми-фа-соль,
ступенька и консоль
для разбегающихся вширь
си-до-ре-ми-фа-соль,
где и художник, и дрофа —
коль в корень посмотреть,
давным-давно — моя строфа,
жидовская на треть,
коль в корень посмотреть,
давным-давно — моя строфа,
жидовская на треть,
и все, что прячется в мазке
и музыке под стать,
ей на каленом языке,
как ягоды катать, —
и музыке под стать,
ей на каленом языке,
как ягоды катать, —
катать печальника Ду Фу,
катая заодно
Ли Бо, и кисточку — в шкафу,
и в чашечке — вино,
катая заодно
Ли Бо, и кисточку — в шкафу,
и в чашечке — вино,
катать девицу Чиосан,
чтоб задом наперед
она стекала по усам,
чтоб задом наперед
она стекала по усам,
не попадая в рот,
чтобы девицей Франсуа
и глотку перекрыть,
и от поэта Франсуа
печенку заслонить… —
вольно строфе глотать дрофу,
и сплевывать такси,
в котором дверца на фу-фу
и звук на ля-ля-си…
* * *
чесотка воздуха: прыть комаров; склероз
свекольных листьев; в небе — не чело ли
грозы минувшей? ветер под стрекоз
изрыт шмелем и навощен пчелою;
пугливые бурундуки; с руки
кормящиеся сойки и синицы;
упавшие в озера рыбаки:
кто — по ключицы, кто — по ягодицы;
коровы — в травах, девки — в сапогах,
их попы в можжевеловых иголках
горят мужьям, блуждающим в лесах
с росой в паху и грудью — в перепелках…
Сначала — солнцу, а потом — луне:
одни — плечо, другие кажут очи,
но главное, что всяк при тишине,
по наущенью Господа — проточной,
а коль петух под маковку взлетит,
дабы в крыла ударить, как в ладоши,
то этим самым только подтвердит,
что мiр хорош, и мир его — хороший…чтобы девицей Франсуа
и глотку перекрыть,
и от поэта Франсуа
печенку заслонить… —
вольно строфе глотать дрофу,
и сплевывать такси,
в котором дверца на фу-фу
и звук на ля-ля-си…
* * *
чесотка воздуха: прыть комаров; склероз
свекольных листьев; в небе — не чело ли
грозы минувшей? ветер под стрекоз
изрыт шмелем и навощен пчелою;
пугливые бурундуки; с руки
кормящиеся сойки и синицы;
упавшие в озера рыбаки:
кто — по ключицы, кто — по ягодицы;
коровы — в травах, девки — в сапогах,
их попы в можжевеловых иголках
горят мужьям, блуждающим в лесах
с росой в паху и грудью — в перепелках…
Сначала — солнцу, а потом — луне:
одни — плечо, другие кажут очи,
но главное, что всяк при тишине,
по наущенью Господа — проточной,
а коль петух под маковку взлетит,
дабы в крыла ударить, как в ладоши,
то этим самым только подтвердит,