«По экрану плывут довоенные утки...»

«ПО ЭКРАНУ ПЛЫВУТ
ДОВОЕННЫЕ УТКИ…»




городок
Заставка в мониторе: городок,
Где дождик моросит в начале века,
Зеленое авто, библиотека,
И женщина выходит на порог.
На ратуше часы — на них второй,
Молочница с бидоном в переулке,
Девчушка с гувернанткой на прогулке,
Похожая на фантик золотой.
И пятнышки зонтов над головой,
И бежевым окрашенные стены,
И юноша, убитый под Верденом,
Вернувшийся взглянуть на город свой…
Но это я придумал. «Фотошоп?» —
Мой офисный сосед пришел с обеда.
Был август на земле, кончалось лето,
И дождик вдруг собрался и пошел.


облако плывет
Ты говорила «облако плывет»,
И облако взаправду проплывало.
В асфальте Ярославского вокзала
Сквозь трещины блестел осенний лед.
Был час беды — тяжелый и глухой,
Хотелось умереть, и рифм глагольных
Рос зябкий говорочек колокольный,
Позванивая мне заупокой.
На площади кормили голубей,
Вагон ушел, перрон опять остался —
Вседневный кубик-рубик собирался
В бессмысленной трехмерности своей.
Вскипая, убегало молоко
На кухнях сталинистого ампира,
А облако плыло себе и плыло
Спокойно, безударно и легко.


словно
Черные листья, ветки, труха,
Черный фасад больницы —
Снится какая-то чепуха,
Лед иногда снится.

А иногда не свое совсем —
Как подсмотрел в щелку.
Щелкнет в подъезде замком сосед,
Галка в ветвях щелкнет.

Радио щелкнет еще над трюмо,
Свалится снег с крыши.
Словно из смерти вошел домой,
Словно бы в смерть вышел.


ницше
Утро возвращалось, словно любви и не было,
Ты одевалась, стесняясь при мне быть голою,
Иногда оставался «шираз» или четверть сухого белого,
И я пил «как горнист», высоко запрокинув голову.

Часы замедлялись, в окошке густела матовость,
Щелкал замок в коридоре, и било восемь,
Холодильник трудился, из чайника пахло мятою,
Ожиданьем беды и немного — прошедшей осенью.

Потом отпускало. И я ковылял за синькою,
Выходил из подъезда и хлопал пружинной дверью,
То, что не убивает нас, может нас сделать сильными, —
Говорил я себе, не особо, однако, веря.


утром
В подъезде новые римейки:
«Наташа — блядь» и «Коля — жид»,
А у подъезда на скамейке
Окоченевший бомж лежит.

На четверть пиво не допито —
Не бомж, а барин на понтах,
И тут же рядом вьется свита —
Два санитара, два мента.

Приспущен флаг у горсовета,
Погода в целом не ахти,
И персональная карета
Движком противно тарахтит.

А я иду к метро не быстро,
Несу в кармане пирожок,
И снег идет за мной без смысла —
Обычный мартовский снежок.


жилец
Детство. Сумерки. На огороде
Моет лапу заботливый кот.
Бабка слушает сумрак: «Все ходит —
Ходит-бродит, заснуть не дает».

Тоже слушаю: тихо все вроде,
Страшно: дом на окраине, лес.
Говорю ей: «Бабуля, кто ходит?»
Отвечает: «За стенкой жилец».

Это все-таки глупость, ей богу —
Через тридцать с копейками лет
Просыпаться от страха: под боком
Ходит-бродит ужасный сосед.

И сидеть до утра на кровати,
Слушать: прям-таки ходит — как встарь,
И шептать ему: «Глупое, хватит,
Ну давай, перестань, перестань…»


семенова
Доверчивое лето пахло кленами,
И в рифму сочинялось на ходу
Про то, как я печальную Семенову
Люблю за доброту и наготу.

А ночью пахло мокрою акацией,
Болтал ногами месяц золотой,
С Семеновой снимая комбинацию,
Я знал, что все закончится бедой.

Июнь взмахнул косынкою зеленою,
И поезд свистнул пару раз вдали,
Оставила меня моя Семенова,
Спасаясь от нахлынувшей любви.

Летело вслед нечаянно-невольное
«Катись отсюда, дура, хер с тобой!» —
Во внутренней запущенной Монголии
Случался и до этого запой.

Забыт в моей прихожей плащ капроновый,
Укус ее краснеет на плече,
Семенова, Семенова, Семенова,
Зачем тебя я выдумал, зачем?


ножик и не только
Сколько лет тогда мне шло по чину?
Восемь или девять, вероятно.
За подкладкой ножик перочинный
С коцаной зеленой рукояткой.

Можно будет бросить с оборотом
В землю за четвертым детским садом —
Это называлось вертолетом,
А издалека бросать — десантом.

В тайнике за домом пачка «шипки»,
Ветер машет форточкой разбитой,
Над губой осколочное — шифер,
И над бровью памятка карбида.

В промежутке словно длинный прочерк —
Словно форматнулся, грешным делом.
Или пролетело как-то очень —
Как-то слишком быстро пролетело.


довоенные фильмы
Военспец, черно-белое зыбкое утро
Где-нибудь на границе с Китаем.
По экрану плывут довоенные утки,
А потом одна улетает.

Над рекой повисает холодное небо,
Прогибаясь над дальней заставой.
Повар Зуев лохматого пса кормит хлебом.
Домработнице снится Сталин.

Выпускница в удобной мосторговской кофте
На веранде решает задачу,
Ее папа-полярник пьет сваренный кофе
В тишине государственной дачи.

Довоенное лето ложится в бобину.
Ожидая второго пилота,
Шестьдесят миллионов заходят в кабину
Межпланетного звездолета.

Военспец выпьет чаю, закусит галетой,
Поглядит на фальшивую карту,
Улетевшая утка вынырнет где-то
За засвеченным кадром.