Полынь, полынь...

* * *

Из далёка-далека

задувает ветер вольный,

пролетают облака

над высокой колокольней.

И один звонарь честной

шлет оттуда — по канону —

в мир небесный и земной

переливчатые звоны.

Ладя со своей душой,

путь надежды душам дарит;

если час придет — в большой

грозный колокол ударит...

Но, канонам не служа,

чувствовать,

как в братстве кровном

породняется душа

то с косым лучом,

то с громом,

и над храмами посметь

в бликах темноты и света

с облаками пролететь —

это тоже путь поэта.

Полынь

Полынь, полынь шумит,

прильнув к блестящим рельсам.

В полыни облаков пылает полынья.

Полынь, полынь поет мне голосом нетрезвым,

что трезвым забытьем был долго болен я...

Железный путь в степи попал в полон полыни:

подкатится к ногам полынная волна,

и с нею, как любовь забытая, прихлынет

тяжелый аромат полынного вина...

Отстав от скоростей своей судьбы повинной,

один стою, полынь вдыхая глубоко:

мой поезд убежал по колее полынной

и в полынье исчез — в полыни облаков...

Душе, принявшей вдруг полынное причастье,

не защитить своих построенных твердынь:

полынь, полынь поет,

что нет больнее счастья —

сойти с блестящих рельс в вечернюю полынь.

* * *

Что за блески,

что за плески

разрывают полумрак?

Это обрывает леску

светлоперый царь-судак.

Это звезды задувает

серебристый ветерок.

Это тянет над Дунаем

с тонким присвистом

нырок.

Это косы

мелей желтых

протянулись к островам.

Это заревые волны

хлещут катер по бортам.

Это ухает о днище

пульс неровный глубины...

Это сердце

гребень ищет

новой жизненной волны —

в солнечном

слепящем створе

свой разгадывает путь:

то ли выйти в сине море,

то ли к берегу свернуть.

* * *

Рассвет с песчаных дюн крадется тихомолком,

и взглядом древних лун, пронзительным и долгим,

глядят глаза совы сквозь ближние деревья...

И посреди судьбы — за ней и перед нею —

стоишь еще в былом под замутненной высью,

но тянешься крылом невидимым за мыслью —

без суетливых смет, без масок и обличий —

на проблеск, на просвет, на тонкий просвист птичий...

Чтоб — ветром по лицу — познать земное время,

но отвечать Творцу на языке творенья.

Чтоб отвечать судьбе — в исканиях взаимных

узнав ее в толпе и в сумерках совиных,

приняв на острие лучащегося дара

короткие ее и длинные удары...

Кощей

Водку пьет, начальство матюкает,

добывает острогой лещей

и глядит, как Волга утекает,

мужичок по прозвищу Кощей.

Отрицательный герой...

И речи,

может, вовсе б не было о нем,

если б здорово не клал он печи —

между браконьерством и питьем.

Если б ветер,

что в карманах свищет,

жадностью Кощея заразил...

Если б не был он похож на тыщи

непутевых мужиков Руси.

Если б каждою весной не слушал,

рот разинув,

шум гусиных крыл...

Если б человеческую душу

до конца в себе изматерил...

Но пока —

ветвистый дуб над Волгой

до ларца корнями достает —

там яйцо лежит,

в яйце — иголка,

где душа Кощеева живет.

* * *

Молчи, пожалуйста. Вслух — ни слова.

Не наш ли иней осенний снова

прилег на травы и начал таять?

Почувствуй, сколько вместила память

цветов увядших, цветов расцветших...

Давай не будем считать ушедших,

которых здесь не увидим боле:

недолог путь от любви до боли...

С тобою рядом, с тобою вместе

хочу я сердцем дослушать песни

ручьев бегущих, ветров открытых —

за всех отживших и незабытых...