Вы здесь

Сберегатель русского народа

(85 лет назад успешно закончила работу Нансеновская помощь вымирающей от голода России)
Файл: Иконка пакета 10_chvanov_srn.zip (30.86 КБ)
Михаил ЧВАНОВ
Михаил ЧВАНОВ




СБЕРЕГАТЕЛЬ РУССКОГО
НАРОДА
(85 лет назад успешно закончила работу
Нансеновская помощь вымирающей от голода
России)




«Я сказал свое слово здесь, и буду повторять это снова и снова. Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!..»

«Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу…»
Фритьоф Нансен

XX век был веком запланированного ритуального уничтожения русского народа: Третьего Рима — даже гипотетического — не должно быть! Впрочем, начало претворению этого плана в жизнь было положено еще во второй половине XIX века — убийством императора Александра II. Объективности ради надо признать, что русский народ не только пассивно способствовал собственному уничтожению, но и активно сам участвовал в нем. Враги прекрасно изучили его широкую мятущуюся мессианскую душу и подсовывали ему, в большей части своей уже отказавшемуся от Бога, всякие сладкие приманки, вроде строительства рая на Земле для бедных за счет богатых в отдельно взятой стране, хотя на самом деле ему была уготована лишь роль пушечного мяса и топлива в костре запланированной будущей мировой сатанинской революции.
Правда, не все у новых архитекторов планеты получилось. Русский народ еще жив или почти жив, хотя его численность сегодня по крайней мере втрое меньше, чем предполагалась по демографическим расчетам начала ХХ века, к тому же, может, в большинстве своем к истинным русским мы уже имеем примерно такое же отношение, как нынешние греки — к древним грекам, может, осталось одно лишь имя. Бывал я в Греции, в том числе в Салониках, откуда пошли есть наши равноапостольные Кирилл и Мефодий, а еще раньше — св. вмч. Дмитрий Солунский, покровитель всех славян, которые оказались не достойными его жертвы, предали его, разбежавшись в истории в разные стороны. Да еще по-братски время от времени выясняют между собой отношения, что им больно аукается, и, если не опомнятся, закончится это внутренним распадом каждого из славянских народов до полного исчезновения. В физике подобное называется аннигиляцией. Видывал я и нынешних греков: в храмах галдят как на базаре, рядом теплое море плещется, если забыться, можно подумать, что ты в Одессе, тот же народец, только говор, в отличие от одесского, новогреческий…
Но жив еще русский народ, хотя, может, пришли его последние сроки. Всего еще несколько десятилетий назад именем «русский» гордились представители в свое время приютившихся под его добрым простосердечным крылом иных народов, таким образом спасшихся от порабощения или полного уничтожения. Но, отогревшись, грамоту одолев и почувствовав, что русский народ занедужил от внешних и внутренних врагов, побежали от него с хулой на него, забыв былое добро, в разные стороны, стараясь угодить его врагам (недавно в Ташкенте был снесен памятник узбекской семье, которая в Великую Отечественную войну усыновила и удочерила 16 детей разных национальностей; снос был объяснен тем, что Дворец Дружбы, напротив которого стоял памятник, теперь переименован в Дворец Независимости). А представители тех народов, что по какой-либо причине не успели или не смогли под беловежеский шумок убежать, хотя бы потому, что живут в середине России, и потому самостийные государства, о которых они тайно мечтают, не могут рассчитывать на внешние границы, уже оскорбляются, когда их за рубежами России по привычке называют русскими, и чисто из политкорректности и по причине, что русский народ еще жив, с ужимками, с оговорками, сквозь зубы соглашаются лишь на толерантное имя «россиянин». В угоду им партия с претенциозным названием, но пустым содержанием «Справедливая Россия» даже орден учредила: «Российская нация». Я еще понимаю, когда российский народ, но когда российская нация!
Но, тем не менее, русский народ пока еще жив. После череды страшных экспериментов над ним: после системного истребления сначала японской, потом первой мировой войной, удачно переведенной в революцию, после всевозможными большевистских экспериментов, после немецко-фашистского нашествия, после «реформ» незабвенного Н.С. Хрущева, которого не случайно так любят наши леволиберальные демократы, после семибоярщины Ельцина, на приход к власти которого только США, находящиеся под властью беззакония, напрямую выделили полмиллиарда долларов, в стране даже образовалась какая-то стабильность, и в этом несомненная заслуга В.В. Путина, хотя… (мне столько раз пришлось бы перечислять эти «хотя», что на это ушла бы целая страница). Тем не менее, из разряда презрительно-оскорбительных в 90-х годах прошлого века в разряд востребованных вернулось слово «патриот», более того, оно даже стало модным; одномоментно вдруг стали патриотами вчерашние разрушители России, так называемые либеральные демократы, патриотами объявили себя олигархи, юркие последователи незабвенного Остапа Бендера (они даже памятник ему поставили) и внуки лейтенанта Шмидта, вчера разворовавшие страну; но у всех «патриотов», в том числе у многих членов правительства, дети, а то и полностью семьи, обосновались почему-то в Лондоне. Ну, посудите сами, разве не патриоты: скупили недвижимость чуть ли не всей Европы, и не только Европы, и таким образом расширили границы России!
И неопатриотическая власть даже вдруг вспомнила про еще живой, но уже вымирающий и умирающий русский народ, когда, может, уже поздно, когда процесс его духовного умирания и физического вымирания, выражаясь словами известного политического деятеля и небесталанного артиста разговорного жанра Михаила Горбачева, которого в простом народе еще в самом начале его слащавого правления назвали Меченым, уже не просто пошел, а, может, уже стал необратимым. Власть, то ли, наконец, услышав крик отчаяния почти изведенной начисто национальной русской интеллигенции, то ли из простой боязни, что скоро не над кем будет властвовать, как о главной национальной задаче — наконец-то! — заговорила о сбережении русского народа. Но сберегать народ — это не деньги сберегать в сберегательной кассе: положил, и проценты капают помаленьку, хотя в нынешней России это тоже сомнительное дело, проценты начисто съедает инфляция, а экономика привязана к американскому доллару, которой на самом деле есть ничто иное как пустая бумажка. Выдачей целковых роженицам дело не решить, хотя и смеяться над этим не надо, в нищей стране это дело не бесполезное; русскому народу, прежде всего, нужно дать или, точнее сказать, вернуть жизненные ориентиры, иначе говоря, национальную идею, ведь народ ныне вымирает не от голода, как утверждает товарищ Зюганов, хотя огромная часть его по-прежнему влачит жизнь за чертой бедности, а от духовной безысходности, от отсутствия каких-либо общенародных, в том числе нравственных ориентиров; русского пытаются превратить в немца, в англичанина, наконец, в еврея, из русского человека старательно выколачивают чувство общности, локтя, чувство долга — постоять за други своя, почувствовать себя частичкой великого русского народа, а если он лишится этого чувства, никакие материнские или даже отцовские капиталы не помогут.
Может, кого-то во власти, наконец, ошеломил жуткий по своему смыслу факт, что одной из комиссий ООН русский народ внесен в список вымирающих. Если, конечно, не специально внесли нас в этот список, выдавая желаемое за уже случившееся, чтобы окончательно придавить и раздавить нас морально. Как бы то ни было, низкий поклон тому, кто хотя бы заговорил, может, уже на краю пропасти, вслух об этой страшной — конечной для нас! — проблеме. Хотя пока это больше похоже на очередную пиар-кампанию, как, например, со спасением русского языка: объявил прежний президент, нынешний премьер-министр и председатель правящей партии, прошлый год Годом русского языка (а в нынешнем на каком будем говорить?), а СМИ, которые больше похожи на СМУ (средства массового уничтожения), как бы в насмешку над ним еще больше стали изощряться в глумлении над русским языком. К тому же сам факт объявления Года русского языка в России более чем странен, и является своеобразным актом отчаяния, свидетельствующим о крайней степени неуважения к если уже и не родному кому-то, то пока еще государственному языку. Я понимаю, когда Япония объявляет у себя Год русского языка, Китай, Франция, но было бы более чем странно, если бы Япония объявила бы у себя Год японского языка, Англия — английского. Ну, так вот, прошлый год прежний президент объявил Годом русского языка, а уже в этом году, даже еще при его правлении, «фурсенки», придумавшие пресловутый ЕГЭ, в средней школе отменили экзамен по литературе, а значит, и ее изучение, а литература, Слово, в России всегда была чем-то большим, чем просто чтивом.
Но был человек: не русский, не гражданин России, который еще в 20-е годы прошлого века, когда русский, российский народ дружно, словно сговорившись, одновременно уничтожали в братоубийственной войне вожди красные и белые, и так называемые союзники, а на самом деле интервенты, которые больше всего на свете боялись возрождения России, был Человек, который не на словах, а на деле спасал русский народ. И не просто на деле, а, без преувеличения сказать, положил свою жизнь на сбережение русского народа. Если бы мы не были преступно беспамятны, то не только в Москве — где памятник ему установили только в 2002 году, а клялись поставить еще в 1930-ом, не позже, чем через год после его смерти, — но в каждом поволжском и приуральском городе России и во многих городах ныне самостийной Украины должен был бы стоять памятник не В.И. Ульянову-Ленину-Бланку, потрудившемуся на ниве уничтожения русского народа, а этому поистине великому сберегателю русского народа, великому патриоту России, которого Ромен Роллан навал «единственным европейским героем нашего времени». Может быть, нужно признать, что этот человек был самым великим человеком ХХ века. Но великими по древней варварской привычке мы считаем великих злодеев, отличившихся как раз на поприще уничтожения народов, чужих или своих. На памятнике должна быть скромная и строгая надпись: «Фритьофу Нансену — благодарная Россия!»
Да, когда противоборствующие стороны в России, словно сговорившись, как бы поставили перед собой единую цель: как можно больше уничтожить и без того обескровленного первой мировой войной и революцией российского народа, а так называемое мировое сообщество только радовалось этому и подогревало братоубийственный пожар, он, далекий от политики великий полярный исследователь, норвежец, у которого близких и дальних родственников в России не прослеживалось, отставил в сторону все свои запланированные экспедиции, научную работу, и, вызывая раздражение и неудовольствие красных и белых вождей, а также огромного количества западных политиканов, ждущих окончательного уничтожения России, превращения ее в сырьевой придаток Европы и Америки, все свои силы посвятил сбережению русского народа.
Да, у одних это вызывало раздражение, переходящее в злобу, у других — недоумение: почему именно он, норвежец и далекий от политики полярный исследователь?
На то были особые причины. Главная из которых: помимо того, что он был великим полярным исследователем, он был великим, планетарно мыслящим Человеком (святое одиночество в бескрайних просторах ежечасно грозящего смертью Северного Ледовитого океана давало возможность увидеть планету и человечество на ней как бы со стороны, уйти от суетного, сиюминутного, увидеть главное), смотрящим далеко в будущее и многое видевшим там, в том числе глобальные беды, которые человечество ждут, и надежду, которая может предостеречь его от этих бед. А надежду, к удивлению многих, он увидел в разрушенной, обескровленной мировой войной и раздираемой гражданской войной России.
Да, однажды побывав в России, даже не в самой России, а на полярных ее окраинах, во время подготовки экспедиции на «Фраме», а потом глубже узнав ее в путешествии по Сибири, он не просто глубоко полюбил Россию и русский народ, но и, как великий ученый и как великий провидец, увидел, что за Россией, за душой ее народа, для кого-то загадочной, а для него понятной и близкой, будущее не только Европы, но и всей планеты. В 1913 году он, не задумываясь, принимает приглашение русско-норвежского Сибирского акционерного общества быть консультантом в экспедиции по изучению возможностей транспортных связей с Центральной Сибирью, то есть участвовать в прокладке Северного морского пути, которым позже, в советское время, не без оснований так гордились, ведь Северный морской путь сыграл исключительную роль в освоении Восточной Арктики и Сибири. Через Карское море на пароходе «Коррект» Нансен прошел от Норвегии к устью Енисея. Был момент, когда он буквально спас корабль от верной гибели. В устье Енисея можно было бы закончить оговоренное договором путешествие, но он на катере поднялся верх по Енисею до города Енисейска, оттуда добрался на лошадях до Красноярска, а потом по железной дороге доехал до Владивостока. На обратном пути Нансен заехал в Петербург, где принял участие в обсуждении вопроса об оказании помощи неудачной экспедиции Г.Я. Седова к Северному полюсу.
Путешествие по Сибири произвело огромное впечатление на Нансена. Вернувшись на родину, он написал книгу «По Сибири» (1914 г.), в которой предсказывал Сибири огромное будущее: «Наступит время, она проснется, проявятся скрытые силы, и мы услышим слово о Сибири. У нее есть свое будущее. В этом не может быть никакого сомнения». Как бы подчеркивая эту уверенность, он дал книге подзаголовок: «В страну будущего». Кто, кроме Нансена, может, только разве сумасшедший, так мог назвать книгу о России, в то время разоренной, — в том числе самими, впавшими в беспамятность и беснование, русскими?!
Надо ли мне сейчас перечислять, что дала России в XX веке проснувшаяся, точнее, разбуженная Сибирь — в том числе целую плеяду больших ученых, мыслителей, писателей…
Многие тогда не понимали, как и сейчас не понимают, или делают вид, что не понимают, что, спасая Россию, Нансен спасал и Европу, а вместе с ней и весь остальной мир. Многие до сих пор не могут простить ему таких слов: «Русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу». И это он говорил о стране, в то время буквально вымирающей от голода! И в разных вариантах он повторял эту мысль снова и снова, в разных странах и с разных трибун: «Это будет Россия, которая в не слишком отдаленном будущем принесет Европе не только материальное спасение, но и духовное обновление». Если все-таки, пусть с большой оговоркой, говорить о Нансене как о политике и вкладывать в это понятие высший смысл, то он стал им еще во время похода на Северный полюс, в котором взлелеял мысль не только о создании международной организации, которая способствовала бы установлению между государствами таких отношений, которые в будущем давали бы возможность предотвращать войны и другие социальные катаклизмы, но и об особых духовных отношениях между народами, которые стали бы выше государственных… Но для этого нужно было найти духовное поле, которое могло бы стать платформой, прочным основанием для будущего гармоничного обустройства погрязшего в войнах и междоусобицах человечества. И, может, неожиданно для себя он нашел эту духовную опору в России, увидев в душе русского народа вселенскую объединяющую душу. Нансен безоговорочно поверил в Россию, как во всемирную надежду. И когда в нее пришла беда, Нансен, отбросив все свои дела, даже те, которые были для него главными в жизни, пришел России на помощь.
Впрочем, спасать русских, может, сам не подозревая о том, он начал еще до нашей российской национальной катастрофы. Незадолго до начала Первой мировой войны своей книгой, а особенно картой-схемой в ней, он в апреле 1914 года спас выдающегося русского полярного исследователя В.И. Альбанова, штурмана экспедиции Г.Л. Брусилова на шхуне «Св.Анна», ушедшей в Арктику в один год с экспедициями Г.Я. Седова и В.А. Русанова. В.И. Альбанов с матросом Конрадом шел несколько месяцев по плавучим льдам, ориентируясь исключительно по карте-схеме в книге Ф. Нансена, которую нес с собой, наверное, как Библию, когда из-за лишнего веса было выброшено все, что можно и нельзя было выбросить с затертого льдами судна; шел чуть ли не от самого Северного полюса, и вышел с бесценными научными материалами экспедиции на Землю Франца-Иосифа, где счастливо встретился с экспедицией, пришедшей на поиски Г.Я. Седова. Это событие останется практически незамеченным, потому что уже вовсю полыхает первая мировая война. Как и миллионы русских, В.И. Альбанов вскоре сгорит в сатанинской топке гражданской войны: то ли умрет от тифа в одном из поездов отступающей Белой армии, то ли погибнет при взрыве поезда, подорванного красными партизанами, на станции Ачинск. Но до этого он успеет написать замечательную книгу-отчет о своем беспримерном ледовом походе «На юг, к Земле Франца-Иосифа», которая и до сегодняшнего дня остается малоизвестной в России, зато на Западе уже на рубеже XX-XXI веков будет не раз переиздана: во Франции, США, Англии, где ее назовут забытым шедевром русской литературы. Это печальное недоразумение, кажется, скоро исправит московское издательство «Вече».
В результате Первой мировой войны в обескровленной России оказались сотни тысяч военнопленных. В условиях гражданской войны жили они в ужасающих условиях и тысячами умирали от голода и болезней, помимо того, они были взрывоопасным элементом, что показала ситуация с воевавшими на стороне Германии братушками-чехами (это к вопросу о славянством единстве), которые, взбунтовавшись в плену, вели себя в России похлеще гитлеровских оккупантов в Великую Отечественную, не говоря уже о том, что спровоцировали гражданскую войну, а затем и иностранную интервенцию. Помимо пленных в России накопилось около 30 тысяч интернированных. В то же время более 200 тысяч русских пленных — самая работоспособная часть мужского населения страны, можно сказать, генофонд нации, если учесть, что самые лучшие в большинстве своем уже легли на полях сражений! — томились в лагерях военнопленных за рубежами России, не говоря уже о том, что они тоже были непосильным бременем для стран, в которых находились. Созданная к тому времени Лига Наций, пусть еще далеко не совершенный прообраз международной организации, способной предотвращать социальные и политические катаклизмы, в том числе войны, мечту о которой лелеял во время похода к Северному полюсу и к созданию которой имел самое непосредственное отношение Фритьоф Нансен, еще не способная сама решать такие трудноразрешимые задачи, не зная, с какого конца к этой проблеме подступиться, увидела единственный выход в том, чтобы поручить выполнение этой грандиозной задачи какому-то одному лицу с абсолютным авторитетом, придав ему чрезвычайные полномочия Верховного комиссара. Нужен был человек, которому доверяли бы правительства если не всех, то по крайней мере подавляющего большинства европейских стран, в том числе большевики, захватившие власть в России, и которому оказалось бы по плечу такое грандиозное предприятие. Лига Наций решила, что это дело по плечу только одному человеку в Европе: человеку несокрушимой воли, такого же несокрушимого упорства и всемирного непререкаемого авторитета — великому норвежскому полярному исследователю Фритьофу Нансену. Но все знали, что он перед собой начертал план многочисленных и очень важных для человечества научных экспедиций, на осуществление которых мало и двух жизней, а он был уже далеко не молод, и потому на получение его согласия было мало надежды.
К удивлению всех, Фритьоф Нансен легко согласился, перечеркнув тем самым все свои научные планы.
Почему?
Потому, во-первых, как я уже говорил, что он возлагал на Лигу Наций, в создание которой вложил часть своей души, надежды, что со временем она станет международным инструментом, способным предотвращать социальные и политические катаклизмы, в том числе войны. А во-вторых, он увидел, что страна, с которой он связывал будущее Европы и даже всей планеты, в беде, и решил, что он должен сделать все возможное, чтобы помочь ей. То есть в своем решении он был, можно сказать, прагматичен: спасая Россию, он спасал Европу, а вместе с ней и весь мир.
Занимаясь военнопленными (и ради объективности надо сказать, что с большевиками оказалось легко договориться — а почему бы им не договориться, если вдруг нашелся человек вне России, который вдруг взял на себя непосильные для них задачи — и они пунктуально выполняли взятые на себя обязательства: каждую неделю к западной границе прибывал очередной эшелон с военнопленными), Нансен увидел, что на Россию надвигается ужасающий голод. Семь лет войны опустошили стратегические запасы страны, нарушили транспортные коммуникации. 17 миллионов человек и 2 миллиона лошадей были изъяты из сельского хозяйства, блокада большевистской России (о попавшем под власть большевиков российском народе западные политики думали меньше всего) отрезала продовольственный подвоз извне. А тут еще на европейскую часть России, Урал и Сибирь обрушилась страшная засуха. Богатейшие житницы страны превратились в пустыни. Засуха захватила территорию размером в полторы Франции, на ней жило 42 миллиона человек, из них 18 миллионов детей. Засуха и, как следствие ее, голод, случались в этих районах и раньше. Но царское правительство, зная об этом, заранее создавало в районах, склонных к засухе, продовольственные запасы и вместе с общественным движением в помощь голодающим, в котором, кстати, активное участие принимал и Л.Н. Толстой, с большими трудностями, но как-то решало эту проблему. Большевики же своей жестокой политикой продразверстки, когда из крестьянских сусеков, в том числе в засушливых районах, выгребалось буквально все, вплоть до семенного зерна, довели страну до общенациональной катастрофы. Развязав шумную кампанию по помощи голодающим, они начисто выгребали зерно в других областях, менее подвергшихся засухе, тем самым организуя новые очаги голода, на Украине это делалось принципиально в областях с преимущественно русским населением, потому что там во время выборов в Государственную думу большинство проголосовало не за большевиков, а за кадетов.
Большевики до поры до времени скрывали обрушившуюся на страну и в значительной степени усугубленную их действиями беду, но когда беда переросла в общенациональную катастрофу, своим рупором они избрали М. Горького, который и обратился за помощью к мировому сообществу. Правда, сам «великий пролетарский писатель» остался равнодушным к национальной трагедии: обратившись к мировому сообществу, он спокойно укатил пережидать беду за границу. Свое отношение к трагедии русского крестьянства он выразил в одном из писем, кажется, Бухарину, что, мол, жалеть старорежимного русского крестьянина особенно-то не надо: в результате голода вымрут самые тупые, ленивые, на смену придет здоровое, крепкое, хваткое, образованное поколение…
Но так называемое мировое сообщество на обращение «великого пролетарского писателя» деликатно отмолчалось. Остался неравнодушным к беде только Международный Красный Крест. Сам бессильный чем-то реально помочь, настолько грандиозны были масштабы беды, он обратился опять-таки к Фритьофу Нансену с просьбой взять на себя, как в случае с военнопленными, полномочия Верховного комиссара, на сей раз — по оказанию помощи голодающей России. И снова, к удивлению многих, он не отказался.
Нансен обратился за помощью к великим державам: «…мандат, полученный мною, предлагает апеллировать к правительствам всего мира. И я буду настойчив. Я постараюсь сплотить народы Европы, чтобы они предотвратили жесточайшее испытание в истории, предстоит страшное состязание — кто скорей. Мы должны опередить русскую зиму, которая медленно, но верно надвигается с севера. Постарайтесь по-настоящему понять, что будет, когда русская зима настанет всерьез, потом будет поздно раскаиваться!» Но так называемые великие державы, под предлогом нежелания сотрудничать с большевиками, ответили отказом, в то время как в США пшеница гнила у фермеров, не знавших куда ее сбыть, а в Аргентине столько скопилось кукурузы, что ею начали топить паровозы. Тогда он обратился к частным лицам…
Несмотря на все нападки, интриги и противодействия, Нансену удалось организовать сбор средств и наладить доставку продовольствия в голодающие районы России. Сейчас это кажется невероятным, но первое время это приходилось делать при противодействии большевиков, чуть ли не подпольно. Русская беда на какое-то время объединила многих людей не только Европы, но Азии и Америки, в том числе и тех, которые только еще вчера воевали по чужой воле друг с другом, они вдруг почувствовали себя единым человечеством. Пожалуй, мир еще не видел такого горячего стремления оказать помощь попавшим в беду. И не потому, что на одну из стран впервые в мировой истории обрушилась такая беда, а потому, что, может быть, впервые на планете появился такой объединяющий всех человек. Увы, после Нансена человека такого масштаба и такого авторитета на планете уже не было. От частных лиц и организаций чуть ли не со всего мира стекались посылки с подарками и денежные переводы. Далеко не всегда представители имущих классов давали больше других. Чаще как раз беднейшие жертвовали свои последние деньги. Один рабочий из Монтевидео прислал все свои сбережения в 12 тысяч песо, французский поэт — 48 тысяч франков. А юная девушка из США — все содержимое своей копилки — 341 доллар. Квартирный хозяин и друг Нансена со студенческих лет пастор Хольт из Бергена, к тому времени уже одинокий старик, пожертвовал все свои сбережения в 3712 крон. Нансен гордился тем, что Норвегия, где уже в 1919 году был основан комитет помощи голодающим в России, со своим малочисленным населением, дала больше, чем кто-либо.
Масштабы и результаты деятельности возглавляемой Фритьофом Нансеном миссии были поистине грандиозны. Когда ее работа набрала полную силу, то ежедневно помощь голодающим оказывалась почти 2 миллионам человек в 14 областях России. Нансен сам много ездил по России, забирался в самую глубинку, заходил в крестьянские избы, зачастую заставая там уже только мертвых, его не останавливала опасность заболеть сыпным тифом, от которого из 60 его сотрудников-добровольцев умерли 10. В промежутках он ездил по Европе: Гаага, Берлин, Стокгольм… Везде он взывал к помощи. Из экономии средств Нансен не получал в миссии никакой зарплаты, он селился в самых дешевых гостиницах в холодных мансардных комнатах, ездил только в вагонах третьего класса. Свою речь в церкви в Копенгагене он закончил такими словами: «Я сказал свое слово, и буду повторять его снова и снова. Никогда не забыть мне смертную тоску в глазах русских детей. Спасите Россию!»
Выступление в Лиге Наций с программой помощи голодающим в России вызвало волну клеветнических нападок на Нансена: как со стороны западных правительств, так и со стороны некоторых белоэмигрантов, виноватых в трагедии России не менее, а может, и более большевиков, в свое время своей бездарной политикой доведших страну до революции. Они не могли простить Нансену его сотрудничества с Советами. До вымирающего от голода, в том числе и по их вине, российского народа им не было дела.
Нансеновская миссия помощи голодающим, действовавшая на благотворительные средства, работала в России с сентября 1921-го по август 1923-го года и спасла от голодной смерти 6,4 миллиона детей и почти полмиллиона взрослых, не говоря уже о том, что миссия учредила много детских домов. По случаю окончания работы Нансеновской миссии Совнарком принял специальное постановление, в котором выразил ему глубочайшую благодарность, подчеркнув при этом, что он организовал «широкую самоотверженную кампанию за оказание помощи голодающим в Советских Республиках» и вел «неутомимую борьбу с противниками этой помощи»… Постановление, подписанное председателем IX Съезда Советов М. Калининым, заканчивалось такой тирадой: «Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран».
Увы, насчет своекорыстия и бездушия правящих классов капиталистических стран товарищ Калинин был прав. Хотя последние слова в большей степени можно было отнести к самим большевистским бонзам. Тот же Калинин, принимая Нансена, демонстративно пил с ним пустой чай, а, проводив его, шел откушать в спецбуфет: теперь хорошо известно меню партийных бонз того времени, мало чем отличающееся от меню нынешних элитных ресторанов для олигархов, пролетарские вожди ни в чем не ограничивали себя, заботясь о своем здоровье, которое им нужно было для разжигания пожара мировой революции, свой народ их интересовал только в качестве дров в этой сатанинской топке. Примерно в то же время был разыгран и сентиментальный спектакль, когда крестьяне пришли спасать от голода Владимира Ильича Ленина, а он, тоже демонстративно пьющий морковный чай, отправил их скромные подарки в детдом голодающим детям. В то время, когда тысячи людей в России умирали от голода, большевики по всей стране собирали помощь бастующим английским рабочим. А в 1922 году, когда с голодом и с его последствиями до конца еще не было покончено, большевистское правительство, видимо, прислушавшись к мнению «великого пролетарского писателя», заявило, что больше не намерено помогать голодающим, чтобы не поощрять лентяев и тунеядцев, и снова начало экспорт хлеба за рубеж, чем вызвало возмущение мировой общественности. Доходило до того, что в одном порту с одного причала разгружали продовольственную помощь миссии Нансена и американской АРА, а на соседнем шла погрузка зерна в Гамбург.
Нансен, которого на Западе обвиняли в сотрудничестве с большевиками, даже в симпатиях к ним, на самом деле ненавидел большевизм, но ради спасения русского народа, который в то время был под властью большевиков, он сотрудничал с ними. Он верил в будущее России. Он верил в русский народ больше большевиков, строивших будущую Россию, отринув тысячелетнюю историю страны. В недалеком будущем они сведут героические усилия Нансена по спасению русского народа почти на нет, согнав в концлагеря генофонд нации — цвет русского крестьянства, но все равно великие труды Фритьофа Нансена не пропали даром.
Фритьоф Нансен мужественно переносил нападки со всех сторон и продолжал свое дело. Он вел работу с дальним прицелом. Сначала надо было утолить голод и остановить эпидемии — этот вид помощи в России так и назывался: «помгол». Затем миссия начала борьбу с последствиями голода и болезней, большевики этот период работы назвали «последгол», в его задачи входило обезопасить народ от повторения неурожая в следующие годы. Чтобы разрешить эту задачу, нужно было достать машины, тракторы, сельскохозяйственные орудия, лошадей и семена, а также строительные материалы. В 1923 году Нансен учредил — частично на свои личные средства: в этом году ему была присуждена Нобелевская премия мира в размере 122 тысяч крон, и такую же сумму он получил от датского издателя Хр. Эриксена — две сельскохозяйственные станции на коллективных началах: на Украине и в Поволжье. Эти крупные хозяйства должны были, по мысли Нансена, служить примером более рационального способа производства. В 1927 году на базе этих станций было создано два крупных совхоза, один из которых, на Днепре, получил имя Нансена.
Важное место в Нансеновской программе помощи России занимала помощь школам и университетам. Этим делом занимались специально созданные организации «Европейская помощь студентам», «Нансеновская помощь работникам интеллектуального труда». Нансен был убежден, что будущее любой страны зависит от уровня развития науки, а потому считал обязательным создать такие условия, в которых русская наука могла бы развиваться…
Но на помощи голодающим помощь Нансена России не ограничилась. Огромная часть России в результате братоубийственной гражданской войны оказалась за рубежом и была абсолютно бесправна, и, как ни парадоксально, часть белоэмигрантской верхушки, ослепленная ненавистью к большевикам, всячески мешала Нансену помогать голодающим крестьянам Поволжья, Приуралья, некоторых областей Западной Сибири и Украины. За пределы России оказались выброшенными 2 миллиона русских. (В прошлом году в Калужской области под Оптиной пустынью я встретился с потомственным уральским казаком, который вернулся в Россию аж с Папуа Новой Гвинеи). Многие из стран, приютивших русских, сами еще не пришли в себя от мировой войны, другие традиционно были нищими. Были наводнены беженцами Латвия и Эстония, около 30 тысяч российских беженцев было в Финляндии, не меньше 25 тысяч в Чехословакии, 50 тысяч в Югославии, 35 тысяч в Болгарии, около 75 тысяч в Азии, более всего русских беженцев оказалось во Франции — почти полмиллиона… У большинства из них не было никаких документов, они не имели никакого социального статуса, их перегоняли из одной страны в другую, как скот, без пищи и денег, они были обречены на вымирание. А некоторые правительства принимали постановления вообще не пускать русских. Не говоря уже о том, что в мире не было никакого социального или иного механизма, который мог бы решить проблему, созданную большевистской революцией в России. Никто не в силах был решить, на первый взгляд, простую, но в то же время практически неразрешимую задачу: дать беженцам право на жительство, на работу. Нужна была облеченная чрезвычайными полномочиями личность с непререкаемым авторитетом. И опять Международный Красный Крест обратился к Фритьофу Нансену. И опять он сразу же согласился. Он понимал, что истины нет ни у красных, ни у белых, не случайно патриарх Тихон, предавший анафеме большевиков, не благословил вождей Белого движения, и потому Нансен одинаково заботился об оказавшимся и под красными и под белыми русском народе, в который безгранично верил.
Из нынешнего поколения, наверное, уже мало кто, к сожалению или, наоборот, к счастью, сможет ответить на вопрос, что такое нансеновский паспорт. А ведь в 20-е годы прошлого века он спас жизнь сотням тысяч русских людей. Так называемый нансеновский паспорт был введен Лигой Наций в 1922 году по предложению Фритьофа Нансена для определения правового статуса русских беженцев. На старый российский паспорт или какой другой сохранившийся документ наклеивалась, после уплаты 5 франков, марка с портретом Нансена, дававшая законную силу данному документу. Юридическая сила нансеновских паспортов была признана 52 правительствами, в дальнейшем их выдавали армянским, турецким и сирийским беженцам. Это был до сих пор не виданный тип паспорта — в сущности, маленькая марка с портретом великого полярного исследователя, на которой стояла надпись «Societe des Nations». Но эта скромная маленькая марка предоставляла несчастным людям право на существование в странах, в которых они по воле судьбы оказались. Я такой паспорт видел в Болгарии, у директрисы Аксаковской гимназии в г. Пазарджик Александры Николаевны Полищук-Оболенской, который в свое время, без преувеличения сказать, спас ее отца, бывшего прапорщика Белой армии, пробиравшегося с этим паспортом из Турции в Прагу, в организованный по инициативе Фритьофа Нансена Русский университет для русских беженцев, и по дороге осевшего в Пазарджике. Подобные университеты и школы были открыты и в других странах. Я видел нансеновский паспорт во Франции у отставного капитана французской армии Алексея Владимировича Абакумова, внука полковника армии генерала Врангеля, и у племянника капитана-лейтенанта русской артиллерии Мишеля Юрша, потомка древнего литовского рода, до конца дней своих так и не принявшего французского гражданства и оттого имевшего немалые жизненные неудобства… К дочери Нансена, Лив, в Осло однажды подошел таксист, бывший полковник русской армии, оказавшийся племянником великого русского композитора Н.А. Римского-Корсакова: «Все мы, русские, благодарны Вашему отцу за то, что остались живы».
Помимо того, Нансен способствовал возвращению на родину десятков тысяч рядовых солдат Белой армии, чему опять всячески препятствовали некоторые белые вожди, прежде всего генерал А.П. Кутепов, который, потеряв чувство реальности, мечтал о новом военном походе на большевиков. Не трудно представить, чем обернулся бы этот поход для России, в новой братоубийственной схватке погибли бы еще миллионы людей, и Россия, скорее всего, перестала бы существовать как самостоятельное государство…
Фритьоф Нансен был прост, мудр и велик, как Северный Ледовитый океан. Он показал, как можно создать международное сообщество, предотвращающее войны и социальные катаклизмы. Мир по большому счету оказался недостойным его. Лига Наций, а после нее ООН, не стали инструментом, предотвращающим войны, социальные и этнические катаклизмы.
Рядом с Фритьофом Нансеном в XX, а теперь уже и в XXI веке, по величине, по масштабам содеянного добра (злых гениев было с избытком) некого поставить. С юношеских лет занимаясь историей исследования Арктики (пытался разгадать судьбу полярной экспедиции под руководством Г.Л. Брусилова на шхуне «Св. Анна», был одним из руководителей экспедиции по поискам самолета С.А. Леваневского, пропавшего без вести при перелете через Северный полюс из СССР в США в августе 1938 года), я всегда преклонялся перед Нансеном как перед великим полярным исследователем, разумеется, знал и о нансеновской помощи России, но никогда не задумывался над тем, что она может иметь ко мне самое прямое отношение…
Некоторые простые, но в то же время великие истины открываются порой неожиданно, можно сказать, случайно. В тот раз я приехал к матери, как всегда, лишь на пару дней, как оказалось, незадолго до ее смерти. Я тогда готовил очередное издание своей книги о В.И. Альбанове «Загадка штурмана Альбанова». В числе других книг я привез с собой книгу Нансена «”Фрам” в полярных льдах…».
Мать, освобождая стол от моих бумаг для обеда, спросила:
— А этот Нансен не имеет отношения к нансеновской помощи в 20-е годы, сразу после гражданской войны? Сначала засуха была, а потом страшный голод. У нас на хуторе до этого не доходило, а в некоторых деревнях мертвых ели, о кошках и собаках говорить нечего. Или, случалось, забредал в деревню чужой и пропадал, а потом только обглоданные кости находили. Отец, вспоминая то время, не раз говорил, что мы выжили тогда только благодаря какой-то нансеновской помощи. Только что закончилась гражданская война, в сусеках пусто, лошадей, всякую другую скотину — красные ли, белые приходили — реквизировали. Мне чуть больше года тогда было, а отец твой, наверное, еще грудным был, а может, бабка Лукерья еще на сносях с ним была.
И только тут меня больно стукнула запоздалая мысль-прозрение, что я, может, живу тоже благодаря Нансену, потому как мои родители, родившиеся в 1919 и в 1921 годах, вряд ли выжили бы, если бы не нансеновская продовольственная помощь, дошедшая тогда и до охваченных страшной засухой и страшным голодом предгорий Урала.
И как бы читая мои мысли, мать добавила:
— Теперь вот думаю: ни он, ни я не выжили бы. И тебя не было бы, и Веры с Юрой. И много кто еще не родился бы…
Я прочитал матери отрывок из книги дочери Нансена, Лив: «Мне казалось, что я-то уж знаю, как бороться с зимой, — говорил отец. — Но тяжесть борьбы, идущей в Восточной Европе, превзошла все мои ожидания... Я заранее готов был увидеть страдания, смерть и человеческое горе. Но я не предполагал, что увижу целые селения и даже целые провинции, где все только и живут в ожидании смерти-избавительницы. Я не был подготовлен к тому, что увижу мужчин и женщин, которые доведены голодом и страданиями до самых черных деяний. То, что мы видели, описать невозможно.
Пять недель прошло с тех пор, как я в приволжских степях видел обращенные ко мне огромные умоляющие глаза детей. Ради них и во имя милосердия обращаюсь я теперь к вам, к общественности, а через вас к правительствам. Давайте начнем действовать! Не то будет поздно!»
— У нас даже портрет Нансена на стене был, — вспомнила мать, — отец вырезал из какого-то журнала. Потом один заезжий, кажется, уполномоченный, что ночевал у нас, посоветовал убрать: иностранец рядом с портретом Сталина, как бы боком не вышло. Отец, бывало, как немного выпьет, без слез не мог: какой мы великий народ, мало нам было германской войны, так еще три года друг друга колошматили, сосед на соседа, брат на брата шел, довели страну до ручки, а какой-то иностранец после всего этого нас, беспутных, стал спасать от голода.
И меня обдала холодом другая мысль: «Может, если бы не Нансен, не было бы сколько-нибудь полноценного поколения 19 – 21 годов, которое в 41-ом первым приняло на себя удар гитлеровских полчищ, только 3 процента которого вернулось с войны, в том числе мой отец, тяжело раненый под Москвой. Поколения, благодаря которому выстояли призывники других, более поздних годов и, в конце концов, победили.
Покопайтесь в не столь уж отдаленной истории своей семьи, и, возможно, окажется, что вы сейчас живете благодаря великому норвежцу, потому что он спас ваших матерей, отцов и дедов: или от голода в России, или вернул их, обреченных на вечное изгнание, на Родину; а из-за страха смерти не пожелавшим вернуться в Россию помог выжить там, за рубежами ее — но остаться русскими…
Ради справедливости нужно сказать, что он помогал не только русским, он спасал порой враждующих между собой греков, болгар, турок, сирийцев, евреев… Я не знаю, есть ли памятник Нансену в Ереване, но он там тоже обязательно должен быть, если армяне считают себя великим и не беспамятным народом. В 1924 году, когда положение в России несколько стабилизировалось, Нансен, опять-таки отставив в сторону научную работу, поехал в Армению, где занялся изучением возможности размещения армянских беженцев, покинувших турецкую Армению в результате геноцида, и мыкающихся в различных частях мира. И снова ему удалось пробить стену холодного равнодушия…
В первые десятилетия после голода начала 20-х годов в Советской России власти Нансена официально любили. Его именем называли сельскохозяйственные станции, колхозы, детские дома, но, как правило, только те, которые он сам основывал или которым помогал. А потом начались новые большевистские и иные эксперименты над русским народом, ко всему прочему, может быть, кого-то всерьез напугали приведенные мной в качестве эпиграфа сказанные Нансеном на весь мир пророческие слова о будущем России. Срочно был переориентирован на восток вскормленный тайной беззакония Гитлер. Череда правителей-недоумков после Сталина — и в результате стал успешно осуществляться план Алена Даллеса по расчленению, а потом уничтожению России: ему помогали хрущевские реформы, по своим разрушительным результатам сравнимые, наверное, только с гитлеровской оккупацией; во время их Россия потеряла, объявив неперспективными, столько деревень и хуторов, сколько не потеряла во время войны. Потом необольшевистская криминальная революция 90-х годов, и любое воспоминание о нансеновской помощи только бы подчеркивало неспособность или даже нежелание очередной власти накормить родной не родной народ. Отечественный же, может, даже не европейский, а всемирный герой нашего времени, великий русский ученый Николай Иванович Вавилов, своими открытиями способный накормить не только Россию, но и, возможно, все человечество, огромная часть которого и по сей день страдает от недоедания, а в ближайшем будущем будет страдать еще больше, был уморен голодом в саратовской тюрьме.
Прежняя же, коммунистическая, власть помогала русскому народу забыть Нансена еще и потому, что он отрицательно относился к коммунистической партии Норвегии, как и к коммунистической идее вообще. Но Нансен принципиально никогда не состоял ни в какой политической партии. Кое-кто его называл даже космополитом, по большому счету он им и был, но только в том единственном, высшем, смысле этого слова; будучи истинным гражданином Земли, он любил все человечество и страдал по всему человечеству. Например, его назвал космополитом в некрологе в немецком журнале «Вельтбюне» известный немецкий журналист-пацифист Карл Оссецки, в 1936 году удостоенный, как и Нансен, Нобелевской премии мира (он погибнет в 1938 в гитлеровском концлагере): «Что стало бы без него с миллионами европейцев в те безумные 1919 – 1923 годы? Этот норвежец, ставший космополитом, заслужил “нансеновский паспорт” в бессмертие».

Спасая другие народы, Нансен оставался страстным патриотом Норвегии, а отрицательно относился к любым партиям потому, что, по его мнению, партийная борьба препятствует объединению народа для решения крупных общенациональных задач. Несомненно, будучи истинным гражданином мира, как гражданин и патриот Норвегии, Нансен выступал за широкое национальное движение, которое могло бы преодолеть всякие классовые и партийные противоречия. Он явился одним из инициаторов создания в Норвегии в 1925 году консервативного по своей сути Отечественного союза, ставившего своей целью объединение всех патриотических сил для создания мощного национального государства. Вот на что нужно бы ориентироваться нынешней власти в России, если она действительно патриотична, а не на искусственное поддержание и даже создание за счет нищих налогоплательщиков новых дебильных опереточных карманных партий во главе с «Единой Россией», жалким подобием КПСС. С коммунизмом, ради построения которого были угроблены миллионы русских, как-то не получилось, сказку сделать былью не удалось. Потом в срочном порядке стали строить социализм с человеческим лицом, все это утонуло в листопаде слов, теперь аврально строят капитализм с человеческим лицом…
Еще в 1930 году Моссовет постановил установить памятник Нансену в Москве.
Памятник был открыт лишь 18 сентября 2002 года в Большом Левшинском переулке (автор скульптуры Владимир Цигаль, архитектор Евгений Розанов) — исключительно благодаря огромным усилиям вице-президента общества «Россия-Норвегия» Карла Семеновича Цыха, который и на открытии памятника с горечью повторил, что «про Нансена у нас просто забыли».
Открытие памятника по большому счету осталось незамеченным, тем более — не стало событием, оно затерялось среди сообщений о других, более «важных» памятниках: всевозможным, в том числе виртуальным, зверюшкам и сомнительным литературным героям, таким, например, как Остап Ибрагимович Бендер. Впрочем, появление памятника гениальному предтече березовских и ходорковских в некотором смысле оправдано, пока именно он является в России олицетворением неофициальной, скрываемой от народа государственной и национальной идеи. Долго смаковали СМИ намечающуюся установку памятника то ли примусу, то ли кастрюле из «Мастера и Маргариты» Булгакова на Патриарших прудах. Об установке памятника Фритьофу Нансену я, например, узнал только через несколько лет после его открытия — в Интернете, и то по подсказке, потому как все «отечественные» СМИ в день установки памятника страдали по поводу угона «мерседеса» у получившего титул «дежурного по стране» пошлого шута Жванецкого, этот факт был возведен в ранг национальной трагедии, даже об официальных визитах тогдашнего президента Путина сообщали во вторую очередь.
Открытие памятника Фритьофу Нансену не стало осмыслением явления Нансена человечеству, его роли в спасении России, его попытки объединения человечества перед грядущими бедами и катаклизмами. Да и сам памятник поставили в скромном переулке, тогда как центральные площади и улицы большинства крупных и малых российских городов, еще не до конца вымерших благодаря их деревенским и сельским внукам и правнукам, продолжают нести имена палачей русского народа…
2008 г.