Секунда земного пути

* * *

Не нужно чертям сковородок
и ангелам греческих лир.
Людской бутафории сроду
не выразить тоненький мир.

Но, может быть, нам закольцуют
секунду земного пути…
Для рая — почти никакую,
для ада — любую почти.

* * *

По страстям, по страстям, по страстям
я сойду в непридуманный ад.
Что же нам, что же нам, что же нам
о различной туфте говорят?

Что мне ваши слова и слова!
Только Слово утешит меня.
И от смерти укроет сперва,
и от муки избавит, храня.

* * *

С водилой на МAN’е^{** МАN — марка немецких грузовиков.}, чтоб сделать навар
и выкрутить money везли мы товар:

плиту полтора на три метра б/у…
Озёра тумана скрывали траву.

Мелькали просёлки, посты ГИБДД,
мосты и посёлки, столбы и т. д.

Мне выпал нажиться нешуточный шанс
и, как говорится, потрачен аванс.

Но совесть поэта не купишь, увы,
хоть бизнесом это, хоть как назови.

Открылось, сорвалось моё воровство,
когда оставалось всего-ничего.

И, выйдя из MAN’а, я твёрдо решил
и впредь без обмана жить бедно, как жил.

Водила помялся и тронулся, а
туман расплывался, виднелась трава…

СОЛОВЕЙ

Светало понемножку.
В сумятице ветвей
как будто понарошку
забулькал соловей.

Мы венчаны, и вправе
я на такую страсть,
но закурил не прави…
нет, правильно стыдясь.

ТЕМА

Таджичка у Литинститута:
цветастый платок и дитё,
но, может быть, эта минута,
покуда я шёл до неё,

единственно ценная за день,
а всё остальное — туфта?
Прошёл... И оставлены сзади
поступок, любовь, красота.

И дело совсем не в привычке,
не в деньгах, не в качестве слёз,
а в том, что к вот этой таджичке,
да, именно к этой таджичке
пришёл милосердный Христос.

* * *

Увы, я вижу не «очаг» —
конфорку на плите
и не могу сказать «в очах» —
глаза вокруг не те.

Прости меня, высокий стиль
в классических стихах…
И я опять рифмую «пыль»
и не рифмую «прах».

* * *

Умён, красив, рождён в рубахе,
жена — подарок у него.
Шуты, поэты и монахи
считают гением его.

Семья не мучит воспитаньем,
есть что поесть и что попить...
Но человеку испытаньем
и счастье тоже может быть.

* * *

                                    Б. Рыжему

С Владивостока по Калининград
я не люблю окраины и центры.
Там строятся или уже стоят
торгово-развлекательные центры.

Торгово-развлекательное время.
Эпохи не предвидится иной.
Смотри, как в пламя переходит племя,
под звуки рыжей музыки блатной.

Под звуки рыжего певца блатного
душа становится дырява и дрянна.
Сентиментальность, повторяю снова,
жестокости другая сторона.

ДУХОТА

Зажигалка, рекламные спички, сигареты и водка. Прям к её косметичке, где помада и тушь, и подводка, он сложил на багажник барсетку, мобилу, бумажник, два увесистых кома ключей от машины и дома.
В вечереющем парке, увы, нет скамеек, нигде, ни одной. На окраине летней Москвы духотою сменяется зной.
Он не видит её, он почти ненавидит её. То же самое, в точности, можно сказать про неё. Они даже не знают того, как друг друга зовут. Как на каторжный труд сатана призывает на блуд.
В вечереющем парке, увы, нет скамеек, нигде, ни одной. На окраине летней Москвы духотою сменяется зной.

* * *

Поэту приходит журнал,
а там неплохая подборка,
но — что это? — вместо восторга,
он, кажется, духом упал.

Когда воплощаешь мечты,
то видно в возникшем зазоре
в какой суете и позоре,
душа, побираешься ты.

БЫВШЕЙ ЖЕНЕ

Я помню чёрную дорогу…
потом… сырые дерева…
Твою неясную тревогу.
Мои неясные слова.

Прямоугольный пруд и ёлку,
похожую на ёршик, и
всегда горящие без толку
назойливые фонари…

Бывали ссоры, были драки,
но повторяю вам, что я
был переполнен только в браке
всей полнотою бытия.

Вот потому-то человеку
и нужен Бог, но лично, сам.
Куда ещё девать калеку,
разорванного пополам?

И раз не вышло с полнотою
то не поможет ли она,
пугающая глубиною,
божественная глубина?

* * *

Я помню Дворец пионера,
ещё — театральный кружок,
какую-то пьесу Мольера
и выход на сцену, как шок.

Там живы Мишель Сухоросов
и Птицына Ленка жива.
Ещё от проклятых вопросов
моя не болит голова.

Ещё не нуждаемся в вере,
поскольку невинны, чисты.
Стоим в круглосуточном сквере,
общаемся до темноты…

Ну, как же вы всё-таки спелись
любимая муза и чёрт!
Диктуете всякую ересь,
а я недостаточно твёрд:

мол, что мне Христовы объятья,
небесное царство внутри,
когда не увижу опять я
расплывшиеся фонари…

* * *

Мир помещается в Бога.
В веру мою — ничего.
Я да ближайших немного,
ближнего ни одного.

Вон еретик, вот раскольник,
этот язычник, а тот...
Шесть миллиардов невольно
сузились до шестисот.

Эту плохую привычку
мне бы оставить пора...
Он обнимает таджичку,
мусора, шлюху, вора.