Вы здесь

Тихая война: люди против биороботов

Кинообозрение
Файл: Иконка пакета 10_sicheva_tvlpb.zip (27.86 КБ)
Лидия СЫЧЕВА
Лидия Сычева


Тихая война: люди против биороботов
Кинообозрение


Прошлой зимой выдалось достаточно времени для чтения. Из всех читанных и перечитанных книг запомнился Фицджеральд. Поразило его предвидение о том, что литература по сравнению с кино лет через двадцать будет напоминать ларек рядом с сетью супермаркетов. «Так и вышло!» — думалось мне тогда.
Начинал Фицджеральд романом «По эту сторону рая», закончил автобиографическим эссе «Крушение». В конце жизни он подвизался киносценаристом в Голливуде, много пил… Киногрёзы сбили его с истинного пути — с пути писательского призвания. Пусть у него был «ларёк», но он был в нём хозяином. А в «супермаркете» Фицджеральд оказался «обслуживающим персоналом».
И всё-таки кино зовёт и манит. Одно смущает: почему так тяжело становится на душе после выхода из кинозала?! Всегда — и когда фильм хороший, и когда из рук вон. Всё-таки кино — демонстрация наглядно зримых образов — эксплуататорское искусство. Даже когда оно действительно искусство. Оно эксплуатирует душу человека. Ради чего?

* * *
А живем мы в мире, искаженном информацией, под завалами ненужных сведений и слов. В культурном мусоре эпохи. Перекормленные информацией, мы часто не имеем сил, чтобы разгрести насыпанный над головой «холм» кутьтпродукта, и окинуть мир собственным оком. Сконструированная обстоятельствами «нелюбопытность» дорого обойдется нам и нашему будущему.
Так я думала, листая журнал «Менеджер кино». Мы вот кричим: Америка! Америка! Штаты то есть. А США, оказывается, по кинопроизводству лишь на 4-м месте в мире (в среднем — 385 фильмов в год, считай, каждый день — премьера). Впереди — Индия (839 лент), Китай с Гонконгом (469), Филиппины (456). Сразу после США — Япония (238), Таиланд (194), Франция (183).
Что же получается? Если кино — искусство эксплуататорское, то пусть уж лучше эксплуатирует человека родное государство, чем пришлый «дядя Сэм». Именно там, где кинорынок наиболее защищен (Индия и Китай) наблюдается «державный рост», связанный, кстати, с ростом народонаселения. Даже в крошечной Южной Корее в год в среднем выпускают 63 фильма (у нас — 46). Даже в бедном Иране — 62 (на Украине — 6).
США ежегодно производят около 10 % всех фильмов, а в общемировом кинопрокате собирают 70 % всех средств. Вот это эксплуатация! В Чили, Коста-Рике, на Кипре американские ленты занимают 95 % показа. Пока не пал бастион Ирана — здесь доля лент США в общем импорте — не более 7 %.
А впрочем, может быть, «печатная культура» — книги, газеты, массовый всеобуч — среда более эксплуататорская, чем продукции «фабрик грёз»? В конце концов, обработка дешевым кинозрелищем азиатско-тихоокеанского региона никак не повлияла на тамошнее «здоровье нации». А переучившаяся ещё во времена Просвещения Европа тихонько меняет цвет — с белого на тёмненький…
* * *
Кино — прекрасный материал для социальной психологии. Что бы там ни говорили «чистые эстеты», но в искусстве отражается народная душа. Даже по коммерческим поделкам (литературным или киношным) можно кое-что понять. Чего же говорить о произведениях, которые, так сказать, «претендуют». На «Оскара» или на «Золотого Георгия». Кинофестивали этого года — бурляевский «Золотой Витязь» и михалковский Московский международный — материал для размышлений дали.
Весёлого мало — во всяком случае, для России. Искусство отображает не жизнь, а лишь душу художника. Даже «информационный продукт» вроде газеты «Московский комсомолец» в первую очередь отражает «коллективную душу» редакции, а потом уже всё остальное. Да и «отклик» на то или иное произведение искусства есть не только мера технологий (реклама, пиар, ТВ-влияние образов), но и во многом действительное состояние народной души или «атомизированной массы», которая осталась вместо народа. И потому я верю, что многим кинокритикам действительно понравился слабейший, скучнейший, временами пошлый, невыносимо тягучий и глупый (на мой взгляд) фильм Алексея Учителя «Космос как предчувствие», получивший на Московском кинофестивале главный приз. Я видела в этой картине уродливых людей, уродливую действительность и нищету воображения главного режиссера, замахнувшегося на эпос (но вряд ли ему по силам сделать даже добротную короткометражку). А, допустим, Александр Сокуров (еще один «голый король» нашего кинематографа) отзывается о фильме так: «Серьезная работа, которая, безусловно, будет интересна людям, ищущим и чувствующим кино. Стоило столь активно работать в кино — чтобы, наконец, снять такую картину». Может быть, многие из хвалителей и лукавили — это и не имеет значения. Значит, люди готовы лгать — истина для них ничего не значит… Но что они могут создать и что они могут сделать для искусства?!
…В метро я смотрела соотечественников, упоенно поглощающих очередную порцию «желтых» книг. У нас была советская власть, следила за «вкусом». Давала неплохое образование. Почему же «вкус» так быстро обрушился?! А всё дело, кажется, в том, что властвовала эпоха безбожия. Именно потому, когда пали внешние советские скрепы, внутренний «вкус» не удержался на должном уровне. Захотелось чего-нибудь лёгонько-жёлтенького.
Только не надо думать, что «элита» умнее метрополитеновских «масс». Если 70% атомизированной массы приветствуют низкопробное произведение искусства, то и 70% элиты по своим нравственно-эстетическим качествам ушли не дальше «низших», какое бы «фи» они не высказывали при этом.

* * *
С другой стороны, чего я так обрушилась на фильм Алексея Учителя?! У картины есть и достоинства — повествование вяло, малоэнергично и большого вреда, скорее всего, не нанесет. Не то — картина Валерия Огородникова «Красное небо. Черный снег». Уж тут «художник» самовыражался, как мог. Давно у нас на экране не появлялось таких широкомасштабных больных полотен. Агония сознания.
Действие картины происходит в советском тылу в 1943 году. Угадывается Челябинск, директор знаменитого «Танкограда» Исаак Зальцман. Экран кишит ворами, эвакуированными, блататой и прочей шушерой. Ужас, ужас! Невольно возникает вопрос: если люди тогда были такими безумными, как же они смогли победить в жестокой войне?! Как им удалось перестроить завод в условиях военного времени за 32 дня (!) на выпуск нового танка? (Сходный вопрос можно адресовать и Алексею Учителю: каким образом общество духовных уродов смогло первым отправить человека в космос?) Но исторические реалии «художников» не волнуют — они тешутся «самовыражением», выплескивая на зрителя свои психокомплексы. Задача — подсознательная или сознательная — одна: раздавить «гадину», то есть советскую родину. Раздавить в себе даже ростки «родственного» чувства, если они, конечно, там когда-то существовали. Слиться на полную катушку с мировым космополитством, чтобы никто не мог упрекнуть: мало, мало плюнули в прошлое!
Ну, правильно, сказал же Александр Сокуров: «Искусство всегда дистанцируется от народа. Главное для художника — выражать себя». За народные деньги, между прочим. Но важно не кто работает, а кто распределяет. Меня почему-то поразила простая и давно известная мысль о том, как сильно космополиты любят деньги: будут платить, снимут «обличения», дадут деньги — и «патриотизм» проявится (своеобразно, конечно). Потом ещё чего-нибудь… Вот и весь смысл жизни.
Валерий Огородников со своим «Красным небом» ещё задержался в «обличениях», а Алексей Учитель с «Космосом» — уже в «патриотизме». А мы и не поняли! Но нам объяснят. Я долго размышляла на тему: кому нужен Московский международный кинофестиваль в его нынешнем виде? Киношникам? Они в любом случае следят за кинопроцессом. Искусству? Оно не рождается в суете. Бизнесу? Одни убытки пока. Похоже, ММКФ проводят для организаторов (сами себе рабочие места создают), и, главным образом, для прессы, ненавязчиво формируя у неё космополитский «вкус». А пресса потом будет «формировать» страну. Дмитрий Орешкин, один из участников «интеллектуальных посиделок» на кинофестивале, заметил: «Народ использует те слова, которые ему преподносит элита». Поправим: не народ, а атомизированная масса. Потому что подлинная элита (аристократия) использует те слова, которые ей дарит народ (вспомним хотя бы Пушкина).
Но у нас не народ, а остатки населения, и слова им преподносит элита — производительница «желтых» книг и хвалебных рецензий на пустые или истерические фильмы. А при таком общественном строительстве «высшие» те же рабы, что и «низшие». Только более подлые и жестокие.

* * *
Руководил жюри на Московском кинофестивале сценарист Валентин Черных. Разумеется, присудить «Космосу как предчувствие» главный приз без его согласия было бы невозможно.
А он и не возражал! Меня поразили «откровения» этой нашей оскароносной звезды (за фильм «Москва слезам не верит»). «Я конъюнктурный прагматик. (…) Я считаю, что всё конъюнктура. Книги, которые сегодня требуются, — это конъюнктура, иначе бы их не написали и не продали. Одежда, которую носит улица, — это конъюнктура. Мода — конъюнктура. Работа художников — всегда конъюнктура, им всегда работу заказывали — папа римский, короли, большевики, Гитлер… Моя конъюнктура заключается в том, что я сам чувствую, о чем пришло время писать…»
Ну да, вот и склепал в прошлом году телесериал «Дети Арбата». Пришло время писать — за это платят. И сценарий к очень слабому фильму «Свои» (прошлогодний лауреат ММКФ) тоже написал. Малохудожественными средствами призывал любить евреев: они, мол, «свои», наши. В фильме есть эпизод, когда герои картины (речь идет о Великой Отечественной войне) убегают от преследующих их немцев. Лившиц, один из центральных персонажей фильма, ранен. Он остается, чтобы прикрыть товарищей. Те же бегут изо всех сил. И вдруг один из героев останавливается, начинает рыдать. «Ты что?» — «Лившица жалко». Можно ли поверить в этот внезапный приступ сентиментальности, когда по пятам движется сама смерть, овчарки лают?! Поверить нельзя, но сценарист почувствовал, «о чем пришло время писать…» — иначе «работу не продашь». Пришло время жалеть Лившица, а когда-то зрители плакали над русским Ваней, сыном Захара Дерюгина, из кинофильма «Судьба». Неужели В. Черных и тогда конъюнктурил?! Вполне возможно. А вот Евгений Матвеев — нет. И Петр Проскурин — тоже. И именно потому фильм до сих пор смотрят.
Но В. Черных, как истинный конъюнктурщик, считает, что всё хорошее в той же «Судьбе» — от него, а всё плохое от тех, кто не научился ловко угождать «заказчикам». Он говорит: «Когда я в своё время прочел «Судьбу» Проскурина (он тогда был очень популярным, особенно в провинции), то я понял, что никакая это не литература». (Ну понятно, а «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова — великая литература!) Но мог ли Проскурин сказать о себе: «Я — конъюнктурный прагматик». А Шукшин? А Лев Толстой? Нет, понять трепетную (при виде денег) душу кинокосмополита нам никогда не будет дано.

* * *
Когда я смотрела современные российские фильмы, мне почему-то всё время виделась гигантская, кровавая, старая рана. А в ней сладострастно копошатся жирные черви — наша «элита».
Московский международный кинофестиваль — государственное мероприятие, деньги на него выдают из бюджета. И вот в рамках ММКФ проходит «круглый стол» на тему «В поисках (!) патриотизма».
Один мой знакомый большую часть дискуссии, закрыв глаза, читал православные молитвы, чтобы, по его собственному определению, «не повредиться в уме». Я — слушала. Звучали самые экзотические определения заявленного предмета обсуждения.
Александр Митта, кинорежиссер: «Я не понимаю слова «патриотизм». Другое дело — «чувство родины».
Юрий Богомолов, кинокритик: «Сегодня патриотизм — это жуткая архаика. Это постыдная заплата, которой хотят залатать большую дыру. Мы должны быть наднациональными».
Дмитрий Орешкин, аналитик: «Патриотизм — это расширение коммуникативного пространства». И дальше: «Мы бедные не потому, что у нас есть несправедливо богатые. От разгрома ЮКОСа мы богаче не стали».
Виталий Манский, кинорежиссер: «Патриотизм — отсутствие комплекса, нормальный патриотизм возможен только у людей, не живших в империи».
Но особо отличилась неведомо почему оказавшаяся на этом киносборище литературовед Мариэтта Чудакова. «В патриотизме много простой физиологии. Одни могут здесь жить, другие — нет». И дальше: История — это огромная методологическая ошибка... Мы памятник Сталину не дали поставить в юбилейный год, мы его не дали упомянуть в день Победы, а уже это имя готово было с уст слететь… Русские, как и немцы, должны покаяться… Мы — страдали… За космополитизм…
Наверное, гусеницы, дожирающие кочан капусты, тоже находятся в «поисках патриотизма»: где бы найти новую плантацию для прокорма?! Потому что у червей, гусениц, навозных мух, действительно, «много простой физиологии».
Есть ли в мире еще такая страна, где женщина (!), призывавшая в 1993 году «раздавить гадину» (своих обобранных чубайсами соотечественников), и через десять с лишним лет будет за бюджетный счет изгаляться над государством, которое худо-бедно её поит, кормит, даёт престижную работу (преподавание в Литинституте)?! Нет, «я другой такой страны не знаю…».
Но победителей — не судят. И если, мы, допустим, видим умирающего человека, в ране которого копошатся черви, то кто, с точки зрения «конъюнктурного прагматика» выше?! Разумеется, черви. Во-первых, родина — одна, а космополитов — много. Во-вторых, они её всё равно сожрут. Чего ж противиться?!

* * *
Больная страна. Больные люди. Больное искусство.
Культура — культ Ра — поклонение египетскому богу Солнца (однажды я слышала такое определение). Но, может быть, культура — это огромное поле, возделанное народом, а произрастающие на нем злаки как раз и дают людям пищу духовную (не хлебом единым!)?! Лучшие же «зёрна» станут «семенным фондом», без которого невозможно наше будущее. Но если народ изранен, измучен, полуубит реформами, если остатки его сил уходят лишь на то, чтобы поддерживать жизнь в полуобъеденном червями государственном организме, до культурного ли поля ему?! И тут появляются новые работники, существа даже более высокого порядка, чем космополиты. Назовем их биороботами.
Космополит — продукт капитализма, отечество для него там, где меньше налоги. Биоробот — дитя постиндустриального общества, придаток информационной «машины», мутант с измененным геномом. Он в принципе не представляет, что такое природосообразный человек, и считает, что народы, национальное искусство, национальный характер — лишь отголоски древней «этнографии» (всё это годится для придания «колорита»).
Биоробот в принципе лишен человеческих эмоций (в «поиски» патриотизма пускаются космополиты, биоробот никогда не знал сильных переживаний, тем более связанных с какой-то «территорией»).
У биоробота сохраняются короткие, похожие на импульсы, зачатки чувств. Биороботам не нужны ни смыслы жизни, ни их поиски. Они заинтересованы только в функционировании и своевременном сервисе (не случайно в последнее время в прессе стали часто говорить о том, что государство, это, оказывается «сервисная услуга населению»). Биороботы-производители рассматривают искусство как сервис, бизнес или информацию. Биороботы-потребители воспринимают культуру в виде фотозаставки на экран компьютера, в виде мелодии для мобильного телефона, в виде «шоу», зрелища, развлечения и пр. Искусство как поиск смысла жизни биороботам не нужно, и даже опасно — это некий «вирус», аномалия. Зато востребован футбол, теннис, бокс, спорт вообще, как один из видов коротких (и чужих) эмоций.
Общество биороботов основано на чисто рациональных положениях. Нужен средний класс и средний возраст, люди, способные потреблять и производить для потребления. Мегаполисы — модели общества будущего, где живут существа со взаимозаменяемыми частями, индивидуумы, которые легко клонируются, копируются.
Дети и молодежь, лишенные пищи духовной с народного поля культуры, перекормленные «целлофановым культпродуктом», как раз и пополняют генерацию биороботов.
Кинофестиваль «Золотой Витязь» проходил в этом году в Челябинске. Все основные конкурсные программы можно было посмотреть в культурно-развлекательном комплексе «Мегаполис» (символичное название!). Четыре кинозала, боулинг, бильярд, ночные клубы, кафе, грохочущая музыка — дорогое (даже по московским меркам) место развлечения «золотой молодежи». Кинофильмы, естественно, американские, музыка — англоязычная, еда — «синтетическая»… Показательно, как по-разному оценили это место «досуга» участники фестиваля. Народная артистка России Екатерина Васильева обронила: «Эта несчастная молодежь в «Мегаполисе…». Валерий Золотохин был другого мнения: «…Сейчас есть такие замечательные комплексы, как «Мегаполис»! У нас все талдычат со сцены, что, мол, как замечательно было раньше, какие были времена, но в то же время восхищаются всей этой красотой, которая окружает нас сейчас. Очень любят люди нашего поколения пустить слезу по прошлому и обязательно отметить, что общество разрушается, что сейчас всё гораздо хуже, чем раньше. Но ведь разве раньше у ребятишек был такой комплекс, разве у них были такие условия? Вот так-то, мы говорим, а ребята делают!»
Да, и ребята делают! Новая генерация биороботов сняла «Ночной дозор», «Турецкий гамбит», «Бой с тенью», «Личный номер», «Побег» и собрала хорошую «копеечку». И еще снимут и еще соберут. «Космосу» А. Учителя и «Красному небу» В. Огородникова такая касса, разумеется, не светит — доверчивые поклонники космополитического искусства большей частью уже вымерли, доконали их шизофренические послеперестроечные реформы. Но космополиты сделали свое дело — проложили дорогу «прогрессу». И ныне передовые наши продюсеры восхищаются Швыдким: голова, не дал ограничить американский ширпотреб (у нас ведь не дикий Иран, а правовое государство!), прокатчики понастроили кинотеатров, теперь есть где показывать «отечественное», сборы растут с каждым днём… Уж где-где, а в российском кино ВВП вот-вот удвоится!
Но что-то мешает радоваться процветанию отрасли. Подлинное искусство для биороботов — «неформат». Наши новейшие кассовые фильмы — «зрелища», виртуальный наркотик, бесстыдное эксплуататорское действо, снятое на потребу дня. Но это — больше, чем конъюнктура В. Черных. Это единственная и конечная сущность продукции, которую могут производить и воспринимать биороботы. «Зрелища», как известно, стали «последним культпродуктом» Римской империи, но в нашем случае, я думаю, биороботам ничто не угрожает — целлофановое искусство губительно только для остатков народа.
Искусство принадлежит народу, биороботам — бизнес, пиар, деньги, слава и пр.
По большому счету, гордиться валом «генетически модифицированного искусства», это всё равно, что ликовать: выросли поступления от продажи водки, пива, табака и лекарств. На наших глазах на культурном поле вместо золотого колоса буйным цветом расцвела сначала космополитическая «белена», а теперь ей на смену приходит злак-мутант, взращенный биороботами по отработанной конвейерной технологии. Мировая тенденция…

* * *
…А настоящее искусство даёт человеку ощущение полноты и красоты жизни, в нём есть незримое присутствие Творца. Коммерческие же произведения странным, но очень жестким образом низводят жизнь до функций и действий, напрочь лишенных одухотворенности. Убить в живом человеке одухотворенность — сделать его навсегда несчастным. Одухотворенность — это то «внутреннее видение», которое и преображает мир. Особенно сильно развито это чувство у поэтов:
Я снова здесь, в семье родной,
Мой край, задумчивый и нежный!
Кудрявый сумрак за горой
Рукою машет белоснежной.
Сережа Есенин! Наш, родной. Не надо ничему специально «учиться», не надо быть в «поисках патриотизма», надо жить и чувствовать:
Седины пасмурного дня
Плывут всклокоченные мимо,
И грусть вечерняя меня
Волнует непреодолимо.
Есть врожденное чувство прекрасного. Оно всё реже и реже встречается в людях. А должно бы! Не каждый человек может сам написать музыку, но каждый может пережить чувство Творца, слушая Георгия Свиридова (то же — и с кино, с литературой). Множество людей с врожденным чувством прекрасного как раз и образуют народ, культуру, традицию. Почему и как убивают это чувство — гармонию? Когда это происходит? С чего всё начинается? Может быть, в ту пору, когда младенец вырастает без душевного тепла близких (памперс не заменит колыбельную, а «сумма благ» — подлинную родительскую любовь)?! А дальше — больше, и жизнь в асфальтовых джунглях, среди современной целлофановой культуры, приводит к убиению этой величайшей ценности — врожденного чувства прекрасного.
Кинобум последних двух лет, связанный, в первую очередь, с массовым нашествием молодежи в кинотеатры — это не только «мировая тенденция». Это — побег юношества от повседневной бессмысленности, попытка восполнить духовный голод. Но сверхэксплуататорская продукция биороботов способна только на «забор энергии» (и денег!), а не на её аккумуляцию. Мировой Потребитель пожирает человеческие души, убаюкивая расслабленные тела в комфортных креслах мультиплексов.
Правда, пока не всё культурное поле под контролем биороботов, кое-где сохранились и индивидуальные «огородишки». Некоторые «непокоренные» (их немного) пытаются идти собственной дорогой.

* * *
Любопытный дебютный фильм — «Город без солнца» — снял молодой режиссер Сергей Потёмкин. Продюсер картины — Виталий Потёмкин, и, конечно, многоопытный отец помогал сыну.
Фильм сделан в идеологии «соцреализма», и этот воскрешенный метод, уже изрядно подзабытый и читателями, и зрителями, в общем-то, работает — публика воспринимает картину благосклонно. При том, что есть и отдельные актёрские неудачи, и «ямы» в сценарии, и в операторской работе не заметно открытий… Напомню, что суть соцреализма состояла в некоем изначальном атеистическом оптимизме. Исходная точка отсчета для художника была такова: окружающая действительность и люди у нас — хорошие, но в жизни встречаются отдельные недостатки, омрачающие общий позитивный фон, с которыми нужно обязательно бороться и по возможности их изживать.
В «Городе без солнца» такой недостаток — наркомания, которой страдает главная героиня Люси и её брат Алекс (новая роль Сергея Безрукова). Борьбу с пороком начинает представитель современного «среднего класса», инженер с табачной фабрики Егор. Он влюблён в экстравагантную Люси — художницу и актрису. Безусловная удача фильма — демонстрация нравов и типов «наркотической богемы», жертвой которой становится талантливый фотограф Алекс. Мысль о декаденствующем искусстве, как об искусстве мертвом, хотя и не нова, но совершенно верна, и в нынешних обстоятельствах повторить её вовсе не грех. Другое дело — шаткость «спасительного плана», предложенного авторами картины зрителям. Егор приводит Люси в храм — но для неё, полуверующей, гораздо более действенной оказывается «арт-терапия» — спектакли в полупрофессиональном театре, где звучат стихи Хармса и Мандельштама. Впрочем, в «городе без солнца» (Санкт-Петербурге) труппа не находит отзывчивых зрителей, и тогда артисты на маленьком грузовичке, под водительством режиссёра (очень натужная и фальшивая игра Семёна Фурмана), уезжают в странствия по провинции. Грузовик куплен на деньги Егора, который оставил карьеру на табачной фабрике…
Увы, метод соцреализма (достаточно убедительный в прежней жизни, она ведь и впрямь была другой) невольно вступает в конфликт с нынешними реалиями. В самом деле, если окружающая действительность хороша, а наркомания отдельный недостаток заблудших людей, то зачем же бежать из Петербурга — города высокой «капиталистической» культуры?! Но в том то и дело, что нынешняя жизнь устроена несправедливо и неправильно (оккупационный режим), а наркотики — разновидность генного оружия (вместо былых концлагерей), которым «обрабатывают» уцелевшее население. Да и произведения Хармса с Мандельштамом весьма непрочная духовная опора в экстремальных обстоятельствах (выбор поэтических персоналий вполне объясним — он в духе соцреалистического интернационализма).
По большому счету, дебютный фильм Сергея Потёмкина отражает стремление к духовной стабильности, существовавший во времена социализма. Разумеется, эти желания и чаяния сохраняются лишь у небольшой части нашей творческой интеллигенции. Сей благой порыв имеет перспективу только в одном случае — если художники обретут мощные народные и национальные «опоры». Но рассчитывать на эти перемены в среде киношников (людей, как показывают их творения, в массе своей малообразованных, зависимых и конъюнктурных), похоже, не приходится.
Подтверждение тому — фильм Алексея Балабанова «Жмурки». Автор «Брата», «Брата-2», «Войны» — безусловно, один из самых талантливых современных режиссеров. Но после его картин всегда остаются «вопросы». И вовсе не из разряда вечных. Дело даже не в духовной неразборчивости автора. (В «веселых» «Жмурках» — 28 трупов). Отвратительных по сути типов, бандитов-убийц, режиссер «лепит» с любовью, и они получаются у него обаяшками — пусть и дурными, дубоголовыми. Но, может быть, лучше любить хотя бы преступника, чем быть вообще неспособным на это чувство?! Вот Алексей Учитель своих героев не любит — ни Ивана Бунина из «Дневника его жены», ни повара по кличке Конёк из «Космоса как предчувствия». Герои для него — не люди (и не образы), а лишь средства для донесения до зрителя своих весьма убогих мыслей.
Балабанов снимает русское кино о русских. Но так, будто нет уже русских ученых, русской интеллигенции, русских рабочих и русских крестьян. Интеллигенция у нас безграмотная или продажная, заводы закрыты — пролетарии переквалифицировались в охранников, село — спилось… «Рабочий и крестьянка» — символ «Мосфильма» — сегодня маргинальные герои в кино. Остались только русские бандиты, которые должны быть беспощадными, если хотят выжить. Бандитство — это наше «русское гетто» сегодня, это наша сила, наши герои и патриоты. Они, как революционеры, ничего не боятся.. В общем, в этой мутной балабановской идеологии есть небольшая сермяжная правда — уничтожить нынешний бесчеловечный режим можно только насилием (ну не парламентской же борьбой!). Для акций гражданского неповиновения, как в Индии при Махатме Ганди, наш народ слишком слаб и разобщен. Балабановская бандитская полнокровная энергичность — это всё, что у нас осталось от когда-то великого русского кино…

* * *
А теперь посмотрим, что происходит вокруг архипелага «Россия». Не надо быть провидцем, чтобы понимать: чем больше шоковой терапии «анестезиологов» в той или иной стране на пространстве бывшего Советского Союза, тем печальнее «художественный результат».
Любопытна Белоруссия — маленькая страна, бросившая вызов «всему цивилизованному человечеству». В сфере идеологии, конечно. Иран тоже «бросил вызов» (со своими 7 % американского кино в прокате), но там нефть, религия и высокая рождаемость. А в Белоруссии — только информационный «фильтр» для СМИ и работников «культурного фронта». Попытка называть белое — белым, чёрное — чёрным. Стремление сохранить социальную справедливость, ограничить бесовство либерализма, сузить социальную базу для клонирования биороботов. Но, наверное, все эти благие начинания — до времени. Слишком неравны силы, враждебно окружение. С одной стороны — больная Россия, с другой — «зоопарк» Европа. Из-за океана Буш размахивает ракетой. Говорят (байка такая), будто дядюшка Джордж, прилетевши в Москву на празднование 60-летия Победы, заявил «гостеприимным хозяевам»: как хотите, но я с диктатором Лукашенкой на одной трибуне сидеть не буду! Ну, вроде как брезгую. Батьке будто бы сказали, что его присутствие нежелательно, он и полетел назад, в Минск. Чтоб не отравлять «победителям» праздник своей харизматической тоталитарностью…
Такие дела! А в новом белорусском фильме «Глубокое течение» (режиссеры Маргарита Касымова, Иван Павлов) есть эпизод, когда партизаны выходят на связь с Центром. Радист радостно кричит: «Нас слышит Москва! Нас слышит Москва!» Это, конечно, иллюзия. Москва не слышит и не видит. Не может и не хочет…
Фильм «Глубокое течение» был снят к юбилею Победы. Показывали его на «Золотом Витязе» в Челябинске. Картина имела явный зрительский успех и являла собой полную противоположность нашему «Красному небу» В. Огородникова. В принципе, Россия и Белоруссия, как показали эти работы, являют собой два полюса, две крайности состояния народного духа на пространстве СНГ. С одной стороны полная деморализация сознания («в поисках патриотизма»), с другой — спокойное достоинство людей, ощущающих за собой силу государства.
Белорусская картина, созданная по мотивам произведений Ивана Шамякина, повествует о партизанском отряде «Полесье», действовавшем на оккупированной немцами территории. Удивительное дело: режиссерская работа в ленте неровная, молодым актерам в игре не хватает глубины, сценарий, наверное, мог бы быть более «стройным», спецэффектов в фильме нет, а всё же «Глубокое течение» забирает зрительское внимание. Фильм очень эмоционален и держится только на одном — на любви к своей земле и к тем, кто отдал жизнь за родину.
И всё же некоторая закадровая тревожность в этом фильме есть. Очень уж заметно в ленте умирание художественности, как излишнего, слишком «сложного» и длительного процесса. Особенно в молодых актерах. Художественность — качество, прямо связанное с творческим воображением, которое, в свою очередь сопряжено с прогностическим историческим мироощущением народа. Умирание творческого воображения — общецивилизационный процесс, вызванный наступлением «целлофановой» культуры, которая подменяет истинное искусство высоким «дизайном» или конвейерными «гамбургерами». Белоруссия — слишком европейская страна, она сильно истощена генетически (в Великую Отечественную здесь уничтожили каждого четвертого жителя), чтобы противостоять внешнему давлению биороботов только с помощью информационных «фильтров». Нужны иные пути. Цивилизация зашла в тупик, и тут следует искать другой, не только «белорусский» тип построения жизни. Впрочем, на мой взгляд, уход Лукашенко (в какой бы форме и когда бы он ни произошел), будет иметь для будущего страны самые трагические последствия.
Еще одна сестра-славянка, Украина, тоже находится в лучшем, по сравнению с Россией, положении (если судить по её кинопроизводству). Здесь мало снимают, в основном «самостийное» кино, вроде «Мазепы», но «хохлы», вынужденные скитаться в поисках заработка по всему миру, к «москалям», несмотря на художественную пропаганду, относятся, в общем-то, ровно. Но зато из-за бедности (чтобы либералов содержать, надо иметь «копеечку»!) украинское общественное сознание ограждено от «элитарости» Сокурова, «философичности» Учителя, истеричности Огородникова. Ленты украинских студентов — добрые, светлые (и снятые очень дёшево), внушают оптимизм — творческое будущее у страны есть! Замечательной миниатюре, мультфильму Оксаны Черненко «Плохая примета», в Челябинске рукоплескали даже члены жюри. В общем, в Малороссии не всё потеряно, и ситуация здесь будет зависеть от того, насколько рьяно мировые архитекторы возьмутся за перестройку Украины в духе «евроремонта».
* * *
Западная цивилизация зашла в тупик, потому что слишком часто голос души человека заглушался слаженным хором тех, кто мечтал превратить этого человека в «перманентного покупателя», бездонного потребителя множества ненужных вещей — от игровых автоматов до «культурного мусора» — коммерческих книг, фильмов, шоу… Человек онемевший, оглушенный технократической поступью «коммерческой жизни» втягивается в гибельный цивилизационный тупик, который, конечно же, вовсе не будет бесконечным.
Горькое предчувствие новых мировых потрясений, вызванных «человеком измененным», ощущается в фильмах лучших режиссеров Казахстана и Узбекистана. Опасность, которую несут своей продукцией биороботы, высока, и ей пытаются найти «противоядие». Показателен в этом смысле фильм молодого казахского режиссера Наримана Турибаева «Маленькие люди».
Два молодых человека, два друга — казах Бек и русский Максим — занимаются в большом городе сетевым маркетингом. По существу, обманывают людей, «впаривая» им совершенно ненужные вещи — терки для овощей, брелоки, фонарики… Оба несчастны, и оба беззащитны перед наступающим монстром виртуального существования, где «никто никому не нужен». У Максима, правда, есть мечта — выехать на ПМЖ в Германию. Но ему отказывают в визе за «недостаточностью оснований», да и фирма их в конце концов терпит крах. Друзья из большого города возвращаются домой. В принципе, этот фильм можно трактовать как развернутую метафору, где наивный и цельный Бек — «Казахстан», а красивый, пытающийся прикинуться циником Максим — «Россия». Авторы фильма справедливо полагают, что путь домой, то есть путь к себе, у Бека будет короче и легче. Хотя бы потому, что у него родина еще осталась, сохранилась. Как и у героев узбекского фильма «Девичий пастух» (режиссер Юсуп Разыков). Здесь один из персонажей, занятый «отхожим промыслом» в странах Европы, говорит: «Что там хорошего?! Везде мы будем людьми второго сорта!» Такое признание возможно только в том случае, если сохранился народ, а у народа — свой дом. А в России практически уже нет людей, которые бы сказали: дома — хорошо! Потому что дома — нет.
Эта тема — родина в эпоху глобализма — очень болезненна для наших недавних соотечественников, кинематографистов Казахстана и Узбекистана, сохранивших (во всяком случае, в лице своих отдельных представителей) и разум, и национальную идентичность. В России этот вопрос фактически «закрыт». Недавно мне нужно было съездить по делам в подмосковную Коломну. Автобус подали «повышенной комфортности», со «стюардессой», которая продавала в пути пиво, «отвёртки», чипсы, а для того, чтобы пассажирам стало еще радостней, поставила дивиди-диск со свежим американским кинофильмом «Если свекровь — монстр». На нескольких мониторах одновременно демонстрировалось это пошлейшее, примитивнейшее действо, удостоенное, между прочим, призывного анонсирования на радио «Культура» (что, впрочем, как раз и неудивительно).
В самой Коломне я купила местную рекламную газету. После обычных рубрик купли-продажи, пошли частные объявления «Он ищет её», «Она ищет его»… Смесь откровенной содомии, изощренного разврата и грязи. Боже мой! Древняя Коломна! Там, где Дмитрий Донской собирал войско для битвы на Куликовом поле. Кто мог подумать, что всё может так переродиться?!
Забвение в человеке идеального и высокого косит народ, как чума. Деградация страшная, хотя, подумаешь, какая-то там мысль!.. Какое-то кино, какие-то объявления!.. Но и молитва — тоже мысль! И над подновлёнными куполами старых храмов вдруг обрисуется антихристианское мурло государства и искусства. Кто сильнее? Кто победит?

* * *
Наверное, что-то большое и важное значила Россия для мира, если нынешняя её болезнь так тяжело сказалась на вчерашних союзниках. Любопытно наблюдать, как в зеркале кинематографа бывших соцстран отражаются корчи их идейных предательств. Постановка вопросов мелкая, уродливая. 1,5 мысли, 1,5 извилины. Чешский фильм «Хроники обыкновенного безумия» (режиссер Петер Зеленка) — тоска и абсурд космополитичной пустоты в маленькой стране, совершенно потерявшей себя. Болгарский фильм «Украденные глаза» (режиссер Радослав Спасов) — одномерная публицистическая «толерантность». Мол, практика охристианивания местных турок при социализме — плохая и порочная. Так никто и не спорит… Но тема «прав человека» не заменит достоинства человека и народа.
От России — ушли, к сытому Западу — не пришли. «В мире животных», — думалось мне после просмотра кинематографически красивого (картинка!) итало-германского фильма «Желанная жизнь». Якобы о любви. Хаотичное (тоже в поисках, только не патриотизма, а сильных ощущений) прыганье по койкам главных героев. Но снято с размахом — «животные», так сказать, на просторе, в «национальных парках». А в бывших европейских соцстранах — животные зоопарковые. В малых и больших клетушках, в ожидании подачек от либералов. Душно в их искусстве.
Что же касается Большой и Сытой Европы, то она перевалила в эпоху цивилизации без ощутимых вроде бы потерь — человек измененный живет там тихо и комфортно. Сартр, Камю, экзистенциалисты прокричали своё «до свидания» культуре, и Европа шагнула под диктат денег и комфорта. Не то — у нас, в России. Жертвы бездуховного молоха будут огромными — многие, слишком многие неспособны жить в пространстве пластмассовой культуры. «Старые русские» задыхаются в ней и умирают. Многие даже не успевают понять настоящих причин своего ухода…

* * *
Искусство — зеркало (только не действительности, а народной души), но искусство — это еще и предчувствие. Завтрашних бурь, бед, радостей и дорог. Искусство — предвестник будущего.
На Урале, в Миассе, побывала я в Музее минералогии. Помимо камней, там есть большой зал Мертвой Жизни — чучела животных и птиц, засушенные растения и травы. Сделаны с большим старанием, и, наверное, очень похожи на оригиналы. Из текстовых пояснений-табличек можно было узнать, что некоторые виды уже не встречаются в природе, другие — весьма редки. Я ходила, рассматривала экспонаты и думала о том, что сходные процессы происходят и в литературе — остались одни «чучела» прошлого — сильные типы и герои, в жизни они почти не встречаются. Ну, разве в каком диком углу, куда забредет охотник-писатель. А так они давно уже стали персонажами из «Красной книги» по имени История, да еще произрастают кое-где, притаившись, чахлые ростки целебных трав, которые когда-то определяли природный ландшафт… Зато новый человек разводит (и даже клонирует) нужных животных, рыб, птиц. Выращивает в космосе кристаллы. Не довольствуясь природной гармонией, создает новую, искусственную среду обитания. При чём тут биороботы?! Просто такова поступь «прогресса»… Техносфера всё «сглаживает». Через 50 лет не будет нефти, выберут самоцветы на Урале, люди исчерпают земные запасы угля, золота, воды, воздуха… Родины (национальных государств) тоже не будет. Может быть, где-нибудь в Москве откроют музей Мёртвой Жизни Народов — с чучелами «национальных типов», с макетами их хижин, аулов, хатёнок. С уцелевшими образцами искусств… Наверное, так и будет.
В мире, который строят биороботы, нет места природе, человеку и Богу. Но биороботы — образец техногенной продукции — смертны, а человек — вечен. Правда, лишь в том случае, если он не утратил творческое воображение, которое и способно соединить его с Богом.
Исчерпанность творческого воображения современных художников (и писателей, и кинематографистов) — пожалуй, главная беда нашего времени. Наверное, она связана с умиранием, убиением природы, с заменой живой жизни на «чучела». Потерянное воображение пытаются восполнить с помощью документов, видеоплёнок, «дизайна», вещей и т.п. Но что-то не смыкается и не соединяется. Утрата художественности обедняет, обворовывает человека, и, по большому счету, делает нашу жизнь глубоко несчастной. Личный психокомплекс вопиёт из каждого кадра «чутких» художников-космополитов. Да, уже не собственный внутренний мир (эгоистичное исповедальное искусство), а только лишь собственный психокомплекс (болезнь, истерика) транслируется в качестве «художественных произведений».
В литературе и искусстве по-настоящему элитарными произведениями становятся те, где присутствуют достоверность и подлинность, помноженные на чувство. Поскольку именно эти качества биороботами искореняются наиболее последовательно.
Кинорежиссер Сергей Урсуляк побывал на Екатеринбургском фестивале документального кино и ощутил громадную тоску по подлинности — увиденное оказалось для него настоящим художественным потрясением. «В лучших документальных фильмах гораздо больше подлинного искусства, чем во многих игровых лентах. Документальное кино милосердно, что сегодня об игровом кино ну никак не скажешь. Особенно его необходимо смотреть актёрам, так как сейчас на экране, и не только в сериальном кино, в основном выморочные фигуры, которых выдают за живых людей. Это какие-то андроиды, клоны, матрицы, что угодно, но только не живые люди. Они даже не похожи на живых людей. У живых рефлексы и чувства другие».
Другие? Да, другие, потому что подлинное искусство не терпит лжи. Вроде «забетонируешь», «замаскируешь» её, а всё равно любая подлая или грязная мыслишка проявится, не скроется. Ничего не поможет. Искусство — праведный земной суд. И никакое «целлофановое», завернутое в обложку «подлинности» (так называемые реалити-шоу) его не заменит. «Не жалею, не зову, не плачу…» Эти простые, в чем-то даже обыденные слова — такие поэтические и щемящие — только русский поймет — сразу и безусловно…

Июль 2005