Вы здесь

Тишина грозовая

Владимир БЕРЯЗЕВ
Владимир БЕРЯЗЕВ




ТИШИНА ГРОЗОВАЯ





* * *
Если есть под рукою песок и зола,
Мы отмоем чугун до бела.

Если есть под ногами зола и песок,
Два полена и хлеба кусок,

Значит будет очаг и шурпа в котелке,
Ветер в кронах и снасти в реке.

Будут к пламени ластиться пепел и мгла,
И сновать разговора игла…

Снова, заново, слышишь, покуда в золе
Тлеет уголь на этой земле!


* * *
На куполе храма, шеломе златом —
Залысина снега…
Как долго искал я во поле пустом
Тепла и ночлега,

Креста, благовеста, отцова перста
И благословенья
В дорогу, которая снова чиста
До благоговенья.
Простили, простили. Уже ничего
Бояться не надо.
Простыли постели пространства Его
До самого Сада.

Ямщик мой, живей! Уже вижу венцы
Земного эфира…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но снова в кармане звенят бубенцы
Мобильного мира.


* * *
А в моём именье — лето на измене.
Паутина в бане, в бочке — изумруд
моха водяного. Вздоха ледяного
из артезиана
влажный жгут.

А в моём имении — чудно, тем не менее,
все дела семейные
перестали быть,
извлекла Констанция жизни переменную,
научила правилу верить и любить.

А в моём именье два местоименья
в сумерках растаяли и слились в одно…

Я листаю Плиния и смотрю доверено
Старого Веймейера доброе кино.


* * *
Всё лятуть и лятуть тыя кони,
Сребнай сбруяй далёка гремять…
Стародавняй Литовскай Пагони
Не разбить, не спынить, не стрымать.
                           Максим Богданович

Как жалобно и долго
На замковой горе
Два звона обмирали,
Два факела пылали,
Огню поклоны клали
На маковой заре.

Как медленно и мерно
Близ каменной стены
Клонили гривы кони,
Там рыцари Погони,
До дня, до новой брони,
Легли, погребены.
Как горестно и странно
Бродить среди руин…
Ты где, великий княже?
Ни барм, ни гривны даже.
Кто родины на страже?
Ужель Господь один?..


СТРАЖ ХОЛМА НОВОГРУДКИ
Капли серого воска,
Слезный дар небесам…
Наше старое войско
Разбрелось по лесам.

До вечернего снега
Надо спутать следы —
От варяг до Олега,
От небес до воды,
От Петра до Николы,
От сумы до тюрьмы,
От любви до раскола,
От зимы до зимы…

Слышишь Сына сиянье?
Чуешь веру батьков?
Это не подаянье,
Это ток родников,
Это холод криничий,
Это голос могил,
Слог былин поляничий,
Хоры Хаванагил…

По местечкам и весям,
По глухим хуторам,
По сырым поднебесьям,
По дороге во храм.

Там, где воля Велесья,
Холм и башни оплот,
Чёрный ангел Полесья
Гать времён стережёт.


* * *
Не ради Мира и Труда,
А для рекламного щита
Соорудили башню.

Ревела буря, гром гремел,
А мир ничтожел и хамел —
Сапожный и собашный.

Кренится башня и трещит,
И с высоты сорвался щит
И рухнул на прохожих!..
Убиты Ева и Адам.
И не найти по городам
На Господа похожих.


Кафе «Пушкин»
Обильных мяс осётр с икрою несравненной
И стерляди янтарная уха,
Паштет гусиный, зелень, потроха
Каплуньи, вертела с телятиной отменной
И — рюмка горькая с полынной синевой
Под ароматы паровых форелей,
Приплывших из архангел и карелий,
Из беломорской дали ледовой.

Ах, архирейский сиг, что жиром истекает,
Разложен на престольном серебре —
Восторженным акафистом горе!
А рядом с ним рубинами сверкает
Наливка клюквенная в гранях хрусталя,
Но, их достоинств мы не умаля,
Всё ж восхитимся мрамором белужьим,
Прозрачностью и розовым окружьем
Телес, подобных боку корабля,
Что сотворён таким услады для.

Его икра, как перлы огневые,
Зернисто-чёрно-карие, живые,
На блюде — как у девы на груди…

Но погоди, мой друг, не уходи!
Ведь это всё Державин, а не Пушкин,
Победы гром, империи восход,
Снегирь и флейта, слава, ледоход,
Восторга жизни шумные игрушки.

А мы сидим сегодня на Тверском
В том мире, что поэту не знаком,
Хоть он стоит напротив, зеленея…
Моложе нас, но всё и вся успел.
Он нашу муть навряд ли бы воспел,
Увы — ни Бонапарта, ни Энея,
Ни Гришки, ни Бориса, ни Петра,
Лишь гоблины…

Пора, мой друг, пора
Нам поклониться этому подножью,
Своё храня…
Уже не проклинать,
Но также — и любить, и вспоминать,
И плакать, положась на волю Божью.


* * *
                           Даниле Меньшикову
                           в день
рождения

Нам Бог судил на склоне века,
В эпоху странную, мой друг,
Крутить (коль жив и не калека)
Трудов своих гончарный круг.

Нам Бог судил, такое дело,
Не скрыться, не уйти в отказ!
Пусть век, как любящий Отелло,
Порывы Музы душит в нас.

Пускай признания химера
Маячит где-то за бугром,
Но с нами молодость и вера,
И абстинический синдром!

Мы, может, долго запрягали,
Зато уедем налегке.
Мы, может, счастье проморгали,
Зато с бедой накоротке.

Устав на ярмарочном поле
От свистопляса и лузги,
Мы собираем, поневоле,
Судьбой побитые горшки.

Сияй же лысиной, Данила,
Чтобы рассеивалась мгла!
— Судьба Онегина хранила?
— Хранила. Но не сберегла.

А нам беречь родных и милых,
Лелеять ангела слова,
Что заставляют до могилы
Не забывать — душа жива,

Что заставляют душу живу
Творить и плакать у холста,
И начинать — как ни паршиво —
Всё время с чистого листа.


* * *
                           В. Казакову

Друже мой, друже, дорожной
Солью рубаха бела.
Хором у стойки таможней
Скажем девойке: «Хвала!»

Докочевали до моря,
Вот и Стефана скала,
На иллирийском просторе
Скажем девойке: «Хвала!»

Цетинье, Будва, Петровац —
Скатерти злата стола,
Звоном лозы и сливовиц
Скажем девойке: «Хвала!»

Спит у подножия Рима
Племя вола и орла,
Прошлое непобедимо,
Миру и сыру — хвала!

Снова на русском окружье
Кони грызут удила,
Мы возвращаемся, друже,
Нашему Богу — хвала.


* * *
Не добрался я до Бари,
До Николы Чудотворца,
Ровно двести километров
Через море не доплыл…
Слишком много лозы выпил
С мацареллой, хоботицей,
С загорелым черногорцем,
У стены монастыря.

Там, где гроздья винограда
Заслоняют вход часовни,
Где плита могилы княжьей
И от зноя камень бел,
Там, где дремлют под оливой
Две сестры — война с любовью…
Спите, девицы, покуда
Делом заняты мужи!
                           март 2008,
                           Черногория-Новосибирск


* * *
В заснеженных полях и до, и за Уралом
Томительно светло блуждается душе,
Как будто бы летишь за гаснущим хоралом
В замедленном немом обратном монтаже.

От станции Шарья до станции Бочаты,
От снеговой горы до снеговой норы…
Где ситный свет небес и вёрсты непочаты,
Где вечная печаль — наперсница хандры.

В белым-белых валах, в белёсом лабиринте,
В любезной тишине, в засыпанных лесах
Мы встретимся… как вы, хранители, велите,
Чтоб дрогнули сердца на ангельских весах.

И снова — небеса, метели, мгла, сугробы,
Забытый горизонт, заброшенный простор!
И двух прощённых душ нехоженые тропы,
И зябнущей любви бессонный приговор.

                                    18 февраля 2009,
                                    станция Буй


ИЗ ГОРНЯЦКОГО ДЕТСТВА
Утром форточка открыта,
А над нею — чик-чирик,
И синичья звень, и сита
Злато-солнечного блик!

Духа блинного шкворчанье
На жаровном чугуне,
И воскресное качанье
Жёлтых зайцев на стене.

Это масленицы марта
Световая кутерьма,
Где, по-козьему космата,
В клети топчется зима,

Где сосульки пробивают
Сто колодцев до земли,
Где ещё весна бывает
В ослепительной дали!

Это рыхлые сугробы,
Под которыми вода,
Это рухнувшие гробы
Грубо колотого льда.

Это, вынырнув из драки,
Мимо станции Топки
Весело бегут собаки,
Свесив набок языки…


НА РАДОГОЩЕ
На горе-городце Радогоще
Круг замкнули дубы.
Сколь веков уж их буря полощет,
В перекрыжье судьбы.

Крепь древесная, рада-дружина,
Заповеданный полк.
Стала чашею тризны — вершина,
Былью — лиственный толк.

На валу, где смолою сплочённый,
Был острог-частокол,
Чёрный ангел свой меч золочёный
Снова прячет в подол.

И кипит, и во хмарах трепещет
Стражей сих коловерть,
И осенние молнии мещет
В мимоезжую смерть.

Как броня, как чешуйки кольчуги,
Дубы грозно звенят,
В них лучей золотые пичуги
Дух раденья хранят.

Время здесь, как змея круговая,
Ток замкнула навек.
И стоит тишина грозовая.
И скорбит человек.


* * *
                                    Ю.К.

Мы с тобою служили и служим,
И служенью не будет конца,
Есть покуда межа и оружье,
Милость Сына и воля Отца,

Есть покуда весенние лужи,
Летний ливень и даль Покрова,
Здесь покуда любимые души
И — покуда Россия жива.