Уроки Петра Великого

КРИТИКА. ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ БИБЛИОГРАФИЯ


УРОКИ ПЕТРА ВЕЛИКОГО
А вот в последние два года вышло сразу несколько произведений, где фигурирует Петр Первый и его эпоха: романы Даниила Гранина «Вечера с Петром Великим», Павла Брычкова «Полуденный зной», Александра Родионова «Азъ, грешный» и повесть Сергея Цветкова «Подьячий Василий Курбатов».
Начнем наш обзор с романа Д. Гранина («Дружба народов», 2000, №№ 5-7), поскольку это единственное из названных произведений, где Петр выступает в качестве главного героя (в остальных он действует на правах второстепенного персонажа). Сразу отмечу: роман этот с интригующим подзаголовком «Сообщения и свидетельства г. М.» написан в необычной манере, изобилует малоизвестными фактами и эпизодами из жизни Петра Первого, и думается, никто из его читателей не пожалеет о том, что уделял несколько вечеров «Вечерам...» Д. Гранина. Впрочем, тут надо заметить и другое: при написании своего романа Д. Гранин использовал богатый опыт В. Пикуля, умевшего сразу увлечь читателя, с ходу погрузить его в изображаемую эпоху. Достигал В. Пикуль этого эффекта с помощью нехитрого, но беспроигрышного приема: насыщением своих произведений всевозможными анекдотами из жизни знаменитых исторических личностей, вплоть до сплетен, слухов и пресловутых альковых тайн. Д. Гранин в этом смысле не отстает от знаменитого собрата по перу, но с одной существенной оговоркой. Каждый анекдот, каждый эпизод, рассказанный учителем истории Молочковым (он и есть г. М.), подвергается пристрастному, всестороннему обсуждению со стороны его слушателей, каковыми являются: профессор Елизар Дмитриевич Челюкин, художник Сергей Дремов, шофер Евгений Гераскин, чиновник Антон Осипович и сам автор. Д. Гранин не случайно подбирает Молочкову столь пеструю компанию людей разных возрастов, профессий, убеждений, которых объединяет только одновременное пребывание в местном санатории. Эти люди ничем не обязаны друг другу, никоим образом не зависят один от другого, вследствие чего Молочков свободно, не стесняясь, поверяет своим слушателям исторические анекдоты, сопровождая их собственными комментариями, а слушатели, в свою очередь, тоже без всякого стеснения, излагают собственные соображения, так что нередко между ними вспыхивают серьезные споры. Вот один из них, возникших после того, как речь зашла о жестокости Петра.
«— Да, он убийца, Глебова убил, за что? — говорил Молочков. — Подумаешь, любовник бывшей жены, царицы Евдокии. Разве за это убивают?.. Солдата безымянного заколотил дубинкой насмерть. Ежели привлечь его за превышение власти, то можно судить как отъявленного преступника. Но разве он преступник? В нем и злодейства нет. Изо всех его преступлений злодейства никак не складывается. Петру идея Отчизны опутала сердце. Как вывести итог не знаю. Люблю его и стыжусь своей любви. Убийца — а люблю и преклоняюсь. Оправдать хочу — и не имею права, Судить должен — и не могу.
Сережа Дремов сказал:
Вот в один из вечеров речь заходит о казни царевича Алексея. Большинство собеседников Петра решительно осуждают, однако Молочков столь же решительно становится на сторону своего «возлюбленного убийцы».
«...— Нет, господа хорошие, не все так просто. Одни царевича изображают страдальцем за Русь, замученную петровскими реформами. Алексей-де не согласен был, он сторонник постепенного развития, он обещал, что, придя к власти, восстановит лучшие традиции, вернет прежние обычаи, ходите снова с бородами. Другие и того пуще, видят в нем ненавистника Петра, непотребный сын, готовый разрушить и Петербург, и Петергоф, все, построенное отцом, всех его сподвижников выгнать, с корнем вырвать все отцовские начала. Есть мнение, что Алексей не сам по себе был опасен, а как знамя тех, кто шел за ним, ревнителей другого пути России. Часто считают историю с Алексеем величайшей трагедией Петра. И одновременно его подвигом. Что может быть выше — принести в жертву Отечеству родного сына! Винят за то, что он не терпел сына, так ведь и сын не терпел отца, желал ему смерти. Петру не так опасен был Алексей, как его окружение. Оно выпестовало взгляды царевича, оно стало серьезной угрозой делу Петра. Сам Алексей был щитом, за которым укрывались Кикин, Лопухин, Игнатьев, Афанасьев — непримиримая оппозиция, а за ними угадывалось большее — стремление вернуться на теплую лежанку, в ленивую дрему боярской жизни».
Д. Гранин, судя по всему, полностью разделяет довода Молочкова в защиту Петра, в оправдание этой едва ли не самой свирепой и бессмысленной его жестокости. (Да и вообще, если говорить начистоту, г.М. выступает в романе как доверенное лицо автора, как выразитель его собственных взглядов). И тут интересен вот какой момент. Молочков называет царевича Алексея «сторонником постепенного развития». А стало быть, с точки зрения нынешних демократических историков, политологов и прочих интеллектуалов Алексей — личность куда более симпатичная и прогрессивная, ибо он эволюционер в отличие от своего революционно мыслящего и действующего отца. А эволюционер, по мнению все тех же идеологов новорусской демократии, заслуживает куда большего пиетета и признания, чем всякого рода насильники типа декабристов, народовольцев, большевиков. Кстати, здесь не лишним будет напомнить, что Н.А. Бердяев считал Петра одним из первых русских большевиков. Так, в своей известной работе «Истоки и смысл русского коммунизма» он писал:
«Приемы Петра были совершенно большевистские. Он хотел уничтожить старую московскую Россию, вырвать с корнем те чувства, которые лежали в основе ее жизни. И для этой цели он не остановился перед казнью собственного сына, приверженца старины. Приемы Петра относительно церкви и старой религиозности очень напоминают приемы большевизма... Можно было бы сделать сравнение между Петром и Лениным, между переворотом петровским и переворотом большевистским. Та же грубость, насилие, навязанность сверху народу известных принципов, та же прерывность органического развития, отрицание традиций, тот же этатизм, гипертрофия государства, то же создание привилегированного бюрократического слоя, тот же централизм, то же желание резко и радикально изменить тип цивилизации».
Со своей стороны я позволю себе провести параллель между Петром и другим «великим большевиком» — Сталиным. Помните патетическую фразу г-на М.: «Что может быть выше — принести в жертву отечеству родного сына!» Так ведь Сталин тоже принес в жертву отечеству своего сына, когда в ответ на предложение Гитлера обменять Якова Джугашвили на Паулюса гордо заявил: «Я солдата на маршала не меняю». И непонятно, почему никто из достаточно эрудированных слушателей и оппонентов Молочкова не обратил внимания на эти явно большевистские замашки Петра Великого.
Но еще большее недоумение вызывают попытки автора опровергнуть (опять же устами г-на М.) некоторые общеизвестные факты, убедительно доказанные многими историками.
Характерен в этом смысле спор между Молочковым а Елизаром Дмитриевичем. Когда профессор замечает, что при строительстве Петербурга погибла масса народу, всезнайка-учитель тут же огорошивает его вопросом:
«— Откуда вам известны, профессор, цифры погибших?
— Неоднократно читал в популярной литераторе. Специально, извините, не углублялся, но согласитесь, это общеизвестно.
— Настолько, что принимают как факт. Мерли, конечно, кто считал. Где документация? Я пытался найти, не нашел. Беглых было много, может, их считали... Про Петра и про Петербург много наклеветали».
Ну что ж, давайте посмотрим, что «наклеветал» по этому поводу, к примеру, В.О. Ключевский. Приведу небольшую выдержку из его знаменитого «Курса русской истории»:
«...Новая столица обошлась крайне дорого. Она строилась на чрезвычайные сборы и людьми, которых по наряду из года в год сгоняли сюда из всех областей государства, даже из Сибири, и содержали кое-как. После 9 лет обременительной работы на 1712 г. наряжено было в Петербург с 8 тогдашних губерний до 5 тысяч новых работников. Едва ли найдется в военной история побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте. Петр называл новую столицу своим «парадизом», но она стала великим кладбищем для народа».
Завершая наш разговор о «Вечерах с Петром Великим», остановлюсь еще на одном немаловажном моменте. Д. Гранин, который, как известно, давно зарекомендовал себя правоверным демократом-западником, пытается в своем романе, доказать, что единственно верный путь России к процветанию и могуществу — во всем следовать Западу, как это делал Петр.
Однако проблема «Петр I и Запад» не столь очевидна и однозначна, как это может показаться на первый взгляд. Да, Петр действительно многое позаимствовал у Западной Европы, но все эти заимствования были связаны по большей части с наукой, техникой, культурой. Самых же главных основ российского жизнеустройства петровские нововведения не коснулись. Петр не порушил крестьянскую общину, не ликвидировал казачества, не отменил крепостного права, не учредил парламента, не реорганизовал по европейскому образцу местное самоуправление. Насколько оправдан был такой консерватизм и какими последствиями он обернулся в будущем для России — это уже другой вопрос. Но то, что Петр никогда не был «чистым западником» и вовсе не отрешится сделать из России новую Голландию или Англию, — сомнению не подлежит.
Небольшая повесть Сергея Цветкова «Подьячий Василий Курбатов» («Новый мир», 2000, № 2) воспринимается как своеобразный «довесок» к роману Д. Гранина. Поясню в чем тут дело. Если Д. Гранин недвусмысленно отказывает России в праве нa историческую самобытность, считая, что ее путь к прогрессу пролегает только через Запад, то С. Цветков, сравнивая Россию с Западной Европой, вообще поносит свое отечество и свой народ самыми непотребными словами. Герой повести подьячий Василий Курбатов, пожив долгое время в разных странах Европы и начитавшись всякой чепухи о России, написанной иностранцами, решает сотворить собственное сочинение о своей отчизне. «Он, — замечает автор, — писал так, словно старался извлечь Россию из небытия, спасти и сохранить ее для себя. Несмотря на это, книга получилась довольно жестокая». Но зато очень пришлась по душе молодому Петру Первому, и царь пожаловал безродному подьячему дворянское звание.
Засим С. Цветков излагает, так сказать, основные положения этой «жестокой» книги, читая которые, сразу задаешься вопросом: а была ли на самом деле такая книга или же все изложенное сочинено ярым русофобом? Впрочем, сути дела это не меняет. Как бы там ни было, а перед нами грубый пасквиль, требующий, разумеется, не только эмоциональной оценки, но и предметного рассмотрения каждого из его основных пунктов. Итак, пункт первый:
«Россия же заперта со всех сторон неудобным морем, пустынями, либо дикими народами; в ней мало городов, не производится ценных и необходимых изделий. Ум у народа косен и туп, нет уменья ни в торговле, ни в земледелии, ни в домашнем хозяйстве; люди сами ничего не выдумывают, ленивы, непромьшленны...»
Право, неудобно как-то грамотному, образованному человеку, иcторику по профессии (как аттестует С. Цветкова редакция журнала) напоминать самые очевидные, прописные школьные истины. Но что поделаешь, если ученый муж занимается откровенной подтасовкой, причины выдает за следствия и наоборот. Да, допетровская Россия действительно была отрезана от Европы, но ведь всем известно, что это была ее историческая трагедия, равно как известно, что на протяжении почти двух веков она стремилась прорвать эту блокаду. И если бы наши русские люди были тупы, ленивы, «непромышленны», неужели бы им удалось в мизерный с точки зрения истории срок сокрушить самую могущественную европейскую державу, утвердиться на балтийских берегах, а затем достичь небывалых успехов в промышленности, торговле, культуре?
В определенной степени можно согласиться с В. Курбатовым (или С. Цветковым), когда он пишет: «Истории, старины мы не знаем и никаких политических разговоров вести не можем, за что иноземцы нас презирают. Та же умственная лень сказывается и в некрасивом покрое платья, и в наручном виде, и во всем быту».
Но здесь опять же не столько вина, сколько беда и трагедия русского народа, когда из-за проклятого татаро-монгольского ига он был отброшен «во тьму безграмотных веков», когда на месте некогда процветавшей Киевской Руси долгие годы дымились пепелища и развалины... Но затем древние русские княжества стали мало-помалу возрождаться и отстраиваться, и поднимали их из руин все те не «ленивые и непромышленные люди».
И, наконец, есть в рассуждениях Цветкова-Курбатова такие места, которые иначе как клеветой не назовешь. «На войне турки и татары хоть и побегут, но не дадут себя даром убивать, обороняются до последнего издыхания, а наши «вояки» ежели побегут, так уж без оглядки — бей их, как мертвых».
Интересно бы полюбопытствовать, какие конкретно битвы и сражения С. Цветков имеет в виду, возводя столь чудовищную напраслину на русских воинов. Beдь в этом утверждении все поставлено с ног на голову, ибо история России знает множество примеров, когда именно русские солдаты оборонялись «до последнего издыхания». Достаточно вспомнить героическую оборону Пскова во время Ливонской войны; отборные войска Стефана Батория несколько месяцев осаждали эту крепость, не раз пытались взять ее приступом, но в конце концов отступили, понеся, немалые потери. Известно также немало случаев, когда русские войска, значительно уступая, противнику в численности, обращали, тем не менее, его в постыдное бегство. А вот обратных примеров припомнить трудно. Так что слова «истории, старины мы не знаем» С. Цветкову не мешало бы отнести прежде всего к самому себе.
К теме Петра проявляют серьезный интерес и сибирские авторы. В романах омича Павла Брычкова «Полуденный зной» (М., Академия поэзиии, изд-во «Московский писатель», 1999) и барнаульца Александра Родионова «Азъ, грешный» (Барнаул, АО «Полиграфист») освещена одна из любопытных и малоизвестных страниц истории Сибири, связанная с петровскими реформами. Реформы эти требовали огромных капиталовложений, и самым верным и надежным их источником была добыча золота и серебра. Однако на территории России в те времена богатых золотоносных месторождений и серебряных рудников было очень мало. Поэтому когда Петр прослышал от сибирского губернатора Матвея Гагарина, что в Средней Азии, вблизи города Еркеть, имеется в изобилии «песошное золото», то повелел немедленно отправить туда военную экспедицию и застолбить золотоносные участки. Из немногочисленных исторических свидетельств известно, что поход этот закончился полным провалом, а Матвей Гагарин был повешен. О казни сибирского губернатора рассказывает в своих «Вечерах» и Д. Гранин, только причину расправы над Гагариным он видит лишь в том, что зарвавшийся наместник погряз во взятках и в мошенничестве, а Петр, как мы знаем, воров и мздоимцев карал беспощадно. О «золотопесошном походе» Д. Гранин почему-то вообще умалчивает, никак, таким образом, не увязывая его с казнью Гагарина.
П. Брычков, напротив, в самый что ни на есть тугой узел сплетает эти два события, результатом чего и явился увлекательно написанный роман, где, кроме обязательной напряженной интриги, есть и еще одна очень важная для всякого исторического сочинения «компонента» — собственная авторская версия, раскрывающая суть изображаемых событий. На этой версии мы и предметно остановимся.
По мысли П. Брычкова, «золотопесошная» экспедиция была от начала и до конца заведомой авантюрой, ловко спровоцированной умным, хитрым, алчным Матвеем Гагариным. Прекрасно зная, сколь великую нужду в деньгах испытывает государь, ведя долголетнюю, изнурительную войну со шведами, он дает официальный ход непроверенным слухам о мистическом еркетском золоте. Знает он прекрасно и характер царя, готового на любое предприятие, если только оно сулит государству хоть какую-то выгоду. И не ошибается. Петр, как уже было сказано, снаряжает и отправляет в Еркеть военную экспедицию. Но не ведает всемогущий государь, что прохиндей-губернатор втянул его в опасную затею. Во-первых, нет никаких точных данных, что в далекой Еркети действительно имеется золотоносный песок. (Хотя на аудиенции у царя Гагарин нагло уверял его, что лично сам беседовал с несколькими «ведомцами», которые якобы собственными глазами зрели это золото). Во-вторых, появление военного русского отряда в калмыцких степях могло быть истолковано местным правителем-контайшой как нарушение давнего мирного договора и, соответственно, вызвать адекватные действия с его стороны (что впоследствии и произошло и что повлекло за собой чуть не полное истребление немногочисленного доблестного русского воинства во главе с храбрым подполковником-преображенцем Иваном Дмитриевичем Бухолцом).
Но самое подлое в этом предприятии было то, что Гагарин, склонив Петра на организацию похода, преследовал сугубо корыстные цели — он решил хорошенько пополнить свой личный бюджет. Но не за счет мифического еркетского золота, а за счет родной государственной казны. Ведь Петр для организации похода не поскупился отпустить изрядные средства на оружие, порох, провиант, амуницию и т.д. И присвоить себе «малую толику» от государевых щедрот для опытного мздоимца было, как говорится, делом техники.
Но недаром же есть меткая русская поговорка: «Нa всякого мудреца довольно простоты». Снаряжая и отправляя в поход экспедицию, Матвей Гагарин не подозревал, что в лице ее начальника он наживет себе достойного противника и будущего разоблачителя. Собственно, все дальнейшее произошло вполне закономерно. Ивану Дмитриевичу хоть и удалось значительно углубиться в калмыцкие степи и даже построить крепость возле озера Ямышева, но именно он первый понял всю зряшность и опасность затеи с еркетским золотом, как понял и то, что сибирский губернатор «зело наживился» на этой затее. И тогда Бухолц в открытую пошел против Гагарина, возомнившего себя государем «всея Сибири», и отправил курьера прямо к Петру с секретным донесением, где подробно изложил все свои подозрения.
Но П. Брычкову, помимо того, удалось разрешить еще одну немаловажную творческую задача. «Полуденный зной» — роман о жестокой эпохе, и в нем немало жестоких, кровавых сцен (например, многочисленные стычки отряда Бухолца с калмыцкими полчищами, описания изощренных казней и пыток). Однако П. Брычкову удается при этом избежать ненужного натурализма; автор, щадя читательские нервы, по возможности старается опустить самые жуткие, леденящие подробности.
Вообще проза П. Брычкова отличается лаконичностью, отсутствием избыточных описаний, затяжных монологов и рассуждений. К тому же писателю удалось искусно стилизовать свое повествование, введя в него старинные речения и обороты.
Завершая разговор о романе «Полуденный зной», отмечу еще один существенный момент. Несмотря на то, что поход Бухолца закончился трагически, он тем не менее стал новой важной вехой в освоении сибирских земель. Как пишет в предисловии к «Полуденному зною» Сергей Бабурин: «достаточно сказать, что к 1714 г., то есть к началу экспедиции за песочным золотом, самым южным поселением на Иртыше была Чернолуцкая слобода в шестидесяти верстах севернее устья Оми. А к 1721 г., когда Петр I победоносно завершил долгую войну со Швецией и вернул России прибалтийские земли, русские освоили все равнинное Прииртышье, поставив Омскую, Железинскую, Семипалатинскую и Усть-Каменогорскую крепости, тем самым заслонив от казахских набегов Барабу и Кузнецкий край... Несмотря на противоречивость своей натуры, реформатор Петр I paдел все-таки об интересах Отечества. И горько сознавать, что нынешний главный реформатор одним росчерком пера отделил с таким трудом добытые территории по Иртышу с русскими людьми в иное государство».
Роман Александра Родионова «Азъ, грешный» посвящен тому же периоду в истории Сибири и тем же событиям, что и в «Полуденном зное». Только в отличие от П. Брычкова, ограничившего рамки повествования описанием похода Бухолца и злонамеренных деяний Гагарина, А. Родионов вводит в свой роман еще целый ряд сюжетных линий. Это и сложные отношения сибирского губернатора с правителями соседних кочевых народов; и еще более сложные взаимоотношения между калмыками, киргизами, кайсаками и прочими степняками; это и главы, рассказывающие о подвижнической деятельности сибирских православных миссионеров.
В итоге под пером А. Родионова рождается многоплановое, монументальное произведение, дающее читателю достаточно полное и, главное, живое, зримое представление об одном из самых интересных периодов сибирского исторического бытия. И здесь надо сразу воздать должное недюжинному художественному дарованию автора. Что бы А. Родионов ни изображал — будь то царские палаты, где на очередной коллегии восседают важные государственные мужи; шумные тобольские ярмарки, где лежат груды товаров чуть не со всего востока; хлебосольные приемы в хоромах сибирского губернатора; степные стоянки калмыков или казахов с их бесчисленными шатрами и табунами лошадей — все это воссоздано в ярких красках и живых сценах, все видишь словно воочию. Умеет писатель рисовать и человеческие образы, которые сразу запоминаются и обличьем своим, и складом речи, и манерой поведения.
Главным героем романа, безусловно, является Матвей Петрович Гагарин. Этот тип с первого же появления на страницах романа приковывает к себе читательское внимание, и в дальнейшем, наблюдая за ним, не устаешь поражаться: ловок же стервец! И в самом деле, редко в каком человеке соединяется «букет» таких, казалось бы, несовместимых свойств: государственный ум, готовность пожертвовать всем ради Отечества — и торгашеская алчность, ставшее уже привычкой стремление погреть руки, извлечь личную выгоду из любого государева поручения; административное рвение, благодаря которому удается в немыслимые сроки возводить крепости, строить остроги — и типичная несокрушимая русская лень; истинно дворянское благородство — и склонность к мелким склокам, дрязгам, обману; раболепное преклонение перед царем — и двоедушие, выражающееся во внутреннем несогласии с иными распоряжениями Петра и в попытках уклониться от этих распоряжений в расчете на пресловутое авось, но более всего на то, что в далекой Сибири легче спрятать концы в воду.
Полной противоположностью Гагарину является подполковник Иван Дмитриевич Бухольц (у А. Родионова эта фамилия пишется с мягким знаком) — верный, преданный слуга царю и настоящий отец солдатам, человек кристально честный и неподкупный. Прибыв в Тобольск и начав готовиться к походу, он сталкивается с массой неурядиц и бюрократических проволочек. И Бухольцу стоит немалых усилий одолеть этот чиновничий саботаж, сдвинуть дело с мертвой точки.
Но почему все так складывается, почему облеченный чрезвычайными полномочиями гвардейский офицер вынужден зачастую чуть ли не в буквальном смысле биться лбом о стену, добиваясь не каких-то личных для себя выгод или привилегий, а выполнения царского указа? Да потому что перед ним действительно мощная рукотворная стена, которую автор характеризует следующим образом.
«Перекраивая систему управления государством и учредив Сенат, Петр побеспокоился о том, как на деле осуществить надзор за соблюдением законов, за исполнением его монарших указов. Многотысячная орава чиновников, разместившись на ветвях взращиваемой царем бюрократической кроны, нависшей над окраинами России, была необозрима для царя-садовника, пестовавшего, лелеявшего единородный ствол самодержавия. Древо новой для страж распорядительной и судебной системы, взращиваемое по советам многомудрого Остермана, тем не менее, не хотело принимать даже и таких внешних очертаний, которые напоминали бы шведский образец, на который оглядывался царь-реформатор. И как только самодержавный ствол вздрагивал под натиском внутренних бурь, царь убеждался, что Россия, хоть и получила отличное от прежнего государственное устройство, но оно, как и встарь, до самой верхушечной точки усыпано личинками лихоимства. Сии твари, порожденные человеческой слабостью, обращались в мохнатых и прожорливых гусениц, которым ради сохранения себя приходилось покрываться коконом деловитости, неподкупности и верноподданничества государю-надёже. Перезимовав в укромной развилке веток, в складке коры или среди несгоревшей листвы, сбитой поветрием петровских перемен, перестроек, гусеницы превращались в безобидных бабочек, способных произвести на свет новые вредоносные яйца, из которых неизбежно, как смена дня ночью, вылуплялись новые личинки».
Читая это отнюдь не лирическое отступление, невольно проецируешь его на современную российскую реальность и поражаешься: как много сходного в той петровской эпохе и в нынешней, демократической. Ведь и сейчас все ветви всех властных структур усеяны прожорливыми гусеницами-чинушами, готовыми и способными рада сохранения теплых своих гнездышек похоронить любое начинание. Ведь всем известно, что чиновничья рать у нас растет ежегодно и численность ее уже перевалила за миллион. Но еще и пуще поражает другое: почему наши нынешние реформаторы не удосужились заглянуть в святцы, не учли опыт, в том числе и горький опыт, своих далеких предшественников — прежде всего Петра Первого, который, как никто другой, рьяно боролся с лихоимством, именуемом на современном языке коррупцией. С этой целью, как пишет А. Родионов, он учредил «целый штат надзирателей, представителей царевых, именовавшихся фискалами. Однако же несладко пришлось на первых порах помощникам коронованного садовника. Едва взмахнули они метлами, чтобы смести со ствола государства изворотливых плодожорок, едва тряхнули ветки, как тут же, с вершины раздался тихий окрик: «Не то затеяли!» Висит в царевом саду на самой макушке яблочко наливное и ядреное с названием заморским — Сенат. Это оттуда, из его чрева, покрикивают на мужиков с метлами, стоящих у подножия ствола, оттуда в обличье царедворцев выглядывают плодожорки, ядреные и хитромордые».
Ну точь-в-точь как в наши дни! Стоит налоговой полиции, прокуратуре или другому какому нынешнему фискальному органу поймать с поличным высокопоставленного коррупционера, как тут же у него находится свора еще более высоких покровителей-заступников. Ну а как они вызволяют из-под ареста и уводят из зала суда зарвавшихся лихоимцев, — это мы знаем по десяткам громких судебных разбирательств, закончившихся полным торжеством беззакония и беспредела. Отсюда очевидно, что петровское начинание — бороться с воровством и взяточничеством путем создания новых бюрократических надстроек — затея напрасная, зряшняя и дорогостоящая. Но, увы, все возвращается на круги своя...
И действительно, в романе «Азъ, грешный» мы найдем немало сцен и эпизодов, обосновывающих эту нелестную характеристику. Особенно впечатляют воспоминания Бухольца о вышеупомянутом Прутском походе. Иван Дмитриевич участвовал в нем и собственными глазами видел всю эту позорную «конфузию». Ничуть не пытаясь оправдывать Петра, который действительно допустил серьезную стратегическую ошибку, позволив заманить себя в ловушку, тем не менее, объективности ради заметим, что в мировой истории мало сыщется абсолютно безупречных полководцев, сумевших избежать тяжких поражений. Но даже если признать правоту А. Родионова, то невольно возникает вопрос: а почему именно этот недалекий политик-самодур сумел «вздыбить» Россию, вывести ее из вековой спячки, создать могущественную империю, которую уже при его жизни Европа признала великой державой?
Нe станем перечислять все великие деяния Петра, все его громкие победы — они общеизвестны, да и А. Родионов не умалчивает о них. В романе есть, к примеру, глава, описывающая торжество по случаю победы при Гангуте — действительно одной из самых блистательных «викторий», одержанных русским флотом под непосредственным командованием Петра. Думается, разгадка феномена Петра, как бы кто к нему ни относился, достаточно проста и весьма поучительна. Петр прекрасно понимал историческую необходимость, исторические задачи, стоящие перед страной именно на данный исторический момент. И не только понимал, но и умел все силы вверенной ему державы, все ее ресурсы и резервы мобилизовать ради достижения той или иной государственной задачи. Надо было прорваться к Балтийскому морю — и он прорвался, надо было закрепиться на его берегах — и он выстроил Петербург — «полночных стран красу и диво». Впрочем, это все тоже общеизвестно. Но тогда совершенно непонятно, почему наши нынешние правители, провозгласив на весь мир программу «возрождения России», ровным счетом ничего не делают для укрепления ее обороноспособности и развития экономики. Тут даже родионовский Петр, этот недалекий политик-самодур, даст сто очков вперед любому нынешнему реформатору, вплоть до самых главных.
В этом смысле показательна глава, где описано кратковременное пребывание Бухольца и его отряда на Невьянском заводе Демидовых. Перед нами предстает мощное предприятие, оборудованное по последнему слову тогдашней техники. В год оно выпускает от 5 до 7 тысяч фузей, не уступающих по качеству тульским и московским, к тому же поставляют его Демидовы по ценам более низким...
А. Родионов — писатель словоохотливый, он, как правило, подробно излагает биографию чуть не каждого вновь вводимого в повествование персонажа. Но вот ни старшего, ни младшего Демидовых он почему-то не удостоил такой чести. А между тем Демидовы принадлежат к числу самых видных фигур петровской эпохи. Это по сути первые на Руси крупные промышленники-предприниматели, благодаря которым отсталая дотоле страна встала в один ряд, с самыми передовыми индустриальными европейскими государствами. Демидовы построили на Урале и в Сибири десятки заводов, открыли новые рудники, начали разработку месторождений меди, свинца и столь нужных для России золота и серебра. А все началось с того, что Петр случайно познакомился в Туле с Никитой Демидовым и разглядел в простом кузнеце талантливого самородка, способного, если дать ему волю и власть, вершить важные и полезные дела. И Петр дал Демидову-старшему неограниченные полномочия по части рудознатства, сделал его главным российским заводчиком, и царское доверие тульский кузнец оправдал с лихвой. Одним словом, умел Петр Алексеевич подбирать кадры, умел на самые ответственные участки ставить людей умных, толковых, инициативных.
Думается, что не стоит слишком резко и однозначно осуждать Петра за пресловутый «золотопесошный поход». Прежде всего ни историками, ни историческими романистами до конца так и не выяснено, кто же был тут главным виновником. Как помним, по версии П. Брычкова экспедиция эта была по сути спровоцирована Матвеем Гагариным, преследовавшим свой корыстный интерес. А. Родионов же всю ответственность перекладывает на царя, возлагая на него одновременно и всю вину за неудачу похода. Как пишет тот же А. Горшенин: «В самом деле, чем еще, как не авантюризмом можно объяснить тот факт, что, не имея точных или вообще никаких карт («среднеазиатская земля лежала белым пятном на всевозможных картографических изображениях»), нимало не задумываясь о том, а ждут ли его людей в чужой земле, царь решительно посылает в края неизведанные свои полки».
Утверждение вполне логичное, но вот только если следовать этой логике, то столь же сомнительной авантюрой надо признать и экспедицию Беринга, тоже отправившуюся в неведомое дальнее плавание без точных карт. А если идти дальше в глубь веков, то еще более великой авантюрой были плавания Колумба и Магеллана. Я не случайно привожу примеры из истории географических открытий, потому что экспедиция Бухольца носила не столько военный, сколько геологоразведочный характер. Ну а факт вероятности столкновения с враждебными племенами «сопровождал» любую морскую или сухопутную экспедицию независимо от целей, кои они преследовали. Одним словом, в таких предприятиях, как организация первопроходческих экспедиций в дальние, неведомые края, трудно определить, где кончается разумная целесообразность и начинается безумный авантюризм.
Итак, мы рассмотрели несколько произведений о Петре и петровской эпохе, вышедших в свет почти одновременно. Факт сам по себе примечательный и прелюбопытный, можно даже сказать знаковый. Еще бы! Вот уже на протяжении десяти с лишним лет Россия переживает невиданную доселе реформаторскую лихорадку, которая коснулась и экономика, и государственного устройства, и всех других жизненно важных сфер. И на кого еще равняться нынешним нашим преобразователям, как не на первого великого российского реформатора. Однако сопоставление того, что делал Петр, с тем, что под флагом демократических преобразований вершиться в современной России, наводит на тяжкие раздумья, тут, говоря словами поэта, волей-неволей приходиться глядеть на будущность с боязнью. Вот два наглядных примера.
Д. Гранин в своих «Вечерах» подробно рассказывает, с каким рвением постигал Петр кораблестроение и заставлял учиться этому ремеслу многих мужей и недорослей, благодаря чему Россия в кратчайший срок стала великой морской державой. Где теперь это величие и где могущество русского флота? Вопрос риторический, если не сказать резче — кощунственный. У того же Д. Гранина есть немало эпизодов, повествующих о том, как создавалась при Петре регулярная русская армия, тоже ставшая вскоре одной из самых могучих в мире. Зададимся тем же вопросом и признаем, что новоявленные наши реформаторы сделали все от них зависящее, чтобы российская армия, всегда славившаяся своими чудо-богатырями, превращалась бы постепенно в плохо обученное полуголодное, хилое воинство.
Не буду перечислять все прочие реформаторские начинания Петра — их, кроме Д. Гранина, достаточно полно описали и П. Брычков, и А. Родионов. Воздержусь и от дальнейших сопоставлений петровских нововведений с нынешними реформаторскими экспериментами. Ибо и так ясно, что в сравнении с великими деяниями Петра все рыночно-хозяйственные и политические новшества, осуществленные кремлевскими прожектерами, выглядят чудовищным абсурдом. И тут невольно приходишь к выводу, что сегодняшние реформаторы под предлогом борьбы с тоталитарным режимом порушили не только советский строй и советскую экономику, но за одним ликвидировали и аннулировали почти все завоевания и достижения, которых добилась Россия при Петре и его преемниках. То есть так называемые демократические, густо сдобренные примитивным антикоммунизмом, реформы были фактически реформами антипетровскими. От Петра же в современной горемычной России, кроме «бандитского Петербурга» да нелепого истукана, сотворенного модернистом Церетели, ничегошеньки больше и не осталось.