В Горно-Зерентуйской каторжной тюрьме (1905—1910)

Горно-Зерентуйская тюрьма располагалась в Нерчинском горно-заводском округе на кабинетской земле при руднике Зерентуйский, который был открыт одновременно с Благодатским в 1825 году в 624 верстах от Читы. Первоначально тюрьма представляла из себя небольшие деревянные бараки, где помещались ссыльные, работавшие в рудниках. По мере того, как прекращались рудничные работ, тюрьма разрушалась и пустела.
В 1883 году возобновились, а в 1885 началась постройка нового здания тюрьмы, законченная в 1889 году. В 1910 году тюрьму окружили высокой кирпичной стеной и установили вышки с часовыми. Для охраны тюрьмы, помимо конвойной команды, привлекалась дополнительная рота солдат, что было значительно больше по штату для такого учреждения. Это было вызвано тем, что в тюрьме систематически отбывало наказание больше заключённых, чем было положено (1908 год — 899 человек, 1910 год — 628 человек на 300 положенных мест).
В здании тюрьмы на первом этаже находилась хлебопекарня, кухня и заключённые уголовники, на втором этаже располагались как уголовные, так и политические, между которыми существовало разделение. Однако, ввиду переполненности тюрьмы, в отдельных случаях уголовные и политические содержались вместе. Тюрьма была закрыта в 1917 году после Февральской революции.
За период с 1905 по 1917 год через Горно-Зерентуйскую тюрьму прошли сотни политических заключённых. По требованию Главного Тюремного Управления администрация каторги не содержала арестантов подолгу в одной тюрьме, дабы каторжане, подвергаясь постоянной смене обстановки, не могли совершить побегов, либо иных противоправных действий. Аналогичная ситуация складывалась в Горном Зерентуе, что приводило к переполнению тюрьмы. Основную массу заключённых составляли участники массовых выступлений революции 1905 года: восстаний в Кронштадте, Свеаборге, Александровске, Николаевске-Уссурийском, на броненосце «Очаков» лейтенанта П.П. Шмидта. По приговору суда этим заключённым определялись относительно малые сроки каторги (в среднем от 4 до 10 лет).
Значительное число каторжан составляли профессиональные революционеры. Если участники массовых выступлений наказывались за какое-либо одно преступление, то профессиональные революционеры, как правило, получали срок за комплекс осуществлённых ими противоправных действий. Интересно отметить, что вид преступления довольно часто соответствовал партийной принадлежности арестанта. Если террористическая деятельность, то осуждённым оказывался социал-революционер, реже анархист, если мирные средства борьбы: агитация, пропаганда и
т. п., то, несомненно, социал-демократ. Например, каторжане В.Е. Рейзнер. и
П.К. Сидорчук, осуждённые за террор — социал-революционеры, а И.И. Минаев и
Б.Ф. Гурцман, осужденные за революционную агитацию и пропаганду — социал-демократы.
Самой многочисленной в тюрьме была фракция социал-революционеров. Именно в рассматриваемые годы боевая организация партии прекращает свои активные действия, но до этого момента в России совершается масса террористических актов, и организаторы отбывают в места лишения свободы, в том числе и на Нерчинскую каторгу. Лидером эсеров в тюрьме был Егор Сазонов, значительным влиянием и авторитетом в тюрьме обладал К.А. Кунени-Коренев, выходец из дворянской среды, занимавшийся на момент ареста журналистикой. Из общего числа каторжан он был наиболее образованным человеком, к тому же способным с успехом передавать свои знания другим арестантам.
Социал-демократы по численности были вторыми и по важнейшим вопросам внутритюремной жизни обычно выступали вместе с эсерами. Против решений такого блока, никто уже, естественно, возразить не мог. Значительным влиянием у социал-демократов пользовались Г.М. Крамаров-Исакович и В.А. Плесков, осуждённые за попытку «ниспровержения государственного строя» и получившие соответственно 4 и 8 лет каторги. О Крамарове известно, что он отличатся весьма своенравным характером и поэтому в его сопровождающих документах отмечено: «...поведения плохого, подговаривает к забастовкам и беспорядкам, рекомендуются ножные кандалы...». Плесков в тюрьме умело строил свои отношения с окружающими и был весьма наблюдательным человеком, что позволило ему впоследствии опубликовать несколько статей о внутритюремной жизни.
В Горном Зерентуе находились также анархисты, члены еврейского рабочего союза «Бунд», польские социал-демократы различного толка и участники антиправительственной группы из Прибалтики «Лесные братья». В совместном обсуждении вопросов они обычно примыкали либо к социал-демократам, либо к эсерам, что в конечном итоге создавало перевес у одной из сторон.
У многих каторжан в документах нет отметок политической ориентации, и поэтому можно предположить, что они были беспартийными. Обнаруженные в источниках сроки заключения зерентуйцев свидетельствуют, что большинство каторжан были бессрочниками, хотя по суду они получали небольшие сроки: 4, 5, 10 лет. Ответ на этот вопрос представляется довольно простым: при пересылке многие арестанты пытались совершить по несколько побегов. Так как от конвойной команды убежать практически невозможно, то закономерным результатом этих попыток становилось увеличение сроков заключения. Но столь длительные сроки никого из каторжан (профессиональных революционеров) всерьёз не беспокоили в силу того, что они верили в скорую победу второй революции и своё освобождение.
В социальном плане политзаключённые тюрьмы принадлежали к различным слоям общества: от простого крестьянина до представителя дворянского сословия. В численном выражении более всего было представителей рабочего класса и крестьянства (солдаты и матросы). Мелкую буржуазию на каторге представляли служащие министерств и ведомств, торговцы и лавочники. Интеллигентов и студентов было мало, но благодаря своим знаниям, они заняли в тюрьме соответствующее положение. Кроме представителей центральной России, в Горном Зерентуе содержались и забайкальцы (железнодорожники, крестьяне, казаки), осуждённые карательными экспедициями Ренненкампфа и Меллер-Закомельского.
Режим содержания в тюрьмах каторги во многом определялся циркулярами и инструкциями ГТУ. Каждый, осуждённый подвергался различным испытаниям, предписанных законом: первоначально его определяли в отряд испытуемых (бессрочники — 8 лет, 15-20 лет каторги — 4 год и т. д.), затем переводили в отряд исправляющихся, потом — в «вольную команду» и освобождение с правом ограничения места жительства (как правило, столичные и центральные губернии). Изложенный ниже циркуляр исходил от Министерства Юстиции, в чьём ведении находилась тюремная система с 1895 года, и Главного Тюремного Управления, дошедший до Нерчинской каторги в феврале 1907 года. Итак, в непременную обязанность тюремной администрации входило:
«Иметь днём и ночью за вверенными им места заключения самый зоркий надзор...
Разъяснить членам тюремной стражи их права и обязанности, имея ввиду случаи возникновения возможных беспорядков в тюрьме, выяснить умение надзирателей обращаться с оружием. Производить возможно часто и с особой тщательностью установленные осмотры и обыски в камерах в целях обнаружения подкопов и отобрания недозволенных к хранению вещей.
Строго следить за тем, чтобы камеры, в которых содержатся заключённые, были всегда заперты, чтобы не допускался переход арестантов из одной камеры в другую, и чтобы в камерах не устраивались занавески и загородки, затрудняющие или даже делающие совершенно невозможным надзор. Требовать, чтобы выпуск арестантов на прогулки, в баню, отхожие места допускались только небольшими партиями для обеспечения надзора. Категорически запрещаются отлучки арестантов из мест заключения, даже если это свидание с родственниками.
Несмотря на изложенные выше требования к тюремной администрации в Горно-Зерентуйской тюрьме продолжаются беспорядки и побеги. В своих докладах чиновники ГТУ указывают на полное отсутствие определенного законом режима содержания заключенных: камеры открыты, арестанты переходят из одной камеры в другую, имеют собственную одежду и вещи. Начальники мест заключения халатно относятся к своим обязанностям, надзиратели надлежащим образом не готовятся, обыски и осмотры камер производятся редко, обходы тюрем, особенно ночью, не делаются.
Учитывая сложившуюся обстановку, ГТУ в дополнение к вышеприведённому циркуляру указывает:
1. Тюремной администрации выполнять только закон и не выполнять требований заключённых. В особых случаях можно прибегнуть к содействию войск.
2. Снимать кандалы по истечении 2/3 срока заключения.
3. Курение табаку разрешать только за хорошее поведение и работу.
4. Тюремной администрации самоотверженно и до конца исполнять возложенный на них служебный долг».
Чиновники ГТУ всеми силами старались навести порядок, соответствующий законам государства в местах заключения, но события первой русской революции и отклик на них в тюрьмах Империи сводили к нулю эти попытки администрации. Исключением не стал и Горный Зерентуй, где на протяжении нескольких лет после революции существовал весьма свободный режим, и тюрьма считалась одной из «отбитых» (по определению самих каторжан, боровшихся с тюремной администрацией).
С 9 по 20 мая 1910 года проводилось обследование состояния тюрем каторги атаманом 3 отдела Забайкальского казачьего войска генералом Путиловым. Ниже приводятся выдержки из доклада генерала: «В Зерентуе из 628 арестантов содержится 148 политических, из которых в одиночках — 23 человека, в тёмном карцере — 1. Заключённые размещены по камерам либо вместе с уголовными, либо порознь. Ни собственного белья, ни одежды, ни обуви, за исключением 2 человек не обнаружено. Политические в отличие от уголовных на работу не ходят, им говорят на «Вы». Читать политическим разрешают не все, а только то, что найдет возможным начальник тюрьмы. По распоряжению военного губернатора Забайкальской области политическим можно читать газеты, вышедшие год назад».
Путилов докладывает, что, по словам администрации, политических из тюрьмы никуда не выпускают, камеры на замке и между собой изолированы, питание и прогулки отклонений не имеют. Недостатками Путилов считает отсутствие зимой вентиляции камер, негодное здание бани, переполненные камеры, 40 процентов заключённых больны чахоткой, пришедшие в негодность постельные принадлежности. В конце доклада Путилов делает вывод, что «...в Зерентуйской тюрьме отступлений от режима нет». Естественно, даже указав на имеющиеся недостатки, инспектор считает возможным говорить о соблюдении тюремного режима, ибо Зерентуйская тюрьма считалась лучшей из тюрем каторги.
Весьма интересным источником по режиму в тюрьме являются письма каторжан на «волю». Письма подвергались тщательному осмотру и проверке со стороны тюремной администрации, поэтому информация об условиях содержания либо изложена между строк, либо присутствует в нелегально отправленных письмах.
Вот одно из писем, написанное на польском языке каторжанином Лясковским и адресованное Куликовскому, перехваченное тюремным начальством. Лясковский пишет, что в тюрьме он занимается русским и немецким языками, географией, арифметикой. Можно при желании изучать политэкономию, но для поляков нет возможности читать на родном языке. Автор письма отмечает, что режим в тюрьме не очень строг, камеры открыты, проверка проводится без команды «смирно». В заключение Лясковский говорит о том, что скоро арестантов начнут выводить на «колесную дорогу» (Амурская «колесуха»), и что оттуда очень легко убежать, надо только иметь компас и деньги. Содержание письма подтверждает относительно свободный режим Зерентуйской тюрьмы.
Исполнять режим каторги тюремной администрации помогали провокаторы, которые за свою работу получали поощрения. Осведомителей могли ранее предписанного законом времени отправить во внетюремный разряд. Вот пример с провокатором из уголовных Тальковским, который в прошении от 17 августа 1908 года сообщает о своих доносах и просит отпустить его на поселение, так как 5 июля 1908 года был сильно ранен заключённым. Он, в частности, предупредил о побеге из тюрьмы группы вместе с Е. Сазоновым в январе 1908 года, донёс о покушении на начальника тюрьмы Ладыгина, выдавал администрации письма политических, которые ему доверяли выносить из тюрьмы.
Вообще, провокаторов в тюрьме никто не щадил. По этому вопросу уголовные и политические выступали с одних позиций. В декабре 1908 года тюремщики вынуждены были перевести из Зерентуя в Александровский Завод уголовных Зубкова Михаила и Золотарева Петра, так как заключённые вынесли им смертный приговор. Их поместили в отдельную камеру и выставили охрану. Заключённый И.И. Минаев пишет в письме, подписанном химическим способом, что в тюрьме убили двух провокаторов и одного ранили ножом. ГТУ вопросам вербовки осведомителей уделяло пристальное внимание.
Каторжане относились враждебно не только к провокаторам, но и к арестантам, писавшим прошение о помиловании. Прошение считали проявлением слабости, упадка духа, и каторжане предпринимали действия, существенно осложнявшие жизнь просителей: с ними могли не разговаривать, исключали из внутритюремных организаций (коммуны), на них не распределяли продукты, приходившие в посылках из центральной России. Несмотря на это, число писавших прошение было значительным. Например, в марте-апреле 1908 года прошение о помиловании подали —
И. Белокопытов, П. Мухин, М. Братенков, Ц. Ранжуров, П. Соловьёв, И. Котлов,
Р. Антипович. Если учесть, что число политических в тюрьме колебалось от 100 до 200 человек, то количество прошений немалое. Ещё большее число прошений было подано в июле 1908 года, тогда о смягчении участи просили 11 человек.
Если проанализировать, за что были осуждены лица, подававшие прошения, то возникает определенная связь между видом преступления и фактом подачи прошения. Улучшения условий содержания хотели лица, лишь единственный раз окунувшиеся в волну революционного движения, а некоторые оказались участниками антиправительственных выступлений совершенно случайно. Примером этому может служить дело о волостных писарях: Ранжурове и Братенкове, которые во время волнений на Забайкальской железной дороге просто не выходили на работу. Карательная экспедиция Ренненкампфа, отправляя на каторгу сотни людей, причислила вышеназванных лиц к революционерам, каковыми они, конечно, не являлись. Другой случай не менее красноречив: П. Соловьёв, будучи малограмотным, по молодости лет примкнул к выступлению крестьян соседней деревни, получил 20 лет каторги. В прошении он полностью раскаивается в своих действиях и просит сократить срок.
Но ни один профессиональный революционер не подал прошение о помиловании.
Режим содержания в Горном Зерентуе в 1905-1910 годах был весьма либеральным: камеры в тюрьме были открыты, заключённые могли свободно перемешаться внутри тюрьмы, многие имели вольную одежду. Арестанты имели возможность заниматься самообразованием, с них были сняты ножные кандалы — необходимое условие осуждённых на каторжные работы...