Здесь мой дом

— Что ты молчишь и злишься, как дура?

Лера, действительно, от самого Донецка не произнесла ни слова. Не хотелось ей ничего говорить.

— Ты хоть представляешь, что тут начнется вот-вот? И главное, смысла сопротивляться — никакого! Куда им против армии!

Вдоль мариупольской трассы тянулись поля подсолнуха. Уже поникшие тяжелые корзинки и темно-зеленые лопушистые листья...

«Вот, подсолнушки люди сажали... А придется ли убирать?»

К Донецку стягивалась украинская армия.

— Ну ничего, психуй. Приедем, на работу пойдешь — успокоишься. А к Новому году тут все закончится, и вернешься.

Лера сжала кулаки и сунула их за спину, чтобы не огреть ненароком Альку по затылку.

«Тише, тише! — скомандовала она себе. — На ее машине едем».

Если бы только машина! Жить предстояло тоже у подруги. После развода Алька благоденствовала с дочерью в трехкомнатной квартире и усиленно зазывала Леру к себе.

Дозвалась.

«Имела б я в виду такие гости...»

До сих пор они с Алькой тесно общались. Но теперь дружба грозила оборваться в любой момент.

Подсолнухи все не заканчивались.

— Тебе жизнь дороже или ленточка георгиевская? Или папины ордена? Папочке на том свете легче станет, если ты досрочно с ним встретишься? — Подруга тоже заводилась, все сильнее и сильнее.

Сейчас Лера на нее смотреть не могла, не то что отвечать.

«Может, вернуться? Пока не поздно...»

Но, во-первых, Лерина работа, связанная с разъездами по области и регулярными визитами в Харьков, на глазах накрывалась медным тазом, а во-вторых, вид зеленого вертолетика, по-хозяйски прошедшего над Южным вокзалом, оптимизма не вызвал.

Было это уже после взятия аэропорта украинским десантом. Лера ждала автобуса в Енакиево. И тут появился этот вертолетик. Низенько летел, вальяжно. Люди, оцепенев, следили за ним, задрав головы. Никто даже с места не сдвинулся, не попытался спрятаться в здании вокзала. Возможно, еще не верили, что будет стрелять (хотя знали, что с таких же «стрекозок» поливали пулеметным огнем поселок на Путиловке). А может быть, чувствовали, что бесполезно.

С вертолета стрелять не стали, презрительно развернулись и удалились. Как будто пригрозили: ждите, ждите...

А ведь когда-то война казалась совершенно невозможным событием! Лера до сих пор не могла сообразить — как же так? Чтобы здесь, в рабочем Донбассе, в мирном и трудовом регионе, далеком от всех горячих точек, вдруг заговорили пушки? Чтобы Украина объявила Россию врагом и захватчиком — и появились гнусные, липкие словечки: «ватники», «колорады»?

До определенного момента было безразлично, на каком клочке разорванного Советского Союза кто оказался — все привыкли считать его единым целым.

Язык не вызывал раздражения. «Тореадори з Васюківки» Всеволода Нестайко Лера считала самой веселой детской книжкой, несмотря на то что сама — русских кровей, в родословной украинцев не было...

А еще на украинском неплохо читались переводы с польского. В годы, когда популярные книги на русском языке в Донбассе купить было почти невозможно по причине насильственной советской украинизации, обходились польскими детективами. Тадеуш Доленга-Мостович, Анжей Збых... А если «выбрасывали» хорошую русскую книжку, к ней «в нагрузку» обязательно цепляли что-нибудь на «мове».

Но, несмотря на все усилия, «мова» не очень-то приживалась. Лере вспомнилось, как они с мамой, любительницей детективов, отстояв очередь, купили «Ставка більше за життя» Збыха. Она тогда разочарованно спросила:

— Мама, ну зачем их сюда привозят? Ну в школе учим — понятно. Но читать-то лучше на русском!

— Наверное, украинцы читают, — ответила мама.

Лера даже посреди дороги остановилась:

— Украинцы? А где они?

«Співуча мова солов’їна...» Возможно. Когда на ней песни поют да стихи сочиняют, а не кричат: «Москаляку на гілляку!»

— Вот последний дыровский^* блокпост, — предупредила Алька. — Дальше украинские пойдут. Смотри не ляпни там чего! А то сейчас молчишь, а где не надо — рот откроешь.

«Дыровский»?!

Кулаки снова сжались.

Блокпост был основательный. Прямоугольное укрепление из бетонных блоков, с бойницами, обложенное мешками с песком. На обочине — пара шалашиков, костерок: еду, наверное, готовят.

Четверо ополченцев проверяли документы. Действовали споро, привычно, поэтому машин скопилось немного.

— Видишь, уже и очереди нет! Все, кто соображает, давно уехали. Только тебя надо месяц уговаривать!

«Выйти покурить, что ли?»

Лера курила очень редко. Под рюмочку, кофе, задушевную беседу. Пачка сигарет у нее жила два месяца. Но вот сейчас захотелось — до смерти просто!

Она выбралась из машины и закурила.

Алька выглянула, посмотрела косо, но ничего не сказала.

В поле на противоположной стороне, как раз напротив того места, где они остановились, торчал какой-то холмик, поросший кустарником. Непонятно было, сам он когда-то образовался или же был насыпан. Судя по размерам кустарника, давно.

Лера смотрела на ополченцев. Она уже давно заметила, что при виде их успокаивается. С самого начала, встретив кого-нибудь в камуфляже на улице, непременно провожала взглядом. Небрежно закинутые за спины автоматы не пугали, наоборот — хотелось взять оружие в руки, взвесить, погладить, понюхать...

«Жалко, стрелять в свое время не научилась. Пошла бы сейчас добровольцем, и гори оно все...»

Впрочем, можно обойтись и без стрельбы. Поварихой бы взяли — кашу стряпать.

Она подумала о том, что вот еще минут пятнадцать пути — и «своих» она уже не увидит. Машину окружат люди в таком же камуфляже, но, скорее всего, в балаклавах, и взгляды у них будут сквозь эти дырки презрительные. Начнут трясти багаж, отпускать грубости «мовою», еще «сепаркой» обзовут...

Леру передернуло.

«Как я буду там с этим жить?»

— Отошли бы вы от машины. И вы, женщина, выходите.

Лера обернулась.

К Алькиной «тойоте» подошел один из ополченцев.

«Ух ты! Какой мужик интересный!»

Лицо у ополченца было того типа, который Лере больше всего нравился: высокий лоб, выступающая челюсть, русые волосы и огромные светлые глаза. И борода — как у ее любимого с детства артиста.

«Интересно, он дончанин?»

— А что? — Лера постаралась взглянуть на мужчину пококетливее. — Не положено?

— Не в этом дело. Укры уже несколько дней подряд неожиданно обстрел начинают. Лучше от бензобака подальше быть. Мало ли что.

— А вы давно воюете?

— С самого начала.

— А что ж на блокпосту? Я слышала, тут только новички дежурят.

— Это временно. Переформируют нас...

— Из Донецка?

— Макеевчанин.

«Уже хорошо!»

— Лерка, тебе говорят! — рявкнула Алька, выбираясь из машины. — Потом я виновата буду, если тебя пристрелят!

— Лера? — улыбнулся ополченец.

— Валерия.

— Очень приятно. А я... — Мужчина внезапно замер, прислушиваясь.

Откуда-то с запада донеслась пулеметная очередь. И тут же — звуки разрывов.

— Начали, вурдалаки! — сплюнул так и не успевший представиться ополченец. — От машины отойдите! — И ринулся куда-то вперед.

Леру зазнобило.

«Какого черта я сюда поперлась? — пискнул в ней маленький трусливый зверек. — Дома еще бабка надвое сказала, а здесь... Не хватало только в чистом поле сгинуть!»

— Ложись! — вдруг раздался чей-то истошный крик.

Какое там! Она и пошевелиться не могла. Буквально остолбенела, парализованная незнакомым пронзительным свистом. Как при замедленной съемке, в пятидесяти метрах расцветал пыльный цветок...

Грохот резко ударил по ушам. Лера отмерла, завертела головой, пытаясь сообразить — куда деваться? И вдруг ноги сами понесли ее через дорогу к холмику.

Умом она понимала, что именно сейчас, сию минуту, совершает смертельно опасную глупость: при обстреле или бомбежке бежать нельзя ни в коем случае — падай, где стоишь, и точка! Покойная мама говорила, что так во время Отечественной войны погиб ее двоюродный брат. Дедушка, мамин папа, забрал племянника в эвакуацию, а на станции Красная Могила (в Донбассе же, в Луганской области) эшелон стали бомбить немецкие самолеты. Мальчик испугался и побежал от насыпи в степь...

— Ему кричат: «Юра, не беги! Юра, падай!» — а он остановиться не может, — рассказывала мама. — Осколком убило... Дед твой всю жизнь себе простить не мог...

Лера сейчас понимала, что испытывал тот мальчик. Она чувствовала, что если перестанет перебирать ногами, то упадет поперек дороги, на самом виду, а это страшно, надо непременно добежать до холмика и под ним укрыться!

— Стой, идиотка! — орала Алька сзади.

Опять этот противный свист!

Думала ли мама, что и ее дочери придется от обстрела прятаться?

Лера с размаху шлепнулась у подножия холмика и вцепилась в траву.

Холмик доверия не оправдал. Через секунду он содрогнулся от глухого удара такой силы, что сердце стукнулось о ребра (прямо как рядом с ударной установкой на рок-концерте). Земля стала осыпаться, поползла под руками. Лера судорожно хватала ее пальцами, но вдруг задохнулась, в глазах заплясали радужные точки...

— Лера! Лера! Вы живы?

Кто-то тряс ее за плечо.

Она с усилием вдохнула, открыла глаза. Заморгала.

— Слава богу! Все цело?

Над ней склонился тот самый ополченец, с которым они беседовали, казалось, целую жизнь тому назад.

— Кажется, все, — просипела она, хотя была вовсе в этом не уверена.

— Вставайте... Осторожно! Куда ж вы рванули? Нельзя же так!

— Я знаю... просто от неожиданности... С перепугу. — Лера слабо улыбнулась.

— А вы знаете, что в рубашке родились?

— Почему?

— Сейчас увидите.

Он помог Лере подняться. Она оглядела себя и ахнула. Вся одежда перемазана землей, на коленях и груди — зеленые пятна от травы. В довершение всего из волос посыпался песок.

— Какой ужас!

— Это — не ужас. Ужас — вот он!

На этот раз она не смогла издать ни звука. Медленно до нее доходило, что, собственно, произошло.

В двух метрах от места, куда плюхнулась Лера, из развороченных кустов торчал аккуратный конус.

— Что это? — наконец выдавила она.

— Это, извольте познакомиться, мина. Осколочная. Целенькая, к счастью. Иначе бы мы вас сейчас по кусочкам собирали и в коробочку складывали.

«Вот почему взрыва не было, только удар!»

— И что теперь с ней делать?

— Вам — ничего. Отойдите, наконец, отсюда. Саперов уже вызывают.

И он силой потащил Леру к дороге.

Там стояла разъяренная Алька.

— Дубина стоеросовая! Тебя что, черт за пятку укусил? Вот помогай таким!..

— Женщина, помолчали бы! — неожиданно резко осадил ее ополченец. — Вашей подруге и так плохо, а вы орете!

— Я же еще и виновата! Хочешь как лучше, вытаскиваешь ее из этого гиблого места...

— А не надо меня вытаскивать! — вдруг завопила Лера. — Сама проваливай к своим укропам! Никуда я не поеду! Открой багажник сейчас же!

Алька остолбенела.

— Ты что, умом тронулась? Хочешь, чтоб тебя вместе с этими, — она кивнула в сторону ополченцев, — зачистили?

— «Эти» нас своими жизнями прикрывают! От выродков, которые пуляют минами в беззащитных людей! Никто в Донецк не войдет, поняла? Давай сюда мои вещи!

Лера рванула дверцу, наклонилась и выхватила из машины сумочку.

— Ну ладно, — процедила Алька. — Пожалеешь, да поздно будет.

Она взяла пульт и открыла багажник.

— Давайте помогу. Какие тут ваши? — К удивлению Леры, ополченец сам вытащил ее сумки и отнес на обочину. — А вы проезжайте, — холодно обратился он к Альке. — Дорога свободна. И вообще... поспешите, пока ваши друзья опять концерт не начали.

Не попрощавшись, Алька хлопнула дверью «тойоты» и подъехала к проверяющим. Через пару минут ее уже не было.

— Ишь ты, — хмыкнул ополченец, — «гиблое место»... Из-за таких вот укры так глубоко и продвинулись. Вместо того чтоб оружие в руки брать, здоровые мужики в Россию бегут. А бабы вместо поддержки... зачистку ждут!

— Ну, не все же, — Лере вдруг стало весело. — Вот вы здесь. И я теперь точно никуда не уеду!

«Нервное. Хоть бы истерика не началась. Не удивительно».

— Как же мне теперь в Донецк вернуться? Не знаете, отсюда никто не возит?

— Да стоит тут один обычно... Если не удрал... Нет, вон он! Позвать?

— Да, пожалуйста.

Ополченец замахал рукой и свистнул.

Подъехали раздолбанные «жигули».

— В Донецк, дамочка? Поехали!

— А вы так и не сказали, как вас зовут... — в растерянности повернулась к ополченцу Лера. Она понимала, что людям сейчас не до нее... Но уезжать так не хотелось!

— Ах, да! — спохватился ополченец. — Андрей. Лера, а вы... телефончик свой не дадите?

— Конечно! — возликовала Лера. — Записывайте!

Андрей поспешно вбил номер.

— Не знаю, куда зашлют, но позвоню обязательно! Надо же убедиться, — он хитро прищурился, — что с вами все в порядке. После такого потрясения!

— Спасибо, вы мне так помогли!

— Да не за что. Ну, я побежал. Всего доброго!

— Ну так что, дамочка, едем? — стал проявлять нетерпение бомбила.

— Да-да... Вот сумки...

Мужик вез Леру и балаболил что-то свое — что такой обстрел был уже три раза, а он все равно ездит, зарабатывать-то надо, и дома у него новенькая «шкода», перед войной купленная, а эту развалюху хотел продать, да вот пригодилась, ее не жалко...

«А себя тоже не жалко?» — хотела спросить Лера. Но решила не вступать в дискуссию — его жизнь, пусть делает как знает... К тому же накатывало какое-то странное спокойствие. Хорошо, что осталась! Все свое, родное, и сама — на своем месте!

По свободной дороге в Донецк добрались быстро. Да и на улицах машин попадалось мало. Город пустел. И это оскорбляло Леру до слез. Словно это от нее, попавшей в беду, убегали друзья и близкие...

«Зажрались! Привыкли к хорошей жизни. Чуть трудности — как крысы с тонущего корабля! Прав Андрей... Ну нет, мы не потонем, не дождетесь! Ничего, не пропаду. И работа найдется».

В городе было очень чисто. Даже клумбы цвели как ни в чем не бывало.

Лера ехала домой.