Вы здесь

Чайки над свалкой

Чешские записки украинского батрака. Продолжение
Файл: Иконка пакета 11_glazov_4ns.zip (72.19 КБ)

*

* * *

Может быть, около месяца на замке работала бригада чешских электриков. Стиль работы этой бригады отличался слаженностью, аккуратностью и, я бы сказал, интеллигентностью — они, например, тщательно собирали после себя мусор и относили на свалку. За других это делали украинцы.

В первые дни Петр назначал им в подсобники других заробитчан, а потом дошла очередь и до меня. Когда я проработал первый день, электрики попросили закрепить меня за ними постоянно. Петр не возражал, и наш бригадир Володя был не против. Поскольку у нас была почасовая оплата труда, электрики, понимая, что мне нужны «годины», спрашивали, не хочу ли я поработать и в выходные? Я, конечно, соглашался. Они определяли объем работы на субботу и воскресенье, оставляли необходимый инструмент и предупреждали охрану. Поскольку работать мне приходилось одному, я мог, ударно поработав в субботу, на воскресенье оставить мелочевку вроде уборки мусора, с которой быстро справлялся, и выкроить себе время на магазины и постирушку. Бригадир же отмечал мне две полноценные смены.

После того как электрики свою работу на замке закончили и уехали, меня попросил закрепить за собой другой чех — Петер, который в одиночку реконструировал винарню, находившуюся в глубине парка.

Молчаливый, могучего телосложения работяга Петер перекуров не признавал, поскольку был некурящим, праздных разговоров терпеть не мог, а потому трудился всю смену от звонка до звонка. Если ему случалось опоздать на работу на полчаса (жил он довольно далеко от замка), то заканчивал работу он ровно на полчаса позже всех. Если, работая с другим чехом, ты мог предложить ему сигарету (которая обычно с удовольствием принималась, ведь сигареты в Чехии недешевы) и спровоцировать внеплановый перекур, сопровождаемый неторопливой беседой, что давало возможность и отдохнуть, и попрактиковаться в чешском языке, и получить полезную информацию, то у Петера это не катило. Когда я, устав возить тачку с раствором, кирпичом или мусором и определив, что образовавшийся запас достаточен для бесперебойной работы Петера, объявлял, что мне нужен перекур, он молча кивал, не отрываясь от работы.

Из плюсов могу отметить, что к нам практически не заглядывало начальство, доверяя Петеру и всецело полагаясь на его профессионализм и ответственность; кроме того, рядом был родник с хрустальной ледяной водой, питающий и ближний к нам пруд, где в жаркий день я мог наскоро искупаться, что для ребят, работающих непосредственно в замке, было весьма проблематично.

Поясню, почему я упомянул как благо редкие визиты начальства. Дело в том, что наш прораб по утрам любил пройтись по рабочим точкам с цифровым фотоаппаратом, фиксируя состояние объекта на момент начала работы. Второй обход он делал под вечер, в конце рабочего дня… Я думаю, всем все понятно: сравнивая два снимка, утренний и вечерний, прораб мог наглядно продемонстрировать нерадивому работнику законность и справедливость примененных к последнему штрафных санкций.

Мою работу с Петером прервал форс-мажор. У нашего генподрядчика Мартина кроме замка были и другие строительные объекты. И вот на одном из них — Пражском Граде (Пражском Кремле) — сложилась угрожающая ситуация и потребовалось резко увеличить скорость проведения работ, а для этого нужны были дополнительные ресурсы. Было принято решение — на замке темпы работ временно снизить, а значительную часть рабочих перебросить на Пражский Град. Из украинцев-подсобников на замке было решено оставить всего двоих. Осталась и часть чехов, в том числе и Петер. Все остальные отправились на Град.

Оказавшись на новом месте работы и немного осмотревшись, я для себя сразу установил причину кризисной ситуации, сложившейся там. Все тормозила медленная углубка подвала, которой занимались украинцы. Причина была в том, что если, например, на замке мы просто честно работали, то на Граде наши коллеги возвели свою работу в ранг искусства, то есть старательно делали вид, что работают, а сами усиленно сачковали.

Мы стали работать в паре с Толиком Н. — один кайловал и грузил грунт, другой отвозил его на поверхность и высыпал в контейнер. Время от времени менялись местами. Работали в среднем темпе.

Наш трудовой десант вскоре кардинально изменил ситуацию на Граде, а к концу недели нашему бригадиру Володе с замка позвонил бригадир Петр. Он потребовал забрать у него двух оставшихся украинцев, а вернуть ему меня и Толика, потому что, как он сказал, один (я) пашет как трактор, а другой (Толик) уже практически все понимает по-чешски.

Мы с Толиком вернулись на замок и недели две трудились вдвоем, представляя бригаду украинских рабочих-подсобников. Я не случайно выделяю этот короткий промежуток, потому что именно в это время произошли два интересных эпизода.

Однажды нам с Толиком дали задание выкопать в склепе углубление под шахту будущего лифта — это в трехэтажном-то здании! Я начал долбить первым. Профессионально «законурившись» и опустившись на некоторую глубину, я уступил место Толику. Тот быстро «зализал» все углы и дно до такой степени, что продвижение вглубь практически прекратилось. Выправлять положение опять пришлось мне. Напарник, видя положение дел, предложил углубку вести мне (естественно, не надрываясь), а он брал на себя вывоз грунта. Я не возражал. Толик, повосхищавшись моим профессионализмом и пофантазировав о том, какие деньги можно зашибать на Украине с таким талантом, вдруг вспомнил о каком-то недообследованном участке в недрах стройки на предмет наличия там цветных металлов и выскользнул из подвала. Я остался один.

И тут ко мне пожаловала высокая делегация: впереди, уверенно ступая по захламленным ступеням, бодро шла хозяйка замка, за ней, весь в белом, с недовольным выражением лица, брезгливо выбирая место почище, осторожно спускался ее супруг, а замыкали шествие прораб и бригадир Петр, который, судя по свекольно-красному цвету лица, уже изрядно принял на грудь, но изо всех сил старался держаться со спокойным достоинством, что для него было совершенно нехарактерно. Вероятно, это была экскурсия для хозяина замка. Главным экскурсоводом была «пани-фрау», увлеченно рассказывающая мужу о проводимых на стройке работах. С супругом она говорила на немецком, к сопровождающим их чехам обращалась по-чешски. Они остановились возле моей ямы. Поздоровавшись со мной, хозяйка участливо спросила по-чешски:

Тяжелый грунт?

Совсем нет для профессионала, — ответил я по-немецки.

Хозяин немного удивленно посмотрел на меня.

Кто это? — негромко спросил он жену.

Та, слегка смутившись, перевела вопрос:

Кто этот работник, Петр?

Петр сделал шаг вперед:

Это Рэмбо.

Рэмбо? — было видно, что хозяин ничего не понимает.

Йес, ано, — подтвердил бригадир по-английски и по-чешски. Затем он поднял руки, согнул в локтях и напряг мышцы. — Супер! Бомба! — убедительно добавил бравый чех.

Так как я работал в куртке и каске, то немцу оставалось только догадываться, какой супермен скрывается под одеждой. Тогда он спросил:

Где вы учили немецкий язык?

Сначала в школе, потом — в высшем военно-морском политическом училище и на юридическом факультете университета.

А что вы делаете здесь?

Работаю.

Но почему здесь?

Вопрос интересный, но не очень понятный. Здесь — это где? В Чехии или в этой яме? Не буду же я объяснять любопытному иностранцу, что из России меня выдворили, американцы, побеседовав со мной полминуты и посмотрев мои документы, сразу безоговорочно отказали во въездной визе. Спасибо чехам — не побрезговали и поверили столь нежелательной везде персоне. Поэтому я ответил уклончиво:

Где поставили, там и работаю.

Вы — русский? — догадался хозяин замка.

Да.

Ха! Ха-ха-ха! — замахал руками догадливый банкир. — Я всегда говорил, что Россия — страна ненормальных людей!

Вообще-то он употребил слово «Dummkopfen». Ну что ж, может быть, со стороны виднее… Но тогда уж и немцев тоже нельзя отнести к мудрой нации: сколько раз они совались к нам как незваные гости и были биты. Зато мы Берлин брали… Размахивая руками и бормоча что-то себе под нос, немец развернулся и направился к выходу из подвала.

Wiedersehen, — улыбнулась мне пани-фрау.

Na shledanou, — ответил я.

Уходивший последним Петр победно потряс кулаком.

Такова была реакция немца на русского разнорабочего на стройке. А вот как отреагировал на это чех, я расскажу чуть позже. Но прежде — еще об одном случае, связанном с тем же подвальным помещением.

Буквально на следующий день после визита высоких гостей у нас в подвале появились два чеха, вооруженные пистолетами со специальными металлическими метелками, и принялись с помощью этих диковинных для нас инструментов чистить сложенные из дикого камня своды склепа. Трещали эти пистолеты так, что работать можно было только в противошумных наушниках.

Во время перекура выяснилось, что эти ребята приехали из того самого городка, где мой напарник в свое время отработал восемь месяцев. Возбужденно, с непонятным для меня восторгом, Толик принялся устанавливать круг общих знакомых, вспоминать футбольные матчи местного значения и другие совершенно неинтересные для меня обстоятельства. Перекур затягивался. И тогда я решил подать голос:

Толик, а спроси-ка у них, за какие такие грехи их так жестоко наказал Господь? Неужели за инквизицию?

О чем это ты? — не понял Толик.

Да все о том же: почему у них так мало красивых особей женского пола? И это при том, что симпатичных мужчин у них не меньше, чем у нас.

Толик с готовностью перевел мой вопрос. Чехи тут же схватились за свои пистолеты и принялись с треском чистить замковые камни. Но я не собирался сдаваться.

Скажи им, что я просто так не отстану, — прокричал я Толику в ухо. — Я хочу знать правду или, по крайней мере, их версию случившегося.

В общем, вдвоем мы вынудили чехов капитулировать и все-таки прокомментировать этот печальный в чешской истории факт.

Как честные люди, парни не стали спорить с тем, что данный факт имеет место быть. Но! Все не так однозначно. Не повезло, оказывается, не всем чехам, а в первую очередь пражанам. А вот в Брно, например, красивых женщин уже значительно больше. А в Градце-Кралове — еще больше… Я, надо сказать, с большим сомнением слушал их объяснения. Мне они казались неубедительными. Хотя мои дальнейшие наблюдения показали частичную справедливость версии камнетесов.

А теперь — о том, как простой рабочий чех отреагировал на то обстоятельство, что я оказался не украинцем, а русским.

Однажды я отбивал штукатурку по отмеченному контуру, освобождая место под будущую плитку в одном из помещений первого этажа. В соседней комнате чех зэдник (каменщик) выполнял свою работу. Чех был молодой и здоровый с иссиня-черными волнистыми волосами до плеч. Он работал без подсобника и вынужден был сам возить себе раствор, причем через мою комнату, в которой пол был подготовлен к бетонированию и по всей площади выложен трубами для подогрева, то есть возить тачку по этому полу было нельзя. Чех на улице наполнял тачку раствором, подвозил к дверям моей комнаты и звал меня:

Тонда! Потшибую помоц.

Я бросал свою работу и выходил к нему. Мы брали тачку с раствором на руки, поднимались на несколько крутых ступеней и, осторожно ступая между трубами, проносили тачку в соседнюю комнату. Раствора требовалось довольно много, и, соответственно, отвлекаться мне приходилось довольно часто.

В какой-то момент чех пригласил меня покурить на улицу. Вышли, закурили. Стали общаться.

То е замэк? — спросил я, указывая рукой на замок.

Ано, замэк, — согласно кивнул головой здоровяк.

А то таки е замэк? — я ткнул пальцем во врезной замок мощной двери.

Ано, — опять подтвердил чех.

А по-русски то буде замок, — я указал на здание, — а то — замок. Розумиешь?

Разумим, — и уточнил: — По-русски или по-украински?

По-русски. Як то буде по-украински, я не вим (не знаю). Сэм е рус (я русский). Розумиешь?

Ты рус?

Ано, рус.

Не украинец?

Не украинец.

Цо делаш на ставбе? (Что делаешь на стройке?)

С трудом подбирая чешские слова, дублируя их украинскими и немецкими, объяснил ему, что хотя я и русский, но гражданство у меня на данный момент украинское, поэтому и приходится работать на стройке. Чех понимающе кивает головой, потом спрашивает (пишу по-русски):

Первый раз в Праге?

Нет. В первый раз я был здесь в 1978 году.

В 1978-м или в 1968-м? — намекает на Пражское восстание, когда советские танки были на улицах чешской столицы.

В семьдесят восьмом, — подтверждаю я и уточняю: — В шестьдесят восьмом я еще ходил в школу. Да и вообще, я — военный моряк, а моря у вас нет. Так что не мог я быть в Праге в шестьдесят восьмом ни на броне, ни под броней.

Не знаю, много ли он понял из моего «чешского», но головой в знак согласия кивал. Идем работать дальше. Через какое-то время слышу громкое кряхтение и возню за дверью. Выглядываю: чех пытается самостоятельно поднять тачку с раствором на ступеньки. Я быстро подхватываю ношу с другой стороны и спрашиваю:

Почему не зовешь на помощь?

Чех молчит. Переносим груз через мою комнату и расходимся по своим рабочим местам. И до конца смены мой сосед уже не пытается надрываться в одиночку, а опять зовет меня.

Я сделал соответствующие выводы и в дальнейшем, когда меня начинали сильно прессовать, я взрывался:

Сбавь газу, рыба! — говорил я по-русски, а потом добавлял на чешском: — Я — русский моряк! Не украинец! А как ты думаешь, почему Россия такая большая, а твоя страна такая маленькая?

Всегда срабатывало. Окружающим становился известен мой статус, а то, что к русским морякам нужно относиться с уважением, все понимали и так.

Украинцам уважительного к себе отношения приходилось добиваться другими способами. Чаще всего — ударным трудом. Вот характерный пример.

Необходимо было поднять с улицы три или четыре четырехсоткилограммовых швеллера через окно на второй этаж, а затем, стоя на шатких лесах (лежнях), строго горизонтально уложить их под будущее перекрытие между вторым и третьим этажами. На улице стоял экскаватор, который мог бы помочь нам хотя бы поднять швеллера на второй этаж, но на тот момент отсутствовал машинист экскаватора. Мы не стали никого ждать и вшестером с помощью веревок, досок и известной матери сделали работу еще до возвращения машиниста. Когда подъехали Мартин с машинистом, швеллеры уже лежали в назначенных им местах, а мы занимались другими делами. Мартин, увидев эту картину, глубокомысленно произнес:

Да, теперь я понимаю, почему эти люди Гитлера победили.

Однако не все украинцы собирались поражать воображение чехов самоотверженным трудом. О «стахановцах» с Пражского Града я уже писал. Был такой работник и в нашей бригаде на замке.

Звали его, кажется, Васей. В Чехию он приехал из Крыма и был на полтора года старше меня. Последнее обстоятельство я запомнил по двум причинам: во-первых, это был единственный случай в моей чешской эпопее, когда я был занят одной работой с человеком старше меня по возрасту, а во-вторых, именно полтора года назад, как раз в моем возрасте, ему, по его словам, вырезали паховую грыжу, чем он и объяснял низкую производительность своей работы. Если верить Васе, то оперировал его профессор в Симферопольской клинике им. Семашко, который, удалив грыжу, запретил ему физические нагрузки в течение шести месяцев, чему тот послушно и следовал. Однако и по истечении полутора лет Вася продолжал беречь себя, что для разнорабочего на стройке было непросто, потому что иногда возникали ситуации, когда приходилось буквально рвать жилы, и любой сачкующий сразу был заметен. Молодые ребята, не стесняясь в выражениях, откровенно говорили Васе все, что о нем думают. Бригадир Володя пытался защитить последнего: «Доживите до его вику…» и т. д., но у молодежи находились веские контраргументы, от которых и без того маленький Вася жалко съеживался до еще меньших размеров…

Ко мне эта тема тоже имела самое непосредственное отношение. Дело в том, что еще в России я тоже заработал грыжу и привез ее с собой в Чехию. Оказавшись на стройке и выполняя в том числе и тяжелую работу, я имел основание опасаться за свое здоровье. Решив, что с такой болячкой работа разнорабочим на стройке явно не отвечает моим планам, я не спеша, без горячки, но упорно и настойчиво занимался поиском альтернативных вариантов. О том, как не состоялся мой переход на завод РТИ, я уже писал. Какое-то время спустя меня отозвал в сторону Толик Н.:

Такие дела, брат: Мише, моему бывшему клиенту, нужны два надежных работника на центральный склад продовольственных товаров сети магазинов Penny Market. Присоединяйся, не пожалеешь: на складе и полегче, и почище, почасовой тариф выше — где-то 50—55 корун в час, зарплата подскочит раза в полтора-два, и Миша ее никогда не задерживает.

Это был сильный аргумент, потому что, кроме Миши, из всех клиентов, которых я знал по Чехии, такого не делал никто. Все выдавали зарплату после 20-го числа: если какой-либо работник надумает сбежать, то останется хотя бы трехнедельная зарплата беглеца. И многих «батраков» это обстоятельство удерживало у своих «хозяев».

А если тебе понадобится съездить домой, — продолжал Толик, уже не загибая пальцы, — всегда пожалуйста, в любое время и на любой срок с полным расчетом.

Я грешным делом подумал, что для Толика не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что работа на складе предполагала возможность кое-чем поживиться, но промолчал.

В общем, предложение показалось мне заманчивым. Миша должен был подъехать к началу обеденного перерыва уже сегодня, так что времени на размышления у меня не было, и я согласился на встречу с новым клиентом, чтобы более конкретно обсудить условия нашего сотрудничества, а также взглянуть на будущее жилье и место работы.

Миша подъехал на дорогой машине ровно в назначенное время. Мне это понравилось. Мы с Толиком забрались на заднее сидение и поехали первым делом смотреть нашу будущую квартиру, а вернее — комнату, которая находилась приблизительно в километре от замка и на полпути от склада.

Толику жилье очень понравилось, мне — нет, потому что в одной комнате располагалось все, кроме туалета: и душ, и газовая плита, и обеденный стол, и кровати. К тому же платить за жилье должен был не клиент (как, например, у Андрея), а мы из своей зарплаты.

Беглый осмотр места будущей работы мало что дал. Миша предлагал нам оседлать возики (автопогрузчики), но мы с Толиком, посмотрев, с какой скоростью носятся по складу эти шустрые машинки, груженные в том числе и пирамидами с дорогим французским коньяком, благоразумно отказались. И напрасно Миша убеждал нас не бояться, говорил, что весь товар застрахован и в случае небольшой аварии нам ничего не грозит, мы упорно стояли на том, что нам больше подходит работа попроще и не такая ответственная, пусть даже и потяжелей.

Миша, конечно, был клиентом более крупного калибра, нежели Андрей. Если на последнего работало тридцать-сорок человек, то у Миши количество работников было на порядок больше. Но когда я спросил, сможет ли Миша посодействовать мне в получении у Андрея моей полуторамесячной зарплаты, если я перейду к нему работать, тот не пожелал ввязываться:

Да зачем тебе эти копейки? Ты отобьешь их у меня за два месяца.

Может, это и «копейки», но не для меня. Может, я их и отобью на новом месте за два месяца, но мне, однако, не хотелось просто взять и подарить Андрею деньги, ради которых я полтора месяца вкалывал на стройке.

И все же главным фактором, повлиявшим на мой выбор, была, увы, моя грыжа. Она уже достигла размеров куриного яйца, и я засобирался домой на операцию. Показав болячку Андрею, я попросил дать полный расчет и отпустить на Украину на пару месяцев. Виза у меня была открыта еще на четыре месяца, этого было вполне достаточно, чтобы прооперироваться, восстановиться после операции, вернуться в Чехию и подать документы на продление визы. Андрей согласился со мной, пообещал выплатить все деньги, а по возвращении в Прагу продлить мне визу за счет фирмы и в дальнейшем платить мне пятьдесят корун в час.

Я, однако, не был настроен возвращаться к Андрею, и единственное, чего хотел от него, — это получить полный расчет. Переход к Мише тоже не мог состояться, поскольку ему был нужен работник прямо сейчас, а не через два месяца. Да и как пройдет операция, какие ограничения установит мне доктор — я не знал и делиться своими проблемами с новым работодателем посчитал излишним: вдруг у него уже были работники вроде крымского Васи… Поэтому я просто отказался без объяснения причин, чем сильно обидел Толика Н. Миша отнесся к этому внешне спокойно.

В конце концов мои поиски привели меня в частное юридическое агентство в старинном чешском городке Кутна-Гора, расположенном недалеко от Праги. Агентство это хотя и состояло, как я понял, из одного человека, но предоставляло довольно широкий спектр услуг. Переговорив с хозяином этой конторы, мы сошлись на том, что через два месяца я возвращаюсь из Украины, куда вынужденно отлучаюсь по семейным обстоятельствам, а пан Ярослав обеспечивает мне визовую поддержку и трудоустройство на вагоностроительный завод сварщиком, где я, пройдя месячный курс обучения, приступаю к самостоятельной работе на станках-полуавтоматах и при условии добросовестной работы буду иметь вполне европейскую зарплату. Вот теперь можно было ехать домой.

* * *

Но если бы я, описывая этот первый этап моего пребывания в Чехии, ничего не сказал о культурно-досуговой стороне своей жизни, то мой рассказ был бы похож на Карлов мост без его знаменитых скульптурных композиций. В то же время, прекрасно понимая, что вмешательство неспециалиста в такие тонкие области, как культура и искусство, редко бывает удачным или хотя бы оправданным, я постараюсь максимально осторожно и аккуратно касаться тех вопросов, в которых не чувствую себя достаточно уверенно.

В целом у чехов несколько отличное от нашего отношение к жизни, вызванное своеобразием их истории и особенностями географического положения. То, что они не являются рабами вещей, в частности одежды, это еще мягко сказано. Кого сейчас удивишь появлением на улице в рваных джинсах и футболке? Но если директор твоего предприятия вылезает из белого «мерседеса» в старом, растянутом и облезлом свитере, поверх которого красуется тоже старый поясной кошелек, бывший в свое время в моде у базарных торговок на Украине, то как-то поневоле перестаешь уважать и свое родное предприятие. А когда видишь, как рыбак, выловивший в пруду карпа, тщательно замеряет его длину и, если тот не дорос пару сантиметров до установленных размеров, отпускает его в воду — погуляй еще, подрасти, рано тебе на сковородку, — это умиляет. Но когда с открытием осеннего охотничьего сезона несколько десятков вооруженных мужиков с собаками, растянувшись цепью, движутся к маленькому лесочку, по которому мечется пара обезумевших от страха зайцев, — меня охватывает ярость. Я могу понять охотников-промысловиков: охотой они зарабатывают себе на жизнь… Но эти убивают ради удовольствия.

Знакомству с культурой, бытом и историей чехов я старался отдавать все свое свободное время. Благо рабочие смены на замке были не столь продолжительны и изнурительны, как в других местах, а длинные летние дни давали возможность вечерами и в выходные беззаботно колесить по Праге в общественном транспорте и гулять пешком, напитываясь новыми впечатлениями. Какого-либо плана знакомства с Прагой я себе не составлял и сначала путешествовал по настроению, как бог на душу положит, если, конечно, не узнавал из газет или афиш, что, например, известный автор и исполнитель А. Городницкий дает в эти дни бесплатный концерт в торгово-культурном центре «Арбат». Тогда я отменял все другие мероприятия ради такого праздника.

На стройке кто-то сказал мне: «Если хочешь попасть в Россию, поезжай в центр, там на каждом шагу звучит русская речь. Если хочешь попасть на Украину, поезжай на Колбеновский базар, там полно украинцев». И действительно, первые недели моего пребывания в чешской столице я отдал знакомству именно с центром города и его самыми известными рынками, особенно Колбеновским, рассудив, что, не изучив самые популярные места паломничества наших земляков, было бы неправильно заниматься исследованием городских окраин.

Прага не случайно притягивает к себе туристов: обилие любовно сохраняемых достопримечательностей и гостеприимный доброжелательный народ создают неповторимо комфортный климат, которого так не хватает большинству современных мегаполисов. Здесь никуда не хочется спешить…

В отличие от других европейских столиц (таких, например, как Москва или Париж), Прага никогда не подвергалась коренной перестройке, а с веками только расширялась. Раскинувшись на пяти холмах, разделенных Влтавой и соединенных одиннадцатью мостами, лишенный как небоскребов, так и дымящих промышленных гигантов, город выглядит уютным, располагающим к размеренной жизни, занятиям наукой, искусством. Шествуя по старой Праге, можно представить, например, что ты идешь дорогой, по которой шел на проповедь в Вифлеемскую часовню магистр Ян Гус, и вдруг наткнуться на ресторан, который называется «У Пушкина»… Ну как тут не растеряться впечатлительному человеку?

Да, иногда случаются и казусы, не без этого. Стоишь, к примеру, разинув рот, перед памятником наместнику Чехии и Моравии, затем чешскому королю Карлу I, ставшему под именем Карла IV императором Священной Римской империи, и внимательно слушаешь экскурсовода. Карл изображен в виде могучего воина с гордой осанкой, а ты слышишь слова экскурсовода о том, что, вообще-то, этот наместник, король и император был… горбуном и, соответственно, при жизни выглядел несколько иначе…

Конечно, туристы по-разному воспринимают подобные метаморфозы… Что до меня, то, следуя совету Конфуция относиться ко всему снисходительно, я считаю вполне допустимыми подобные, скажем так, неточности. Ну хочется чехам видеть своего самого популярного короля именно таким — да на здоровье! В конце концов, это же их король, а не чей-нибудь! А иностранцы пусть думают что хотят… Хотя, с другой стороны, стоя теперь перед памятником другому национальному герою чехов, уже с сомнением смотришь на мужественный и аскетический образ Яна Гуса…

Чтобы знакомство со старой Прагой было максимально продуктивным, я, приехав в центр, присоединялся к какой-нибудь русскоязычной группе туристов — экскурсовод рассказывал о Праге, туристы делились со мной свежими новостями из России, а я с ними — кое-какими полезными советами, касающимися пребывания в Чехии. Расставались мы вполне довольные друг другом.

Поглядывая со стороны на помпезные монументальные здания Национального музея и музея Праги, я сознательно откладывал их посещение, заранее предвкушая праздник, который ждет меня при знакомстве с безусловно уникальными экспонатами этих сокровищниц. Праздника, однако, не получилось.

Не могу сказать, что я был глубоко разочарован, но все же ожидал большего. Поэтому на вопрос коллег по замку о впечатлениях, я честно ответил, что видел музеи и побогаче. «Лучше бы ты пропил эти деньги», — задумчиво подытожил Рома. Я возразил в том смысле, что есть места, которые нужно посетить, чтобы убедиться, что их не стоило посещать.

Понятно, что музеи пыток, игрушек, коммунизма и пр. автоматически попадали в число необязательных для посещения.

Чтобы закрыть тему музеев, отмечу, что Прага считается также и музыкальным городом, о чем свидетельствует, в частности, Чешский музей музыки, расположенный в бывшем костеле св. Магдалины, и музеи В. А. Моцарта, А. Дворжака и Б. Сметаны. Свое же отношение к музыке я лучше выражу словами более авторитетных, чем я, людей. Так английский писатель А. Берджесс честно заявляет: «Музыка ничего не говорит разуму: это идеально структурированная бессмыслица». Еще более радикален Л. Н. Толстой: «Музыка притупляет ум. Лучше всех это понимают католики…» Надо ли говорить, что и музыкальные музеи меня не дождались?

Что касается многочисленных пражских галерей, то, опасаясь, что после московской Третьяковки и Дрезденского Цвингера они вряд ли приведут меня в восторг, я решил воздержаться от их посещения.

Поскольку в искусстве лучше разбираются ценители, а не оценщики, я опять сошлюсь на авторитетных профессионалов, среди которых тоже нет единого мнения на счет этого тонкого предмета. Лучше всех высказался французский драматург Жан Кокто: «Я знаю, что искусство совершенно необходимо, только не знаю зачем». Лично я, сопоставив множество разных точек зрения, для себя решил, что во взглядах на искусство солидарны все трезвомыслящие и психически здоровые представители всех времен и народов: от Цицерона, заявившего, что «ни один здравомыслящий человек не будет танцевать», до современных «звезд», таких как А. Ширвиндт, Л. Филатов и М. Боярский, честно признавших, что актер — это не профессия для мужчины. Сын В. Золотухина, вознамерившийся было стать режиссером, вовремя одумался и пошел в священники. Я не призываю всех современных режиссеров-новаторов последовать его примеру, я призываю их уразуметь, что искусство — это искусственно созданное грешным и ограниченным человеком, а природное — это от Бога. Я не призываю также и простых граждан заменить песни молитвами, чтобы по поводу и без повода досаждать Господу своими воплями, я призываю людей хотя бы определиться со своими кумирами и не называть «божественными» артистов с полным отсутствием морально-нравственных ограничителей…

Прошу понять меня правильно: я сам отнюдь не аскет и не монах, отказавшийся от земных радостей и проводящий время в посте и молитвах. Я люблю посмотреть хороший фильм или спектакль, посетить интересную выставку или послушать задушевную песню. И если все это выполнено профессионально, ответственно и честно, то я совершенно искренне благодарю авторов и исполнителей за доставленное удовольствие. Не имея мозгов Вольтера, обвинявшего в плохом вкусе даже Шекспира и Рафаэля, я тем не менее, наблюдая, как наше общество захлестывает волна стяжательства и накопительства, все же в состоянии понять немецкого философа О. Шпенглера, говорившего еще в начале XX в., что христианство умерло, перейдя в искусство. Силу влияния искусства на формирование как отдельного человека, так и всего общества никто отрицать не будет. Но чем больше сила влияния, тем больше и ответственность. Сегодня нет необходимости спрашивать: «С кем вы, мастера искусства?» Все и так видят — с теми, кто больше платит. Бал правит религия потребления.

* * *

Теперь давайте от артистов перейдем к торговцам. Колбеновский рынок — это пара гектаров особой территории, несколько необычной для центра цивилизованной Европы начала XXI в. Украинскому читателю будет легко его представить: подобные блошиные рынки на территории Украины в 1990-х возникали как прыщи на немытом теле, но к периоду, известному как «оранжевое лихолетье», они или исчезли совсем, или более-менее окультурились.

Торговля здесь шла с земли, с газет на земле, с ящиков, со столиков, из железных контейнеров и маленьких магазинчиков. Ассортимент товаров — на любой вкус: от ржавых гитлеровских касок и поношенной одежды до предметов антиквариата и высокотехнологичной японской продукции китайского производства. Разброс цен мог впечатлить любого. Из-под полы лично я покупал только сравнительно дешевые контрабандные украинские сигареты. На территории рынка можно было выпить пива и перекусить. Станция метро «Колбеново» — в ста метрах от рынка, через дорогу. В общем, так полюбившийся представителям украинской диаспоры рынок имел массу неоспоримых достоинств.

Не спеша, передвигаясь от одной торговой точки до другой и вступая в разговоры с продавцами, я выявлял наиболее контактных, коммуникабельных и полезных. Группки то здесь, то там стоящих и неласково поглядывающих по сторонам украинцев я обходил. А вот с занятыми торговлей украинками охотно заговаривал. Обычно это были люди уже достаточно пожившие в Чехии и имевшие свой собственный взгляд на все происходящее вокруг.

Да, чехи охотно женятся на украинках, — делилась со мной одна из них. — А куда им деваться? Страна у них маленькая, они тут за много веков все между собой пере… роднились, и от этого у них начались проблемы со здоровьем. Ты знаешь, какой у них высокий уровень детской олигофрении? А знаешь, сколько взрослых стоит на учете у психиатра? Им нужна свежая кровь! Вот они и берут себе жен-служанок с Украины. А что? Мы и красивее этих чешек или немок, и здоровее, и более работящие, и много не требуем. Вон, моя подруга-дура выскочила за чеха. Сначала такая гордая ходила, на меня свысока поглядывала… «Ах, мой Милан! Ах, мой Милан!» А потом что-то загрустила, помрачнела. Я — к ней: «Что случилось?» А она в слезы: «Ну какая же я дура!..» И давай мне рассказывать, что этот Милан у психиатра лечится, что ему его собака дороже жены и дочки и много чего еще в том же духе… Ну уж нет! Я вот женщина свободная, но за чеха не пойду. Только за своего… или за русского.

В целом же Колбеновский рынок хоть и не стал моим любимым местом в Праге, но регулярные походы сюда не вызывали у меня никаких отрицательных эмоций, а скорее — наоборот. Я знал, что здесь я смогу максимально загрузить свою сумку, минимально разгрузив свой кошелек. А глядя на живописные развалы разного барахла, имея возможность потрогать все это своими руками и даже что-то купить, я чувствовал себя не менее довольным, чем от посещения какого-нибудь музея.

И в заключение — о своих общих впечатлениях, наиболее врезавшихся в память.

Не претендуя на звание супердержавы в военно-политическом отношении, Чехия вполне заслуженно может считаться одним из мировых лидеров пивоварения. Особый сорт хмеля, растущий в Чехии, а также качество воды позволяют производить такие всемирно известные сорта пива, как Pilsner Urquell, Gambrinus, Prazdroj, Budvar, Staropramen и др. Не являясь экспертом в этой области в силу полного отказа от употребления напитков крепче кефира, пишу об этом, полагаясь на авторитетное мнение своих товарищей, отдавших изучению данной проблемы много сил, денег и времени. В чем я не мог согласиться с вышеуказанными специалистами, так это в том, что большой живот (по-чешски «пивной мозоль») — не такая уж дорогая плата за удовольствие, связанное с неумеренным потреблением пива. Многие вообще считали, что такое пузо ничуть не уродует мужчину, а только придает ему солидности, и единственное неудобство от этого — постоянно сползающие ниже условной талии трусы и брюки. Но когда у человека «зеркальная болезнь», а вместо талии — экватор, то ему хочешь не хочешь, а приходится придумывать оправдательные причины.

Свою любовь к пиву чехи реализуют в основном в господах (пивных ресторанах), однако — при обилии питейных заведений — пьяные на улицах — явление редкое, поскольку здесь иная, отличная от нашей, культура потребления. И хотя чехи признают, что по сравнению с социалистическим периодом у них происходит рост алкоголизма, а также наркомании и преступности, они считают, что обретенные ими свободы стоят того.

Чешская кухня, на мой взгляд, ничем особенным от нашей не отличается. Патриотично настроенные украинцы в этом вопросе со мной были не согласны. Вообще, по моим наблюдениям, настоящие украинцы бывают двух видов: одни только думают, что их кухня самая лучшая в мире, а другие знают это точно. И когда я начинал им объяснять, что борщ — не украинское изобретение, на меня сразу начинали смотреть как на врага нации. На мой вопрос, почему же при таком обилии китайских ресторанов и даже при наличии ресторанов с французской и индийской кухней я не встретил в Праге ни одного украинского, ответа не было.

То, что чехи любят спорт, я думаю, знают все. Если такая маленькая, далеко не северная страна имеет такую сильную национальную сборную по хоккею и олимпийских чемпионов по лыжным гонкам, то уже только это говорит о многом. А что касается летних видов спорта, то по количеству, например, велосипедистов на душу населения Чехия, вероятно, уступит только Китаю. Я, во всяком случае, нигде раньше не видел такого количества легковых машин с закрепленными на крыше великами. Многие из моих знакомых украинских заробитчан также активно пользовались этим транспортом. Правда, не из любви к велоспорту, а в целях экономии денег и времени.

О чешском телевидении скажу только, что если бы не американские фильмы, то я бы, вероятно, смотрел только выпуски новостей, да и то больше для того, чтобы быстрее освоить чешский язык.

* * *

Готовясь к отъезду на Украину, я загодя стал выяснять у заробитчан со стажем, что бы я мог здесь купить на память о Чехии, чтобы удивить своих родных и близких. На мой вопрос, что же в Чехии есть такое, чего нет на Украине, или хотя бы есть, но намного дороже, ответ у всех был один: «Да ничего». Решил ограничиться традиционным набором: «Бехеровка», несколько бутылок чешского пива и к ним пивной бокал с крышкой, а также несколько сувениров типа настенных тарелочек с видами Праги.

Андрей отговорил меня ехать домой через Киев и убедил, что маршрут через Львов будет для меня намного удобнее и дешевле, так как до Львова меня почти бесплатно (ну, по-братски оплатим заправку) доставит на своей машине его брат Иван, который как раз тоже собирается домой. Да и назад в Чехию мне тоже будет лучше возвращаться тем же путем.

Вместе с нами третьим в машине должен был ехать один парень, сравнительно недавно прибывший в Чехию и тоже работавший у Андрея. Правда, я-то знал, что ни на какую Украину он не собирается, а хочет просто свалить от Андрея, но прежде получить полный расчет. Его новая работа, куда он собирался переметнуться, была связана то ли с лесом, то ли с садом, сейчас уж точно и не вспомню, а что он врал Андрею, убеждая того в срочной необходимости своей поездки домой, я, по-моему, вообще не знал. На мой вопрос, когда и как он собирается покидать машину, парень ответил, что будет смотреть по обстановке.

В назначенное время к общежитию на двух машинах подъехали Андрей и Иван. Мы погрузили свой багаж и заняли места — только тогда Андрей вручил нам наши деньги. Мы тронулись.

Иван, будь другом, заверни к арабам, — сразу попросил парень. — Не поедем же мы на Украину с кронами.

Заехали к арабам, о которых было известно, что у них самый выгодный курс, обменяли кроны на доллары. Едем дальше. Вдруг Иван подруливает к бензозаправке. На противоположной стороне улицы — вход в метро, рядом, немного сзади от нас, — подземный переход.

Иван, будь другом, открой багажник, — опять просит парень. — Я куртку в сумке возьму. Легко оделся, боюсь, продует.

Иван отпирает багажник и идет оплачивать заправку. Парень выбирается из машины, по ходу положив руку мне на плечо и слегка пожав его. Я легко киваю головой. Через боковое зеркало заднего вида мне видно, как парень, вытащив свою сумку, захлопывает багажник и со всех ног бросается к подземному переходу. Когда возле машины появляется Иван, его уже и след простыл.

А где этот? — вопрос ко мне.

Да только что здесь был, — я оборачиваюсь назад.

Иван бросается к багажнику, я выскакиваю из машины. Наши вещи на месте, сумки парня нет.

Вот гад! — Иван выхватывает мобильник и докладывает Андрею о ЧП. Мне хорошо слышен рев нашего клиента. Иван некоторое время слушает ругань своего брата, потом машет рукой и отключает телефон.

Дальше едем без происшествий. По дороге часто, особенно в Польше, попадаются католические костелы, и каждый раз, проезжая мимо них, Иван крестится. Я искоса наблюдаю за ним, потом не выдерживаю:

Почему «перевернутым крестом» крестишься? Глядя на тебя, сатана радуется.

Не понял.

Руку нужно опускать ниже, до пупка, тогда крестное знамение будет правильным. — Я показываю на себе

Иван пожимает плечами:

У нас все так крестятся.

Уже подъезжая ко Львову, мой водитель неожиданно признается:

Я, вообще-то, во Львове не очень хорошо ориентируюсь. Знаю, что железнодорожный вокзал недалеко от центра, но к нему подъезд такой путаный, что я никак не запомню…

Да нет проблем. Высади меня на ближайшей стоянке такси.

Таксист подвез меня прямо к кучке носильщиков, расположившихся вокруг фонарного столба рядом с центральным входом, и, пожав на прощание руку, отъехал. Ко мне тут же подкатил со своей коляской один из носильщиков:

Куда?

Поскольку единственный в этот день поезд на Донецк уже ушел, я ответил:

В камеру хранения.

В кассовом зале, проигнорировав довольно внушительные очереди, я сразу направился к окошку, от которого как раз отходил одинокий дедок. Это оказалась касса для инвалидов Великой Отечественной войны.

А инвалидов труда обслуживаете?

Миловидная женщина в окошке молча утвердительно кивнула.

Я протянул ей свое пенсионное удостоверение.

А почему от вас так мало поездов на Донецк?

Потому что мало пассажиров на этом направлении, — пояснила мне кассир и, немного подумав, с легким сожалением добавила: — Не любят у нас ваших.

Ну, в этом у нас с вами полная взаимность: а у нас — ваших, — с готовностью подхватил я.

Женщина грустно улыбнулась, а я продолжал:

Мне, вообще-то, в Енакиево надо. Когда будет ближайший поезд в нашем направлении?

Можете взять билет до Дебальцево на луганский поезд. Отправление в час ночи.

Купив билет, вышел покурить на привокзальную площадь. Едва я остановился возле урны, как ко мне сразу подошел «мой» носильщик:

Проблемы с билетами?

Нет, спасибо. Билет купил.

Так быстро? Там ведь вроде очереди.

А я не стал стоять, где очереди, и купил там, где их нет.

Да вы, я вижу, парень не простой: таксист с вами за ручку прощается, билеты без очереди покупаете…

Правильных пацанов везде уважают, — скромно сказал я.

Хотелось бы верить. А на какой поезд билет?

На луганский.

Тогда хочу вас предупредить… ну, чисто как правильного пацана… Чтобы не платить двойную цену в камере хранения, багаж нужно забрать до двенадцати ночи. Я передам своему сменщику, чтобы ждал вас без десяти полночь у камеры хранения. Он же сразу посадит вас в вагон. Ждать не придется. А зовут его… — тут носильщик назвал какое-то роскошное древнее имя типа Ратибор или что-то в этом роде.

В газетном киоске русскоязычной прессы оказалось значительно больше, чем державномовной, что для такого города, как Львов, выглядело явно непатриотично. Этому обстоятельству я находил два объяснения: либо львовяне косили под англичан и хотели показать, что они «прежде всего джентльмены, а уже потом — патриоты», либо здесь действовал банальный рыночный закон: спрос рождает предложение.

Удивила меня и львовская транспортная милиция: весь вечер добросовестно гоняла бомжей с вокзала, а меня даже не побеспокоила. Нюх потеряла, что ли? С бомжей-то что возьмешь? А у меня и доллары, и кроны, и гривны.

Если львовский вокзал с поправкой на время и с привязкой к месту в целом производил довольно неплохое впечатление, то сам переезд по украинской зализнице нулевых лет меня лично изрядно измотал. Болтаться больше суток в раздолбанном, грязном вагоне, созерцая безрадостный пейзаж за окном и отбиваясь от бесчисленных торговцев, нескончаемой вереницей шествующих по всему поезду, никак не назовешь приятным занятием.

* * *

Дома я прооперировался у главного городского хирурга Касьяненко, который не только удалил грыжу, но и поставил защитную сетку, а на вопрос, смогу ли я через два месяца работать сварщиком, — заверил, что через два месяца я смогу выступать на соревнованиях по тяжелой атлетике.

Выписавшись из больницы через положенное время и проходя домашний курс восстановления, я периодически созванивался с паном Ярославом из Кутна-Горы. Там все как будто обстояло нормально: завод готов был принять меня, полностью экипировать и предоставить жилье. Так, во всяком случае, обещал мне пан Ярослав, а я просто боялся поверить в свою удачу. Неужели вскоре я смогу легально жить и работать в Чехии и при этом никак не буду зависеть от своего клиента, забирающего половину моей зарплаты? У других заробитчан на это уходят годы, и то лишь немногим удается так хорошо устроиться. Кутна-Гора, конечно, не Прага, но, будучи центром по добыче серебра, в XIV в. она была вторым по величине городом в Богемии после Праги, а сегодня это очаровательный старинный городок, один из лучших туристических центров страны.

Два месяца дома пролетели быстро. Енакиево после Праги да и в целом Украина после Чехии, скажем помягче, не впечатляли. Унылая осенняя погода за окном действовала угнетающе, а обезьянничающая, надувающая от важности щеки быдлоэлита со смешными плебейскими фамилиями, галдящая со всех телеканалов, просто раздражала. Нужно было менять обстановку, да и сроки поджимали.

Накануне отъезда звоню в Кутна-Гору. Обычно бодрый, деловитый и оптимистичный пан Ярослав разговаривает непривычно рассеянно и как-то отстраненно. Но тем не менее говорит:

Да-да, конечно… Приезжайте…

Его тон мне не нравится, и, понимая, что иногда интонация бывает красноречивее слов, я пытаюсь с помощью дополнительных вопросов выяснить, насколько же мой приезд для него желателен. Поскольку Кутна-Гора расположена в шестидесяти шести километрах к востоку от Праги, но в стороне от нашей трассы, я спрашиваю, не сможет ли пан Ярослав встретить меня еще на пути в Прагу, чтобы мне не ездить туда-сюда.

Да, наверное, так и сделаем, — не сразу отвечает мой собеседник.

Тогда дайте какой-нибудь ориентир на трассе, где я мог бы выйти и подождать вас.

Когда пересечете нашу границу, тогда и договоримся…

Ничего не ясно, и беспокойство не покидает меня. Но ехать надо, билеты уже куплены.

* * *

Украину и Польшу проехали без происшествий. Неприятности начались в Чехии. Едва я успел договориться с паном Ярославом о нашей встрече, как у большегрузной фуры, ехавшей впереди, лопнуло переднее колесо. Фуру развернуло, она встала поперек проезжей части, упершись кабиной в отбойник. Шофер, к счастью, не пострадал, но движение было полностью заблокировано. Наш водитель среагировал вовремя и остановил автобус буквально в метре от фуры. Ну и как прикажете это понимать?

Если в мой прошлый приезд в Чехию возгорание в вагоне поезда и выразительный билборд с голой задницей означали, что вместо завода Siemens я окажусь на стройке, то о чем говорит мне это красноречивое препятствие?..

Об аварии я сразу доложил пану Ярославу и получил дополнительные инструкции. Пока полиция и дорожные службы выполнили полагающиеся в таких случаях действия и пострадавшая фура была оттащена на обочину, прошло часа полтора-два. Мы продолжили свой путь на Прагу. Я, следуя полученным указаниям, высадился у кафе «Зайчик», сделал звонок в Кутна-Гору и стал ждать.

Подъехавший через час-другой пан Ярослав был хмур, но энергичен, и, усадив меня с вещами в машину, рванул так, словно уходил от погони.

Сейчас мы поедем на завод, — сказал он спустя некоторое время.

На вагоностроительный? — на всякий случай уточнил я.

На вагоностроительном нет приема.

Но я звонил вам три дня назад…

Три дня назад прием еще был, а сегодня — уже нет.

Влетев в крохотную лесную деревушку, мы оказались на территории маленького заводика и сразу направились в кабинет директора. Поинтересовавшись моим возрастом и профессиональными навыками, директор с сожалением покачал головой. Пан Ярослав попросил меня подождать в соседней комнате. Сквозь неплотно прикрытую дверь мне было слышно, как он энергично и напористо убеждал директора в том, что украинцы — самые трудолюбивые работники, а шахтеры вообще не знают, что такое усталость… Все было напрасно.

Сейчас позвоню одному фермеру. Ему был нужен работник, — сказал пан Ярослав, когда мы уже сидели в машине.

А сколько он мне будет платить? — спросил я и, услышав приблизительный размер зарплаты, взорвался. — Да я на стройке больше имел! За такие деньги я и на Украине свободно найду работу. И не нужно было срывать меня с места! Если у вас нет ничего более достойного, отвезите меня на ближайший вокзал, откуда я мог бы доехать до Праги.

Было видно, что пан смутился и чувствует свою вину.

Да отвезу, конечно. Но неужели вам снова хочется работать на украинскую мафию?

Если это мафия, то пусть ей занимаются ваши правоохранительные органы. А работу я себе стараюсь подбирать исходя из зарплаты, а не из личных симпатий и антипатий.

Ну а деньги на первое время у вас хоть есть?

Есть, не переживайте. Не первый раз на заработки едем.

Забросив меня на какой-то маленький железнодорожный вокзальчик и вытащив из багажника мою сумку, пан Ярослав протянул мне руку на прощание. Рассеянно пожав руку и поблагодарив за хлопоты, я повесил на плечо сумку и поплелся покупать билет до Праги.

Я сидел на пустом перроне в ожидании электрички. Темнело. Пора было подумать о ночлеге. Так, нужно собраться. Первый звонок я сделал Толику Н., который долго не отвечал, но потом я услышал знакомый голос:

С приездом! Работаю на складе от Миши… Нет, насколько я знаю, у нас полный комплект… Ночлег? А водка у тебя есть? Тогда без проблем. Когда подъедешь к замку? Я отпрошусь сегодня пораньше.

Когда я подъехал к замку, Толик был уже там.

Привет, старик! Кажется, тебе повезло: сегодня со склада уволился один украинец — дядя Изя. Вообще-то, его Володя зовут. Тот еще работник… Я по сравнению с ним — стахановец. Но он работал не от Миши, а от Пети, если Петя согласится взять тебя вместо него — будем вместе жить и работать.

Толик тут же набрал Петин номер и, коротко изложив суть дела, передал телефон мне.

Здравствуйте. Вы к нам надолго? — услышал я в трубке.

Как сработаемся… Я в сроках не ограничен.

Ответ правильный, — похвалил Петя.

Но есть одна проблема — у меня виза через полтора месяца заканчивается.

Это как раз не проблема: заканчивается — продлим, — успокоил меня мой новый работодатель. — Завтра можете приступить к работе? Отлично. Я сейчас позвоню на склад бригадиру, а уж он позаботится, чтобы завтра с утра вас пропустили на территорию склада и показали рабочее место. Захватите с собой паспорт и фотографии. Я подъеду после обеда. До встречи.

Ну ты везунчик! Вот что значит оказаться в нужное время в нужном месте! — возбужденно тараторил Толик.

Но прежде — позвонить нужному товарищу, — подсказал я.

Да, брат, с тебя — «поляна». Ну ладно, пошли ночевать.

Вдвоем мы подхватили мою сумку и двинулись вечерними улочками. По дороге Толик вводил меня в курс дела:

Украинцы на складе работают от двух клиентов — Миши и Пети, а точнее — от его жены Наташи. Тут такая история: ваша фирма сначала принадлежала первому мужу Наташи, но он нашел себе помоложе и бросил Наташу и, прикинь, четверых детей! Наташа не сдалась и то ли отсудила, то ли каким другим способом заставила отдать ей большую часть этой фирмы, а потом сама нашла себе молодого мужа — Петю и уже ходит беременная пятым ребенком. Да и Петя не прогадал: денег там на всех хватит — увидишь, на каких джипах они ездят, а выглядит Наташа еще о-го-го! В общем, Миша платит нам по пятьдесят пять корун за годину, но за жилье мы платим сами, а ваш Петя платит по пятьдесят и оплачивает жилье, так что разница в зарплате небольшая. Кстати, если ты будешь жить со мной, то проси у Пети накинуть тебе еще пять корун за оплату жилья. А жить тебе лучше здесь, потому что, во-первых, отсюда — полчаса ходу до работы, а все остальные Петины работники живут в Праге и у них много времени и денег уходит на дорогу, а во-вторых, за жилье тебе платить не придется.

Как это?

Да очень просто. Лично я расплачиваюсь с хозяином за жилье продуктами со склада, а те, что работают на стройке, — дешевым бухлом. А деду больше ничего и не надо: жратвой и выпивкой его обеспечивают, а на все остальное он может тратить свою пенсию.

А продукты со склада ты воруешь?

Зачем, брат? Украинцы на этом складе имеют дело только с просроченными продуктами, которые после сортировки идут на утилизацию. А на сортировке наши девки отбирают столько съедобных продуктов, что хватает всем и еще остается. Вот их-то мы и выносим. Все легально.

И никто не травится?

Я лично не слышал. Да ты сам подумай: если б такое случилось — кто бы разрешил нам свободно выносить?

Сколько приходится работать?

В рабочие дни — часов по семнадцать-восемнадцать, в субботу поменьше, в воскресенье еще меньше.

А выходные?

А выходных нет.

А в магазин сходить?

А зачем? Я за два последних месяца не ходил ни разу, все продукты есть на складе.

Ну а сигареты, шмотки…

Спецовку тебе выдадут, а на сигареты можешь дать деньги чехам водителям или Петиным «пражанам», они привезут. Да не переживай, приспособишься…

Ну а коллектив-то хоть нормальный?

Коллектив — говно, — спокойно ответил Толик. — Я потому и пошел на сортировку ящиков, что там я сам себе хозяин. Так меня и там пытались достать. Пришлось одного, кстати, племянника вашей мафианки Наташи, положить на пол и слегка придушить. Вроде отстали. Со мной рядом работает Влад, капитан ракетных войск в отставке, — единственный нормальный парень.

А бригадир почему не наведет порядок?

А оно ему надо? Сам увидишь.

Того же Влада нельзя сделать бригадиром?

Нет. Во-первых, у него скоро заканчивается виза, и продлять он ее не собирается, а во-вторых, с чехами он принципиально разговаривает только по-русски, а с теми, кто его не хочет понимать, он проводит «политбеседы». Я ж говорю — нормальный парень. Кто же его бригадиром поставит?

Жилье Толик снимал в небольшом двухэтажном доме, сиротливо стоявшем среди заброшенного земельного участка, заросшего бурьяном и редким кустарником. Мы поднялись на второй этаж.

Это — наша кухня. — Толик открыл дверь в небольшую неприбранную комнату. — Рядом живу я. Пока один, но скоро привезу сюда жену. А вот здесь будешь жить ты.

Мы вошли в комнату побольше. Из мебели там находилось пять или шесть кроватей, пара шифоньеров, сервант, стол, пара стульев и телевизор на тумбочке. Из людей — два молодых парня, которые лежали на двух ближних к работающему телевизору кроватях.

Принимайте пополнение, — по-хозяйски обратился Толик к парням, а мне указал на свободные кровати: — Выбирай любую.

Я, быстро сориентировавшись, направился в дальний угол, где находилась почти скрытая за развернутым шифоньером кровать.

Оттуда телевизор не видно, — предупредил меня один из парней.

Именно поэтому я и собираюсь там спать, — сказал я.

Передав Толику пару бутылок медовухи с перцем, а парням — что-то из домашней закуски, я принялся обустраиваться на новом месте, а все остальные отправились на кухню накрывать на стол.

Когда я присоединился к ним, мне представили еще одного жильца с первого этажа. Андрей жил в этом доме уже несколько лет, работал на стройке напрямую на племянника хозяина этого дома и был родом из Закарпатья. Его жена работала горничной в одной из гостиниц в городе Мельнике и на свои выходные приезжала к мужу — или он по воскресеньям ездил к ней.

Где же хозяин? — спросил я.

А зачем он здесь нужен? — вопросом на вопрос ответил Толик. — Да и хозяин он чисто номинальный. Фактически домом заправляет его племянник, у которого Андрей стал почти членом семьи.

Более близких родственников у деда нет?

Жена с сыном давно от него ушли, живут в Праге, с дедом не общаются и, похоже, на наследство не претендуют, — объяснил Андрей. — Недавно дед сильно заболел и, если бы племянник не отвез его в больницу и не оплатил лечение, точно окочурился бы. Он всего несколько дней назад вернулся из больницы и опять бухает.

А дед уже как-то распорядился своим наследством?

Пока никак, насколько я понял из разговоров с племянником. Но тот надеется, что дом достанется ему.

Когда закончилась выпивка, Толик, блаженно развалившись на стуле, размечтался:

Вот приеду домой, сразу куплю себе ящик «Немирова» и буду пить только его. Ни с чем не смешивая. А сейчас — по койкам! Нам рано вставать.

Утром по пути на работу Толик давал мне последние инструкции:

Ты, главное, пойми, что на пасе (конвейере) старайся не старайся — успевать все равно не будешь. Бригадир в течение дня будет направлять вам в помощь освободившихся людей. А вечером все, закончившие свою работу, домой не уходят, а переходят на пас и до двенадцати ночи гуртом стараются закончить работу там, чтобы полностью очистить цех. Если не успевают, то вам с самого утра приходится включаться на полную катушку.

* * *

Моим напарником на пасе был Саша — молодой, длинный и худой, но жилистый парень из Славуты. Забегая вперед, скажу, что за полтора месяца работы на складе у меня сменилось три напарника и ни один не оставил о себе приятных воспоминаний. Зато когда почти два года спустя я снова оказался на этом складе и на этом же рабочем месте, то картина поменялась на прямо противоположную. Но об этом — в свое время.

Сама по себе работа не была ни сложной, ни тяжелой и заключалась в том, что разгружаемую с фур использованную тару нужно было опрокидывать с ролак (специальных высоких поддонов на колесах) и палет (обычных поддонов) на конвейер, опущенный приблизительно на полметра ниже пола и доставляющий этот упаковочный материал под пресс, где его, соответственно, прессовали и связывали дротом (проволокой) в балики определенных размеров. Нам необходимо было следить за тем, чтобы каждый балик был строго из одного материала: либо из картона (папир), либо из деревянных ящиков (древо), либо из целлофана (фолия) — прозрачного или цветного. Поскольку тара в основном шла картонная, то деревянные ящики и фолия выхватывались из общей массы и откидывались в отдельные кучи. Когда ящиков набиралось на полноценный балик, то их сразу отправляли под пресс, а фолия собиралась в огромную кучу в течение всего дня и разбиралась вечером всем украинским коллективом, а если что-то оставалось, то утром это доделывали те, кто непосредственно работал на пасе.

И хотя все операции на прессе были автоматизированы, нужно было постоянно контролировать процессы и при необходимости переходить с автоматического на ручной режим управления.

Мой напарник, как более опытный, работал «первым номером» — его рабочее место находилось рядом с пультом управления пасом и прессом, и в случае чего он нажимал нужные кнопки. Я, как «второй номер», трудился по другую сторону паса.

Посмотрев, как я работаю, Наташин племянник спросил:

Ты зачем так рвешь? — и предупредил: — Смотри, при таких темпах ты через два дня без рук останешься.

Как раз наоборот, — возразил я. — Больше всего я устаю, если работаю медленно. А такой темп для меня самый оптимальный.

Ну тогда хоть сократи себе смену.

А разве так можно?

А почему нет? Вот до тебя тут работал дядя Изя, так он приезжал на работу к девяти утра и работал до девяти вечера, а потом только сидел и курил. Говорил, что в его возрасте и двенадцатичасовая смена — это смертельная доза.

Ты говоришь «сидел и курил», а почему домой не ехал?

А домой он ехал часов в двенадцать вместе с Сашей-бригадиром на его машине, чтобы не тратиться на автобус.

Интересный товарищ. А раньше-то, ну, в «мирное время», он кем работал?

Говорит, что музыкантом. После Харьковского института культуры.

А, тогда ясно. А я — шахтером-забойщиком.

Капитан в отставке Влад тоже выразил отношение к моей работе:

Саныч, только без фанатизма! Не забывай, на кого работаешь: не на трудовой чешский народ, а на жирных акул капитала. Ты знаешь, что еще полгода назад нас, украинцев, здесь работало в два раза больше. Если все будут работать, как ты — нас еще сократят.

Проведя воспитательную работу со мной, Влад на своем электрокаре отъезжал к чехам, которые контролировали разгрузку-погрузку машин и подписывали необходимые документы. Остановившись возле их стола и строго глядя на враз насторожившихся аборигенов, Влад говорил им что-нибудь по-русски.

Те обычно отвечали ему по-чешски. И тогда Влад, медленно, четко выговаривая каждое слово и растягивая гласные на чешский манер, строго и укоризненно произносил:

Что, русский язык забыли? Старую дружбу забыли? Уважение к русским потеряли? За НАТО спрятались? Смелыми стали? А я вот сейчас позвоню дяде Володе Путину и скажу, что вы американский радар у себя разместить собираетесь. Он вас за это бомбить не будет. Он просто прикрутит газовый вентиль, а остальное зима сделает. И все, и кирдык вам, и радар вас не спасет. У-чи-те рус-ский!

И, гордо подняв голову, Влад отъезжал от посрамленных чехов с видом недовольного маршала, инспектирующего армию.

Непосредственно за моей спиной работали две украинки на сортировке продуктов, или, как здесь говорили, «на срачке». Одну из них звали Галей, и она приходилась сестрой моему напарнику Саше и женой Владу. С ней у нас сложились нормальные отношения. Зато со второй, которую звали Ниной и которую за глаза я скоро стал звать просто «чумой», мы почти сразу начали враждовать. Узнав, что я заработал на шахте неплохую пенсию и что мои жена и дочь не только регулярно получают ее на Украине, но еще и сами работают: жена — медиком, а дочь — преподавателем в одном из вузов, она сразу воспылала ко мне плохо скрываемой ненавистью. У нее самой дома остались двое детей и муж, «досматривающий» их и, если не ошибаюсь, работающий школьным учителем. Сама она после закрытия сахарного завода лишилась даже сезонной работы и вынуждена была податься на заработки за границу. Не знаю, как дети, но муж, судя по всему, не должен был сильно печалиться по поводу отсутствия такой жены. Из-за ее склочного характера с ней не ладил никто из работающих на складе украинцев. Нина не только огрызалась, но и сама активно атаковала, вмешиваясь во все, что ее никак не касалось, нимало не задумываясь над тем, насколько это вмешательство адекватно.

Отношения, которые сложились между мной и моим напарником, тоже трудно было назвать партнерскими, но я работал на складе, радуясь, что, в отличие от стройки, работа здесь не подвержена сезонным колебаниям, что хотя она и легче, но оплачивается лучше, что нет нужды тратиться на питание… Правда, была и другая сторона медали: жизнь состояла только из работы и сна, а короткие воскресные дни — из постирушек и приборки. О прогулках по Праге пришлось забыть. Зато не давали скучать мои новые сожители по комнате.

После того как Толик Н. отбыл на побывку домой, два моих соседа совсем отбились от рук. Из тех продуктов, что я приносил со склада и, отложив часть в холодильник деда-хозяина, набивал в наш холодильник, они, не стесняясь, выбирали лучшее. Работая на стройке и имея короткие рабочие смены (а иногда и вовсе пропуская их), имея два выходных в неделю, они регулярно готовили себе и первые, и вторые блюда, однако мне почему-то никогда не предлагали оценить их поварские таланты. Они даже не хотели убрать за собой стол или вынести мусорное ведро, не говоря уже о том, чтобы сделать влажную уборку в комнате или на кухне. А у меня даже не было возможности поговорить с ними: когда я приходил около двенадцати ночи с работы — они уже спали или пропадали на дискотеке или в господе, а когда уходил в шесть утра — они еще сладко спали. Были и другие неприятные моменты.

Как-то младший спросил у меня совета, как ему избавиться от прыщей на лице и теле, я, не подумав, посоветовал ему почаще мыться под душем. Лучше бы я этого не говорил, потому что вода для душа у деда нагревалась в пятидесятилитровом водонагревательном баке… Не буду занимать ваше время и объяснять, почему после этого разговора горячий душ перед сном для меня стал редким удовольствием.

Но однажды, придя с работы, я встретил на первом этаже поджидавшего меня Андрея. У того был ко мне конкретный разговор:

Предложить переселиться в мою комнату не могу — там одна двуспальная кровать, да и жена ко мне почти каждую неделю приезжает, но и смотреть, как ты мучаешься с этими свиньями, я не хочу. Переезжай на нашу кухню на первом этаже, там всегда корабельный порядок, тепло и просторно. Спать будешь на диване, а вещи хранить в моей комнате. Моя жена будет приезжать, нам готовить, да я и сам чего-нибудь смогу сварить…

В ту же ночь с помощью Андрея я перебрался на первый этаж, и должен сказать, что в дальнейшем ни разу не пожалел об этом. И хотя вскоре «эти свиньи» вынуждены были наскоро, похватав свои вещи, под покровом ночи навсегда покинуть наше жилище, подозреваемые в изнасиловании чешской школьницы, как нам объяснили прибывшие через полчаса полицейские, я возвращаться на освободившийся второй этаж не пожелал.

Мое новое жилище находилось по соседству с комнатой хозяина, который заслуживает того, чтобы о нем сказать отдельно. В первое же воскресенье, придя с работы пораньше и прихватив пакет принесенных со склада фруктов, я пошел представиться. Дед, кстати, был не такой уж и древний — на семь лет старше меня, правда, выглядел значительно старше своих лет. Он, как обычно, лежал на кровати. В ногах у него на тумбочке стоял постоянно включенный телевизор, в головах на стуле — остатки выпивки и закуски. Еще два неработающих телевизора стояли прямо на полу. Напротив кровати в пределах досягаемости от стула с выпивкой стояло старое кресло, вероятно, для гостей и собутыльников или для гостей-собутыльников. В комнате не прибрано.

Мирослав Покута! — важно и торжественно произнес дед, не отрывая головы от подушки, и протянул мне руку. Его фамилия хорошо известна каждому заробитчанину и многих из них заставляет вздрагивать, потому что переводится как «штраф».

Я представился, пожал вялую, влажную руку и опустился в кресло.

Украинец? — подозрительно прищурился хозяин.

Русский, — уточнил я.

О! — Пан Мирослав неожиданно легко сел в кровати и снова протянул мне руку. — Я очень уважаю русских! Лев Яшин, Эдуард Стрельцов, Александр Рагулин, Валерий Харламов… — Дед старательно загибал пальцы и с явным удовольствием называл имена и фамилии своих любимцев. При этом он с таким восторгом смотрел на меня, как будто видел перед собой этих мастеров мяча и шайбы. Это куда лучше, чем вспоминать шестьдесят восьмой год. — …Олег Блохин, — продолжал перечислять мой собеседник.

Блохин — украинец, — поправил я.

Похибуи (сомневаюсь), — прищурился дед. — Я понимаю русские фамилии. Вот Шевченко — украинец.

Наш дальнейший разговор, в основном о спорте, еще больше расположил пана Мирослава ко мне, и когда я засобирался уходить, он задержал меня и, многозначительно подняв вверх указательный палец, вполголоса таинственно произнес:

О том, что я сейчас скажу, должен знать только ты…

Можете не сомневаться, — заверил его я, слегка заинтригованный.

На Рождество и Новый год мы с подругой едем в Баварию. Вернемся через месяц. А когда вернемся, то будем выселять жильцов.

Почему?

У моей подруги в Праге — трехзвездочный отель. Она хочет и в моем доме открыть маленький отель. Для этого придется сделать кое-какой ремонт. Поэтому всех выселим, но лично ты не беспокойся: я скажу подруге, что ты — мой русский гость.

Я поблагодарил хозяина за оказанную честь и отправился заниматься своими делами.

Однажды после короткой воскресной смены Саша объявил, что завтра на работу не выйдет, потому что уезжает домой.

А кто будет вместо тебя на пульте? — спросил я.

Понятия не имею, — пожал плечами Саша.

Я пошел к бригадиру.

Завтра у тебя будет другой напарник, — ответил тот.

Этот напарник попал на склад из попеляжей (сборщиков мусора) и не имел ни малейшего представления о своей новой работе. Пришлось, наскоро объяснив ему суть дела, самому становиться ближе к пульту и на ходу осваивать свои усложнившиеся обязанности. Не все шло гладко, но тем не менее работа двигалась. Где-то ближе к обеду мой напарник поинтересовался:

И часто у вас такая запарка?

Разве это запарка? — искренне удивился я. — Сегодня у нас разгрузочный день, а запарка будет завтра — пойдет вся тара, скопившаяся за два выходных дня.

Так что, мне здесь сдохнуть, что ли?

Не боись, не сдохнешь. Я втянулся, и ты втянешься.

Да в гробу я видел вашу работу! И сметаны бесплатной не надо… — заявил новичок, но смену все-таки отработал.

На следующий день на работу он не вышел, и бригадир с мастером давали мне в помощь то одного, то другого работника, то сами становились к пульту, поскольку вторник действительно был самым тяжелым днем.

А в среду у меня появился еще один новый напарник. Витя приехал, как он сказал, из города Первомайска Николаевской области. У него было мужественное, как у президента Ющенко (до отравления), лицо, на котором сразу бросались в глаза щегольские, подбритые и сверху и снизу черные усики, с этим лицом никак не гармонировавшие. Но больше всего портил впечатление его взгляд, выдаваший не очень умного человека, к тому же от Вити всегда густо пахло потом.

Оценив все это, я тоскливо подумал, что хотя первое впечатление и считается самым сильным, но далеко не всегда бывает справедливым, да и нужен мне отнюдь не философствующий интеллектуал, а работяга-пахарь. Однако моя хрупкая надежда создать с Витей эффективный рабочий тандем рухнула в первый же день.

Сказать, что мой напарник не любил работать, — не сказать ничего. Создавалось впечатление, что он вообще не осознает, где находится и зачем здесь оказался. Большую часть времени Витя проводил на «срачке», общаясь с Ниной, и не спеша отбирал себе отсортированные продукты. Если я выносил со склада для себя, Андрея и деда один пакет продовольствия, то Витя каждый день шел домой, согнувшись под тяжестью вместительного рюкзака и двух увесистых пакетов. В наиболее напряженные моменты, когда цех был перегружен тарой, а на улице стояли фуры в ожидании разгрузки, мой партнер мог вообще прекратить работу и отправиться на обед или, усевшись на палету, скрытый от посторонних глаз сплошной стеной стоящих ролак, заняться своим телефоном. На мой призыв: «Витя! Работаем! Запарка!» — он спокойно отвечал: «Зараз зроблю СМС-ку и попрацую…»

Бригадир этого то ли не замечал, то ли замечал, но заменить Витю на тот момент было некем, — не знаю…

Я же, философски рассудив, что друзей и врагов мы создаем себе сами, а напарников имеем по попущению свыше, воспринимал Витю как небесную кару за свои грехи, вольные и невольные.

Как бы там ни было, но «испытание Витей» продолжалось недолго — недели две-три от силы — и закончилось довольно неожиданно.

Однажды субботним вечером, когда мастеров на складе уже не было, я поинтересовался у бригадира, будет ли сегодня перерыв на ужин.

Нет, — коротко ответил Саша и пояснил: — Через час дома поужинаете.

Я вернулся на сортировку фолии. Вскоре к нам стали присоединяться освобождающиеся работники с других точек. Ко мне сразу обратилась Галя, жена Влада:

Дядя Толя, идите ужинать, а потом мы, в порядке очереди.

Ужина сегодня не будет. Я спрашивал. Через час — по домам, — объяснил я, не отрываясь от работы.

Да смотрите, сколько фолии! Часа на три-четыре! Кто ж нас отпустит? — не унималась Галя.

Бригадир.

Да не отпустит он так рано, — поддержала Нина. — Идите ужинать, а мы — за вами.

Если хотите — идите сами, а я потерплю, — отмахнулся я.

Нет, мы раньше вас не можем: вы самый старший и у вас самая тяжелая работа, — настаивала Галя.

Так что, может, пойдем перекусим? — Витя, как и все остальные, уже не работал и смотрел на меня.

Ну задолбали! Ладно, мы пошли, а вы работайте, — сдался я.

Едва мы с Витей успели разогреть в микроволновке сосиски и вскипятить чайник, как в комнату мастеров, которая служила всем нам и столовой, ворвался бригадир:

Я же сказал, что сегодня работаем без ужина!..

Да мне до дома два часа добираться, а в животе уже урчит, — начал объяснять мой напарник.

А тебе сколько до дома идти? — обратился бригадир уже ко мне.

Полчаса, — кратко прошамкал я, не переставая жевать, и не оборачиваясь.

Ясно! — бригадир громко хлопнул дверью.

Когда мы с Витей вернулись к пасу, об ужине никто уже не вспоминал. Все дружно работали, переговариваясь между собой на отвлеченные темы, а через час бригадир отпустил всех по домам.

В воскресенье утром машин, как обычно, было мало, и мы успели спокойно запрессовать оставшуюся со вчерашнего дня фолию. Воспользовавшись короткой передышкой, я, взяв у мастера чайник с маслом, смазал ведущую и натяжную головки паса. Когда я возвращал мастеру чайник, тот неожиданно спросил:

А ты знаешь, что с завтрашнего дня ты у нас уже не работаешь?

Впервые слышу. А почему?

Потому что вернулся из отпуска бригадир Роман. Он давно у нас работает.

А разве наш бригадир не Саша?

Саша просто временно исполнял бригадирские обязанности. А теперь бригадиром снова будет Роман, и работать он будет на твоем месте.

Вслух мои мысли выразил оказавшийся рядом Влад:

Вот так новость! Саныча увольняют, а Витю оставляют! А вы ничего не напутали? — обратился он к мастеру, как всегда, по-русски.

Но тот понял и ответил:

Нет, не напутал.

Тот, кто работает, остается без работы, а тот, кто не работает, остается на работе, чтобы не работать и дальше. — Влад покрутил пальцем у виска.

Возможно, мы с тобой неверно понимаем ситуацию, — неуверенно возразил я. — Может быть, все дело в том, что я умею работать, а Витя умеет не работать, и это говорит о его более глубоком понимании проблемы.

Мастер, молча слушавший наш разговор, решил добавить:

Твоя мафианка скажет тебе, куда выходить на работу завтра.

Да она уже две недели как на Украине. Встречает Новый год и Рождество.

Мастер пожал плечами:

Звони на Украину.

Не могу сказать, что неожиданное увольнение меня сильно расстроило. Огорчила только внезапность, а также отсутствие Пети и Наташи. Хочу напомнить, что, еще работая у своего первого клиента Андрея, я, как и большинство других работников, твердо усвоил нехитрое правило: не повезло с работой или работодателем — ищи альтернативные варианты, ибо ты пребываешь в свободной стране. В ситуации с Петей дело обстояло несколько иначе: я отнюдь не кричал от восторга, оказавшись под очередным клиентом вместо ожидаемой свободной и самостоятельной работы на себя, но и не посыпал голову пеплом, справляя тризну по своим несбывшимся мечтам. Хотя правильней было бы сказать — не мечтам, а планам. Как клиент на данном этапе Петя меня вполне устраивал, а что будет дальше — время покажет. Я надеялся, что и у Пети ко мне не должно быть претензий, а значит, без работы я не останусь.

Влад и Галя собрали мне на прощание «тормозок» повкуснее. Вручая увесистые пакеты, бравый капитан запаса заботливо приговаривал:

Не знаю, что ждет тебя на новом месте, но уверен: таких пайков там не предложат.

Придя с работы, я достал из сумки мобильник и принялся названивать Пете. Его реакция на мое сообщение была бурной и гневной:

Какого хрена! Это уже ни в какие ворота не лезет! Рома проходит по Мишиной квоте, а вы — по моей. Они что, хотят меня совсем со склада выжить? Да я сам кого хочешь выживу и фамилии не спрошу! Дня через три мы возвращаемся в Чехию и все порешаем. А вы не переживайте, без работы не останетесь. А пока — отдыхайте.

Вечером вернулся из Мельника расстроенный Андрей: когда жена во время работы падает в обморок, значит, как минимум она нуждается в отдыхе. Поскольку Чехию в эти дни накрыл обильный снегопад и проезда в удаленный от автотрасс коттеджный поселок, где трудился Андрей, не было и в ближайшее время не предвиделось, то, испросив у работодателя двухнедельный отпуск, мой товарищ засобирался в Закарпатье, чтобы отвезти жену и повидать маленькую дочь. Однако, несмотря на предотъездные хлопоты и обремененность своими проблемами, он, узнав о моем положении, принял в моей судьбе деятельное участие:

Я могу поговорить со своим шефом, и он возьмет тебя на работу. Правда, новеньким он первое время больше семидесяти пяти корун в час не платит, а дальше — смотрит по работе. Самое главное — ты будешь работать, как я, только на себя (ну и на шефа, конечно), а не на кровососа-клиента. А то, что останемся без дармовых продуктов — невелика беда, будем покупать. А чтоб тебя не достал твой Петя, сменим хату. Нам главное — перезимовать в тепле, а по весне можно переселиться в трейлер, что стоит у нас на стройке.

Утром в понедельник, сбегав за газетами, Андрей засел за изучение объявлений о сдаче недвижимости, а затем принялся обзванивать хозяев приглянувшихся ему квартир. И вот здесь его ждало неприятное и, я бы сказал, обескураживающее открытие: украинцев в Праге не любят! А как еще прикажете понимать такое к тебе отношение, когда доброжелательный пан (или пани), обсудив с тобой условия аренды жилья, задает невинный вроде бы вопрос: «А вы сами-то откуда?» — и услышав в ответ: «Из Украины», — так же вежливо, но решительно произносит: «Извините, украинцам не сдаем!» — и кладет трубку?

Испытав гамму не самых приятных чувств: сначала — удивление, потом — искреннее непонимание и наконец (после пятого-шестого отказа) — легкий шок, Андрей обескураженно уронил мобильник себе на колени и тупо уставился перед собой…

С Андреем все было ясно: давно сбежав от своего первого клиента и прилепившись к владельцу небольшой строительной фирмочки, Андрюша на протяжении последних пяти-шести лет работал в маленькой бригаде, состоящей из нескольких украинцев, одного молдаванина и нескольких чехов. Его работодатель («шеф»), судя по всему, был человеком простым (в хорошем смысле слова), не гнушавшимся никакой работы, к Андрею относился хорошо и платил ему сто корун в час. Легко экстраполируя их личные взаимоотношения на отношения международные, Андрей пребывал в счастливой уверенности, что все чехи относятся к украинцам просто замечательно. А тут на тебе — такой сюрприз!

Андрей, прихватив газеты, поспешил к своему шефу, проживающему неподалеку. Вернувшись через пару часов, он обескураженно доложил:

Прикинь, шеф обзвонил все адреса, но никто не хочет сдавать жилье украинцам! Он за нас и ручался, и предоплату обещал, и порядок гарантировал — ни в какую! Как ты думаешь почему?

А почему верблюд не ест вату?

Чего?

Вату. Правильный ответ — потому что не хочет. Вот поэтому и чехи не сдают квартиры украинцам — не хотят.

Это я и без тебя понял. Но почему?

Могу только догадываться…

На следующий день я проводил Андрея с женой на родину, а еще через пару дней вечером за мной заехали Петя с Наташей. Я быстро загрузился в салон, и мы нырнули в темноту. Ехали довольно долго. Петя вел машину, а я, устроившись на заднем сидении, лениво размышлял о превратностях судьбы.

* * *

И все-таки куда ж мы едем?

Не волнуйтесь, место хорошее, — заверил меня Петя. — Те из наших, кто там работает, держатся за него и не согласны менять ни на какое другое. А желающих попасть туда — хоть отбавляй.

И как называется это замечательное место? — насторожился я, услышав вместо конкретного ответа расплывчатую характеристику райского уголка.

Главная пражская свалка, — спокойно ответил Петя.

Сказать, что я испытал разочарование, — не сказать ничего. Мозг автоматически воспринял и обработал информацию, и в моем организме стали происходить независимые нейрофизиологические процессы. В нос ударил тяжелый запах гниения и разложения, а перед глазами возникла мрачная картина кладбища отвергнутых предметов материального мира…

Да уж, — только и смог выдавить я.

Петя, совершенно не обращая внимания на мой пессимизм, продолжал рисовать радужные картины моей будущей жизни и работы и уверять меня в невероятной везучести.

Отличная общага: двух- и трехместные комнаты для жилья, кухня, душевая, сушилка. Большинство заробитчан о таких условиях даже не мечтают. Платить буду на пять корун в час больше, чем на складе. Зимой, правда, там работы не очень много. Ну да ничего — наберетесь сил перед летней страдой. Опять же при желании всегда можно найти другое прибыльное занятие. Свалка — это такое место, где есть множество самых неожиданных вещей, и при наличии мозгов и предпринимательской хватки…

Которая у меня полностью отсутствует, — вставил я.

Жаль, — вздохнул мой клиент. — А вот у моих земляков-закарпатцев в большом дефиците первая составляющая, и у них хватает ума только на то, чтобы воровать цветмет и тащить все, что плохо лежит.

Зато все они такие возвышенные, чистые и благородные романтики и люди большой поэтической души!

С чего вы взяли?

Видел кино одного популярного на Украине режиссера.

Слушайте, я ж не рассказываю вам, какими вас, русских, изображают голливудские режиссеры, — вспылил Петя. — Моим землякам и так от жизни достается по полной программе…

Как говорится, «беседа проходила в теплой, дружеской и доверительной обстановке при полном взаимопонимании сторон» и была прервана прибытием на место моих дальнейших трудовых свершений. Проводив меня по наружной лестнице на второй этаж, указав комнату для жилья и отдав необходимые распоряжения находившимся там работникам, Петя быстро вскочил в машину к поджидавшей его Наташе и укатил.

Моя комната оказалась трехместной. Вместе со мной в нее вселился Миша, прибывший на свалку накануне и занявший койку у двери, а другие две кровати, разделенные тумбочками, стояли у окна. Имелся также стол со стулом, шифоньер и раковина с трехлитровым электронагревательным бачком. Поскольку одна из кроватей, как мне сказали, числится за Володей, пребывающим в данный момент дома в Закарпатье, то мне не оставалось ничего иного, как занять свободную койку.

Я отнюдь не случайно столь подробно рассматриваю «кроватную» тему. Дело в том, что за год моей работы на свалке через ту койку после Миши прошло не менее пяти человек — и все как на подбор были горемычными пьяницами. А когда я поинтересовался у ветеранов, кто до меня спал на моей кровати, оказалось, что раньше ее занимали абсолютные трезвенники, как и я. Не знаю, как объяснить это явление, но оставить без внимания данный феномен я посчитал неправильным.

Уже в первый рабочий день мне стало ясно, куда я попал. Но обо всем по порядку.

Зная, что на работу мы выходим в половине шестого, я встал в полпятого, умылся, прошел на кухню, поставил чайник и принялся собирать «тормозок». Когда я уже позавтракал, стали просыпаться остальные обитатели, и, наскоро собравшись, отправлялись на работу. Я присоединился к ним.

Работать будешь пока с нами, — по дороге сообщила мне Марина, тридцатилетняя женщина, у которой дома на попечении бабушки осталась тринадцатилетняя дочь.

Дорога до свалки заняла полчаса. Сразу за воротами находился пункт взвешивания автомашин («вага») с постом охраны и контора. В глубине территории возвышался огромный продолговатый курган — место упокоения ненужных вещей. Мы направились в сторону двух приютившихся у подножия кургана зданий. В ангаре побольше, как мне на ходу объяснили мои попутчики, находилась «линка» — линия по переработке горючего (бумага, текстиль, пластик и т. п.) мусора в топливо вроде бы для цемзавода. Там же находился и склад этого топлива. Зимой линка не работала. Рядом с ангаром стоял вагончик мастеров.

В здании поменьше расположились «дртич» (мельница по переработке пластмассы от автомобильных кондиционеров) и гараж. Рядом под навесом разместились автомойка и бензозаправка. Отдельно стоял склад «небеспечных материалов», которым заведовал Саша. На мельнице за бригадира была Марина.

Вступив на территорию свалки, украинцы стали расходиться по своим местам. Я следовал за Мариной. На дртич мы зашли вчетвером. Марина с Эдиком тут же принялись готовить себе завтрак. Мы с Мишей уселись на перевернутые ящики. Я обратил внимание, что Эдик натощак принял приличную порцию каких-то пилюль. Как мне потом объяснили, за полтора года работы на линке он заработал туберкулез, около года лечился в стационаре за счет фирмы, а сейчас вынужден то ли продолжать лечение, то ли в целях профилактики глотать по шесть пилюль каждое утро, но уже без отрыва от работы. Его вроде бы хотели уволить со свалки от греха подальше, но он пригрозил судом и международным скандалом, и его оставили, просто переведя с линки на дртич, в более, так сказать, экологически комфортные условия. А было ему, если не ошибаюсь, двадцать девять лет.

После завтрака Эдика и Марины мы по ее команде набросали с улицы в помещение кучу кондиционеров и, вооружившись шуруповертами и молотками, принялись за работу. Нужно было, разбирая кондиционеры, металлические части кидать в одну кучу, а пластмассовые в другую. Затем пластмасса перемалывалась, а металлические отходы убирались в отдельный контейнер и потом куда-то увозились. Электромоторчики складывались в отдельные «попельнички».

Вскоре Марина с Эдиком эту работу прекратили и занялись совсем другим делом. Достав припрятанные в укромных местах ящики с роторами электромоторов, они принялись за заготовку меди. Ловкими, доведенными до автоматизма движениями они быстро распускали обмотку, затем, так же ловко скрутив проволоку в отдельный моток, прятали его в рюкзак. При этом обсуждали динамику цен на цветные металлы в ближайших пунктах приема и прикидывали свои доходы.

Я, краем глаза наблюдая за их манипуляциями, продолжал спокойно работать. Зато не на шутку заволновался Миша. Оборвав на полуслове мурлыканье песен из репертуара Вахтанга Кикабидзе, он обеспокоенно закрутил головой. Затем, отделив от кондиционера очередной электромотор, он не стал отбрасывать его в специальную попельничку, а, разбив его на полу несколькими ударами молотка, принялся освобождать «медяшку». Но когда он, успешно закончив все положенные операции, сунул моток проволоки себе за пазуху, Марина строго спросила:

А не рано ты взялся за это дело? Я, например, когда пришла сюда работать, первые три месяца не знала даже дороги на «копец», не говоря уже о заготовке цветмета…

Миша ничего не успел ответить: в смежном помещении захлопали входные двери. Быстро прикрыв свои «секретные» ящики какими-то тряпками, Марина с Эдиком похватали шуруповерты и приняли рабочие позы. В дверях возникла медвежья фигура мастера. Коротко и громко рявкнув, он подозрительно уставился на нас. Из-за его спины вынырнул Юра:

Марина, директор приказал тебе выделить одного человека для расчистки снега.

Та, немного подумав, указала на меня. Вооружившись лопатами, мы с Юрой отправились в сторону ворот. Вскоре к нам присоединился Саша.

Работая под окнами конторы, понятное дело, не посачкуешь, и нам с Юрой пришлось работать без перекура, тем более что мой напарник вообще не курил. Саша оказался похитрее нас и взял себе для расчистки участок дороги с автомобильными весами («вагой»), что дало ему возможность находиться под прикрытием пункта взвешивания, работать не спеша да еще и устраивать частые перекуры. Наконец и мы с Юрой, расчистив дорожки и автостоянку возле конторы, перебрались на главную дорогу. Я решил перекурить. Свернув за угол пункта взвешивания и прислонив к стене лопату, я достал сигарету.

На территории «складки» курить запрещено, — Саша прервал любезную беседу со стоящей на смотровом балкончике и тоже курящей чешкой и высокомерно-строго посмотрел на меня.

Но ведь ты же куришь! — удивился я.

Ха! Я работаю здесь уже четыре года, а ты только первый день, — делая многозначительные паузы, назидательно произнес мой неожиданный наставник.

Зато я — русый, а ты — черный, — в том же ритме возразил я.

А при чем здесь это?

Правильно! Ни при чем, как и то, кто и сколько здесь отработал. Если на свалке нельзя курить — значит, нельзя курить ни-ко-му. А если кому-то можно, значит, можно всем. А если ты с этим не согласен, то я сейчас иду к директору и прошу его быть арбитром в нашем споре…

Ты что, дебил? — Саша зло отбросил окурок, схватил лопату и зашагал прочь.

Я — моряк, Саша! — прокричал я ему вслед. — А у нас на флоте ваша армейская дедовщина не приветствовалась.

Внимательно слушавший наш разговор Юра поднял вверх большой палец…

Первый рабочий день оказался непродолжительным: как только стало смеркаться, опустела контора, а немного погодя и Марина, наскоро переговорив с мастером второй смены, дала команду — домой.

Оказавшись в общежитии и не зная, чем заняться, я решил постирать покрывало со своей кровати и шторы с окна. Включив стиральную машину и взяв у Юры маленький топорик, я принялся отбивать лед со ступенек наружной лестницы. Закончив работу и достав из машинки постиранные вещи, я отправился в сушилку, но там все веревки оказались занятыми чьим-то уже пересохшим бельем. Пошел по комнатам выяснять чьим. Поиски привели меня в комнату Саши и Марины — они сожительствовали. На мою просьбу освободить веревки Марина принялась терпеливо объяснять мне:

Понимаешь, это Сашины веревки…

В каком смысле?

Ну, это он их нашел и привязал…

Молодец Саша, но ваше белье уже пересохло…

Неважно. Хочешь посушить свои вещи — натяни свои веревки. Понял?

Не очень. А если я сейчас почистил нашу лестницу, так теперь по ней никто, кроме меня, и ходить не может?

А тебя никто и не просил чистить лестницу. Согласен?

Нет конечно. В общем, я вижу, нужно срочно звонить Пете, чтобы он объяснил мне правила поведения и проживания, пока я еще во что-нибудь не вляпался.

Я круто развернулся и зашагал в свою комнату. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как меня обогнала стремительно рванувшая с места Марина, зло бросившая на ходу:

Не треба звонить Пете…

Вечером, во время телефонного разговора с женой, я между прочим заметил:

Вуди Аллен как-то сказал, что провести вечер в компании страхового агента — испытание похуже смерти. Интересно, что бы он сказал, пожив и поработав в компании закарпатцев?

Но как бы там ни было, в деревне в двадцати километрах от Праги, на работе и после нее пребывая в окружении закарпатцев, выбирать круг общения мне не приходилось, поэтому единственным достойным собеседником для меня мог быть только я сам. На этом и успокоился.

В самой деревне не было ничего примечательного: старая церковь с постоянно запертой дверью, пруд («рыбник»), небольшой магазин, почта, сельская администрация и футбольное поле. Да еще под нашей общагой располагались конюшня и «Кони-бар». Добавьте к этому два-три десятка жилых строений — и перед вами полная картина деревни Турско. Окружающие деревню поля, разделенные жиденькими перелесками и рощицами, тоже не вызывали у меня никаких возвышенных чувств. И если не считать еженедельных поездок в Прагу за продуктами, то наиболее интересным было время, проведенное на работе.

 

(Окончание следует.)

 

 

* Продолжение. Начало см. «Сибирские огни», 2018, № 9.