Колумб Севера

Имя Николая Николаевича Урванцева, замечательного полярного исследователя, геолога и геодезиста, безусловно, стоит в одном ряду с такими великими именами первооткрывателей Арктики, как Руал Амундсен, Фритьоф Нансен, Роберт Пири, Георгий Седов, Эдуард Толль, Владимир Русанов и другие. И если практически все эти великие полярники имели целью лишь достижение какого-то объекта или даже географической точки (например, Северного полюса) с тем, чтобы утвердить свое имя на географической карте мира, то главной целью Н. Н. Урванцева всегда была разведка полезных ископаемых, нужных его стране. Во всех своих опасных путешествиях он не только наносил на карту новые земли, но и исследовал все возможности для использования открытых им богатств на благо своей страны, своего народа.

Все свои путешествия, даже самые фантастические, полные неожиданностей и, казалось бы, непреодолимых трудностей, Урванцев тщательно просчитывал и скрупулезно готовился к ним. Никогда и ничего не делал он сам и его соратники по нелегкому, часто смертельно опасному труду «на авось». В его экспедициях всё до последней мелочи всегда бывало четко взвешено и продумано: снаряжение, оружие, одежда, провиант, транспорт, но главное — состав команды. Всегда рядом с Николаем Николаевичем в его экспедициях трудились такие же, как он, отважные, профессиональные, талантливые и надежные люди.

Я имел счастье не только лично знать Николая Николаевича Урванцева, но даже принимать его у себя дома. В начале 80-х годов у нас в Академгородке, в Институте геологии и геофизики СО АН, один из моих близких таймырских друзей Лев Васильевич Махлаев¹ защищал свою докторскую диссертацию. И оппонентом на этой защите у него был доктор геолого-минералогических наук, профессор Николай Николаевич Урванцев, может быть, самый большой знаток геологии Таймыра.

В то время у нас в стране широким фронтом развернулась «борьба за народную трезвость». «Трезвятники», как тут же нарек народ активистов этого движения, проникли едва ли не во все сферы тогдашней жизни, в том числе и в государственные, партийные и научные. Поэтому устраивать традиционные банкеты после защиты диссертаций начальством в ту пору категорически не рекомендовалось. Однако ученый люд никак не хотел мириться с этим запретом и умудрялся находить разного рода лазейки для того, чтобы его обходить. Вот я и предложил Льву Махлаеву устроить у меня дома, вместо традиционного банкета, вечер теплых «таймырских воспоминаний». Мое предложение было с радостью принято, тем более что я пообещал, что на столе у нас будут стоять исключительно таймырские кушанья, а также только таймырские напитки.

Надо ли говорить, что за столом у нас «царил» сам «патриарх таймырской геологии», у которого, несмотря на преклонный возраст, оказалась прекрасная память и удивительное чувство юмора.

В самом конце застолья один молодой восторженный аспирант-геолог вдруг спросил Урванцева:

— Скажите, Николай Николаевич, вот вы — первооткрыватель норильских углей и руд, фактически Колумб Таймыра и Северной земли, человек-легенда, подаривший нашей стране столько богатств и способствовавший ее могуществу. А как с вами обошлась эта неблагодарная страна?! Нет, я знаю, сейчас вы полностью реабилитированы, вам вернули все ваши награды, звания, ордена и даже наградили новыми. И все-таки: что вы чувствуете теперь, после того, как с вами так обошлись? Как себя ощущаете?

Урванцев усмехнулся и ответил:

— Знаете, молодой человек, я ведь глубокий старик, родившийся в XIX веке и учившийся в Томском технологическом институте еще до революции. Я хорошо помню прежние времена и разные удивительные истории, случившиеся в то время. Вот одна из них.

При дворе императора Николая II служил министром двора барон и граф Владимир Борисович Фредерикс. И была у него дочь, довольно-таки перезрелая барышня, да к тому же еще и с очень неудачными внешними данными. В связи с этим выйти замуж было ей весьма проблематично. И вдруг стал ухаживать за нею какой-то красавец-гусар. То ли он на деньги будущего тестя позарился, то ли намеревался с помощью родственных связей карьеру себе выстроить, бог весть. Дело уверенно шло к свадьбе, но в последний момент расчетливый гусар от выгодной женитьбы отказался (как видно, уж очень страшна была его избранница) и бежал за границу, опасаясь гнева могущественного отца невесты.

Скандал при дворе вышел чрезвычайный, тем более что неудачливая невеста вскоре стала ходить с весьма округлившимся животиком. Безутешный отец кинулся в ноги к царю-батюшке с просьбой помочь в приключившейся беде. Царь вошел в положение своего министра и выдал оскандалившейся невесте справку следующего содержания: «Такую-то барышню (фамилия, имя, отчество, звание) считать девственницей». Далее подпись, печать, выходные данные — словом, все как положено. Так что теперь бывшая невеста могла этот государственный документ предъявить кому угодно в свое оправдание. Вот приблизительно такая же история вышла в нынешние времена и со мной.

Впервые я услышал это имя — Николай Николаевич Урванцев — в далеком 1963 году в только начинавшем тогда строиться Академгородке от своего друга геолога Сергея Леонидовича Троицкого, который с семьей переехал на постоянное место жительства и работы в Сибирь из Ленинграда. А прежде Сергей работал ученым секретарем в НИИГА. Там он близко сошелся с Николаем Николаевичем, и они стали дружить семьями.

Сергей Троицкий целью своей жизни поставил выяснение вопроса, кто в течение многих лет упорно и яростно писал доносы на Урванцева в НКВД. Молодой ученый секретарь досконально разобрался в этом мерзком деле и свои обвинения документально подтвердил, ознакомив с ними геологическую общественность и все «полярное братство».

Как известно, Н. Н. Урванцева в первый раз арестовали «по политическим мотивам» 11 сентября 1938 года, но вскоре освободили «за недоказанностью обвинения». А он к тому времени, между прочим, был не только выдающимся геологом и геодезистом, открывшим богатейшие месторождения на Таймыре и Северной Земле, но и доктором геологических наук, заместителем директора по науке Арктического института, полярником, знаменитым на весь мир, награжденным к тому же орденом Ленина.

На свободе пробыл Урванцев недолго — 3 марта 1939 года последовал его вторичный арест. Теперь уже без каких-то там смутных «мотивов», а конкретно «за вредительство и участие в контрреволюционной организации». И 11 ноября 1939 года он был осужден Военным трибуналом Ленинградского военного округа на 15 лет ИТЛ по ст. 58 УК РСФСР, пп. 7 и 11. Однако 22 февраля 1940 года по неизвестным мне причинам произошел пересмотр этого дела и прекращение его «за отсутствием состава преступления», а также полная отмена приговора, включавшая «возвращение прежде осужденному всех его званий, должностей и наград».

И вновь недолго жил и работал на свободе Н. Н. Урванцев — 11 сентября 1940 года последовал третий арест. А следом, 30 декабря 1940 года, — и приговор, вынесенный Особым Совещанием при НКВД СССР по обвинению в «участии в антисоветской вредительской организации»: 8 лет ИТЛ с зачетом отбытого срока.

Справедливости ради отмечу, что уже в 1943 году Н. Н. Урванцев был «расконвоирован» и даже руководил геологическими поисковыми работами, двигаясь по реке Пясине и ее притокам, а также в районе шхер Минина на моторной шлюпке. Ну, а 3 марта 1945 года зэк Урванцев был полностью освобожден из-под стражи и назначен старшим геологом геологического управления Норильского комбината, впрочем, без права выезда из Норильска и проживания в других городах нашей страны.

Как и следовало ожидать, вскоре после смерти Сталина Николай Николаевич Урванцев был полностью реабилитирован по всем своим судимостям. В чем, я считаю, несомненно была заслуга и моего друга Сергея Троицкого.

Огромной удачей всей моей жизни стало первое путешествие на Заполярный Урал, севернее Константинова Камня, на мистическое озеро Ямын-Лор, где расположены погребальные капища ямальских ненцев, в составе отряда «четвертичников»². Этим отрядом как раз и руководил тогда Сергей Троицкий. Я был там отрядным рабочим, то есть поваром (это прежде всего!), охотником, рыбаком и вообще человеком, отвечающим за жизнеобеспечение отряда. Впоследствии я побывал с Сережей Троицким на восточном берегу Карского моря, на полярной станции «мыс Мааре Сале»; на полярной базе НИИГА «Усть-Тарея»; на реке Пясине; в шхерах Минина и других знаменитых местах, связанных с личностью Н. Н. Урванцева. И во всех наших путешествиях едва ли не каждый день Сергей рассказывал нам об этом великом геологе и человеке, которого считал своим дорогим старшим другом и лучшим наставником.

К сожалению, Сергей Леонидович Троицкий рано ушел из жизни, и свои путешествия по Ямалу, Таймыру, Заполярному Уралу, северо-западной Якутии и другим заветным местам Крайнего Севера я продолжал уже с его учениками, а потом и с другими геологами, друзьями друзей моего покойного друга. На многих базах знаменитых геологических НИИ, где нам приходилось ожидать либо заброски в поле, либо, наоборот, возвращения домой после тяжких полевых работ, я нередко слышал воспоминания геологов, лично знавших Николая Николаевича и работавших с ним. Впрочем, чаще это бывали лишь пересказы историй о нем, изложенные своими словами геологами новых поколений, пришедших в Арктику. Тем не менее имя Николая Николаевича Урванцева, к тому времени получившего у геологов неофициальный титул «Колумб Таймыра», знали практически все.

Истории приключений «Колумба Таймыра», изложенные в этих пересказах для слушателя, незнакомого с личностью Урванцева, казались беспросветным враньем, которое хотелось оборвать суровым возгласом: «Будет врать-то!» Ибо даже представить себе такие приключения часто бывало просто невозможно. Однако в основе всех их всегда лежала чистая правда, часто приукрашенная, конечно, различными прихотливыми подробностями от рассказчика. Вот некоторые из них, самые яркие, на мой взгляд. Помню, как в хатангской «Индии»³ впервые услышал я рассказ о том, как в 1919 году Верховный правитель России адмирал А. В. Колчак разыскал в Томске молодого геолога Николая Урванцева и послал его на Западный Таймыр, к устью Енисея, на разведку месторождений каменного угля. При этом он выдал своему посланнику мандат следующего содержания: «Все приказы предъявителя сего исполнять как мои собственные. Верховный правитель всея России адмирал А. В. Колчак». Колчаку уголь в этом районе позарез нужен был для того, чтобы заправлять им корабли Антанты с оружием и войсками, идущие на помощь Белому движению.

Геолог Урванцев разведал богатейшие запасы прекрасного каменного угля и в 1921 году с этой радостной вестью явился в один из северных поселков Красноярского края: то ли в Дудинку, то ли в Игарку, то ли даже в Енисейск. В это время Гражданская война в Сибири уже закончилась и к власти почти повсеместно пришли большевики. Беднягу адмирала (кроме всего прочего, еще и знаменитого полярного гидрографа, сподвижника Эдуарда Толля, а также героя русско-японской войны) давно уже «шлепнули» в Иркутске на льду Ангары, но Урванцев ничего об этом, конечно же, не знал. Он, как обычно, предъявил тот самый мандат, которым Колчак давал ему ничем не ограниченные полномочия, и, разумеется, тут же был взят под стражу.

Большая удача, что Николая Николаевича сразу же не поставили «к стенке», а в связи с сугубой важностью отправили под конвоем в Москву, на личный допрос к Ф. Э. Дзержинскому. «Железный Феликс» проговорил с молодым геологом то ли шесть, то ли даже восемь часов кряду, после чего выдал ему мандат приблизительно такого же содержания, но уже за своей подписью. И затем вновь отправил его на Таймыр разведывать полезные ископаемые, необходимые молодой Советской республике.

Или вот еще один рассказ, который я слышал в крошечном поселке Усть-Тарея, где речушка Тарея впадает в великую таймырскую реку Пясину. Там в прежние времена размещалась база НИИГА, и там услышал я рассказ о том, как Николай Николаевич во второй (и последний) раз женился. Итак, рассказывали, что, отправляясь поздней осенью 1923 года последним пароходом вниз по Енисею в район Норильска на свою вторую зимовку, в ресторане Красноярского речного вокзала Урванцев бурно отмечал с друзьями «отходную», как это принято у полярников и моряков. А рядом, в том же ресторане, гуляла свадьба. И Николай Николаевич начал очень громко, так, чтобы его речь слышала невеста, рассказывать о Таймыре, о прекрасном Заполярном Севере, о том, как они нашли почту Амундсена, а также о других своих необыкновенных приключениях. Дело кончилось тем, что прямо из-под венца, в подвенечном платье, невеста бежала в Норильск, где и зимовала потом с ним всю его вторую зимовку 1923—1924 гг. Впоследствии Елизавета Ивановна (та самая невеста) стала его верной спутницей на всю жизнь. И даже в мир иной они отошли с разницей всего лишь в 43 дня.

В поселке Валек, в аэрогидропорту «Норильск», на бывшей перевалочной базе Норильлага, я не раз слышал рассказы о двойной жизни зэка и главного геолога Норильского горно-металлургического комбината (в одном лице) Николая Николаевича Урванцева. О том, как каждый день в восьмом часу утра вели его в общей колонне прочих зэков на работу. На месте своей службы он переодевался в «цивильный» костюм и заходил в свой персональный кабинет. Рассказывали, что был у него даже свой собственный вохр-конвоир, который весь день сидел с винтовкой у дверей и сторожил своего удивительного подопечного. А кроме того, была у знаменитого зэка якобы и своя секретарша, которая приносила ему чай с лимоном в серебряном подстаканнике. Но ровно в восемь вечера каждый день вставал он из-за стола и вновь переодевался в «зэковскую робу», с тем чтобы, сложив руки за спиной, под конвоем опять отправиться к нарам и параше.

Таймырские геологи рассказывали мне, что, когда в 1922 г. стало известно о том, что Урванцев со своим знаменитым проводником Никифором Бегичевым⁴ нашли почту Амундсена, король Норвегии Хокон VII якобы публично объявил, что готов заплатить любые деньги за то, чтобы эта находка была передана в Норвегию. Попутно замечу, что Никифор Бегичев — это известный землепроходец, мореплаватель и исследователь Арктики. Памятник ему (работы скульптора Аделя Абдрахимова) стоит теперь в заполярном поселке Диксон. Бегичев служил боцманом на шхуне «Заря» Русской полярной экспедиции Академии наук под командованием Эдуарда Толля (1900—1902). Но вернемся к рассказу о геологе Н. Н. Урванцеве и его отношениях с королем Норвегии Хоконом VII. Получив такое предложение от монаршей особы, Урванцев (напомню, человек «низкого», купеческого сословия) якобы обратился к монаршей особе с гневным открытым письмом, суть и смысл которого были приблизительно таковы: «Как смеете вы, милостивый государь, торговаться со мной в этом вопросе? Я порядочный человек! И если мне случайно удалось найти корреспонденцию, адресованную на чье-то имя, как честный человек я готов переслать ее адресату, которому она, в сущности, и предназначалась. И ни на какую плату за это я не претендую! И никаких денег не возьму». Получив от геолога Н. Н. Урванцева почту Амундсена, сопровожденную таким ответом, король Норвегии Хокон VII величественно поблагодарил его и попросил принять в подарок именные золотые часы, которые тот так же величественно принял. Впоследствии на одной из пересылок Аклага⁵ Николай Николаевич обменял эти часы на килограммовую банку свиной тушенки, о чем вспоминал потом как об одной из самых удачных сделок в своей жизни.

Таким потрясающим воспоминаниям, рассказам и байкам о Николае Николаевиче Урванцеве (якобы абсолютно достоверным), где удивительные, хотя и очень сомнительные подробности тесно переплетаются с не менее удивительной правдой жизни, не было конца. Мне давно хотелось написать настоящую, реальную биографию этого великого, даже фантастического человека и путешественника, тщательно отделив зерна от плевел. Много лет это искушение не давало мне покоя. И вот, наконец, я осуществил это свое желание, несмотря на всю сложность и даже сомнительность этой акции. Ибо, как сказал в свое время Анатоль Франс: «Лучший способ избавиться от всякого искушения — поддаться ему».

Как я это делал? Прежде всего, там, где это было возможно, я опирался на документальную основу, а также на рассказы своих знакомых полярных геологов из числа тех, кому я безусловно доверял. Сюда же относятся и подборки биографических вех удивительной жизни Николая Николаевича, во множестве изданные в конце прошлого тысячелетия и начале нынешнего, как официальные, так и собранные энтузиастами «Мемориала», а также теми, кому дорога память о великом первооткрывателе. Ну и, конечно, моими главными путеводителями и помощниками в этой работе были книги самого Н. Н. Урванцева о его путешествиях, изданные в разные времена в разных издательствах нашей страны⁶.

Мне нравится проза Урванцева — четкое, информативное, лишенное особых художественных красот письмо, когда едва ли не за каждой фразой видна личность автора, его воля, ум, благородство, желание непременно добиться поставленной цели, несмотря ни на что. В прозе писателя Н. Н. Урванцева почти нет прилагательных, главными «действующими лицами» его письма являются глаголы, то есть слова, описывающие действия. Что, впрочем, никак не умаляет интереса читателя, ибо правда жизни, обаяние факта часто бывают гораздо сильнее любых стилистических красот. Читая книги Урванцева, я отчетливо представлял себе, каких трудов стоило ему не касаться тех тем, событий и реальных персонажей, которые, он знал это, никак не устроят «литературоведов в штатском», — и вместе с тем остаться правдивым, точным и порядочным автором. К сожалению, далеко не всегда это ему удавалось. Однако, не стоит забывать о том, в какие времена жил, работал и писал свои книги наш герой.

Да, в своих книгах он не только ни разу не упомянул об адмирале А. В. Колчаке (это-то как раз понятно), но ни словом не обмолвился, скажем, и о своем тогдашнем друге Александре Сотникове. А ведь именно он пригласил будущего первооткрывателя Норильска Н. Н. Урванцева в его первую экспедицию в те самые «заповедные места», где еще с дореволюционных времен стоял заявочный столб с затесом, на котором было вырезано: «С. 1915 сент. 9»⁷. И это была реально зарегистрированная заявка на богатое месторождение прекрасного угля, которое они вместе должны были «открыть». Но А. А. Сотников впоследствии стал одним из лидеров енисейского казачества и был расстрелян большевиками в 1920 году... И еще много раз в своих книгах Н. Н. Урванцев был вынужден умалчивать многие важнейшие детали своей жизни и работы, а также имена своих сподвижников только потому, что они были «идеологически неверными» и не устраивали официальные советские органы.

«Когда смотришь на прошлое с высоты прожитых лет, становится понятным, что только очень ограниченный человек может ставить в вину службу — верой и правдой! — кому бы то ни было. Не искупить только безвинно пролитой крови», — так ответил Н. Н. Урванцев на вопрос какого-то ретивого тележурналиста в телевизионном интервью.

Возвращаясь к своему детищу, к этой книге о великом человеке, с которым по щедрости своей меня свела когда-то судьба, я заявляю, что очень доволен тем, что все те трудности, о которых я говорил выше, мне все-таки как-то удалось преодолеть. И правдивая, а также достоверная биография Николая Николаевича Урванцева явилась в свет. По крайней мере, автор очень надеется, что именно таким образом отнесется к ней читатель.

Евгений Вишневский

Предисловие к книге:

Вишневский Е. В. Колумб Севера. Николай Николаевич Урванцев. — Новосибирск : Свиньин и сыновья, 2022.