Химеры русского патриотизма

Только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни.

А. Островский

 

Два года назад мне довелось побывать на семинаре критики, проходившем в рамках одного из молодежных литературных фестивалей. Обсуждаемые тексты были разными, какие-то — более удачными, какие-то — менее, но одна работа запомнилась надолго...

Это была не парочка статей, как у остальных участников, а целая книга, изданная при содействии местного университета культуры. Тексты в ней были достаточно однообразны, при этом путеводной звездой сияло слово «традиция» — качество любого поэтического произведения (а это была именно критика поэзии) поверялось тем, продолжает ли оно «традиции классической русской литературы», правда, что есть это припечатывающее понятие и каковы его границы — ни на одной из многочисленных страниц не уточнялось. До момента обсуждения этой работы «старший» мастер отзывалась о произведениях участников сдержанно, а тут будто сработал сигнальный механизм — и заплелись кудрявые речи о глубоком понимании сути поэзии и бережном сохранении традиции! Качество это, надо понимать, родовое: ведь мы разбирали книгу дочери мастера. Но в данном случае важнее другое — на злополучный вопрос о том, что же все-таки такое традиция, после обсуждения ответа так и не нашлось. И звезда продолжила сиять, помаргивая маячком вдали…

И ведь сколько таких «маячков» в патриотической литературе! Несомненно, делить поэзию на патриотическую и либеральную — затея непродуктивная, поэзия и настоящая литература вообще выходят далеко за рамки политических убеждений. Другое дело — литературный процесс, который четко разделен и в котором негласно установлено, что есть журналы либеральные («Новый мир», «Знамя», «Дружба народов»), а есть патриотические («Наш современник», «Москва»); есть совещания молодых писателей либеральные («Липки», семинары Союза писателей Москвы), а есть — созданные им в противовес патриотические (совещания Союза писателей России); и, наконец, есть союзы либеральные (Союз писателей Москвы, Российский союз писателей), а есть патриотические (Союз писателей России). Конечно, в жизни всегда присутствует вариативность: молодой автор из противоположного лагеря на совещаниях может обсуждаться, может даже напечататься в чуждом по убеждениям журнале, да и из 8 000 членов Союза писателей России вряд ли абсолютно все являются убежденными почвенниками, но, если говорить о генеральной линии перечисленных журналов, организаций и мероприятий, — она всегда одна и хорошо просматривается.

И можно сколько угодно мечтать о художественном единстве и общности литературного процесса, но... Факт остается фактом.

* * *

Вот, например, недавний литературный «скандал»: у Совета молодых литераторов конфликт с руководством Союза писателей России, отцы против детей, — а начинается все с того, что на совещание зовут в качестве мастеров в том числе и писателей «либеральных», причем в то же время обсуждается возможность запрещения членства в альтернативных творческих союзах. Словом, Союз писателей России демонстрирует по отношению к оппонентам жесткую позицию, что, с одной стороны, можно понять: патриотам есть что терять, за их спинами — глыбы, великие писатели, оставившие в наследство систему, Союз, в фундаменте которого заложена высокая патриотическая идея, объединяющая прошлое и настоящее, — за это, действительно, стоит бороться. Но, с другой-то стороны, чем драгоценнее духовное завещание, тем более бережно следует к нему относиться…

Градус противостояния повышает еще и то, что Союз писателей России — самое крупное из ныне существующих писательских объединений: в его составе более 8 000 человек. Формально у Союза нет своего сайта, но есть два интернет-портала, где организация размещает свои официальные документы и отчеты о деятельности, — «Российский писатель» (под редакторством прозаика и публициста Николая Дорошенко) и сайт газеты «День литературы» (его ведет и модерирует поэтесса Валентина Ерофеева). Оба сайта практически непрерывно обновляются — а в потоке рукописей то и дело вспыхивают те самые «маячки», знаки принадлежности, символы того, что автора можно считать «своим». Не знаю, происходит ли это сознательно, искренняя ли это убежденность и полнота чувств или конъюнктура и стратегия, однако иные тексты порой вызывают оторопь; но поскольку данный сегмент литературного процесса организован по принципу субкультуры соответствия, то для хорошо знакомого и близкого здесь всегда найдется ласковое слово...

Сейчас, пожалуй, не найти более комментируемых литературных сайтов, чем «Российский писатель» и «День литературы». Несколько лет назад я и сама была внутри процесса, вела колонку на «РП», с энтузиазмом отвечала на комментарии к ней и верила в лучшее. Но потом начала оглядываться вокруг — и оказалось, что литераторы с однообразной высокопарностью хвалят и приветствуют друг друга, пишут друг другу поэтические посвящения, ходят друг к другу на поэтические вечера, вручают друг другу премии, но из этой цепочки взаимодействий выпадает читатель. Бурливое и населенное литературное пространство замкнуто берегами и, хотя кажется себе океаном, на деле является лишь озером.

В современном Союзе писателей России состоит немало авторов, чьи произведения хочется читать и осмысливать — например, прозаики Вера Галактионова, Виктор Лихоносов, Петр Краснов, поэты Ольга Фокина, Марина Струкова, Светлана Сырнева и другие. Но на «РП» и «ДЛ» можно встретить только публикации С. Сырневой, остальные же никак не участвуют в активной деятельности порталов, дружественных Союзу. Там все больше — нескончаемая вереница рукописей, сводящихся к набору патриотических штампов, о которых и пойдет речь далее.

Энциклопедия русских деревьев

Есть такое расхожее ироническое мнение, что почвенники пишут сплошь про березки да про осинки. Да, пишут про березки и осинки в том числе, но вообще-то — про разнообразный и сложный мир! При этом многие упоительно слагают стихи в лирической неге, примеряя образ С. А. Есенина, скорее даже — натягивая его на себя, подлаживаясь под образцы, старательно зарисовывая жизнь туповатым грифелем, словно следуя замызганному рецепту, где перечислены составляющие «истинно русского стиха»: светящаяся/звенящая береза (1 шт.) + осина (1 шт.) + ива (1 шт.) + запах сирени по весне (разлит в воздухе) + рожь (много, колосится) + волосы ржаные (чем больше, тем лучше). У некоторых возможности художественной изобразительности на этом исчерпываются, у иных — простираются далее, устремляясь за окоем...

Выразительный иллюстративный пример первого рода — поэзия Сергея Бударина, в которой и волосы — ржанее некуда:

Я бежал в родные степи

Под гуденье звезд златых.

Да сдувало ветром кепи

У меня с волос ржаных¹.

И береза звенит:

С весною новой не увижу

Твои поля под звон берез

И облаков резную крышу,

Забитую гвоздями звезд.

И сосны стонут:

Сосны глухими рядами

Стонут на диком юру.

Хвойными держат руками

Месяц в гудящем бору.

 

Да ива плачет:

 

Что ж ты расплакалась, ива,

Голову низко склоня?

Говором нежным прилива

Речка встречает меня.

 

Эх, Русь разливанная, разудалая, бежать бы босиком по травушке! Да только что ж такая маленькая она, ограниченная рядом определенных природных явлений? Получается наборная механика, скоропись социологически выделенных образов, которые точно сработают. Василий Попов, коллега Сергея Бударина, работает в схожей поэтической манере, но есть добавочный элемент: подключаются животные.

Березовый мотив:

Лес наш не высокий,

Редкий лес.

На березу сбоку

Бурундук залез.

Меняем березу на осину, а бурундука на муравья:

По коре сосны шершавой

Муравей ползет на небо.

У сторожки обветшалой

На крылечке крошки хлеба.

Продолжим упражняться в применении рецепта — в зарисовках Алексея Полуботы. Березки произрастают и в стихотворении о Соловках:

Утихает в сердце ветер хлесткий.

За дерзанья, Господи, прости.

Низкие согбенные березки,

Словно сестры на моем пути.

И в зарисовке про самосожжение:

Померкло золото берез.

И гладь реки блестит суровей.

К воде приникнув, черный пес

Лакает небо в сгустках крови.

 

Да и просто так, чтоб было:

 

А в березовых рощах

молодые грибы.

Как хотелось бы проще

в этой жизни мне быть.

 

В произведениях же поэтов старшего поколения береза, становясь символом величия России, позволяет выйти на более высокую патриотическую ноту — вот, например, стихотворение Николая Беседина, лауреата премии «Российского писателя» в номинации «Поэзия»:

 

Опять о древнем ремесле,

О бранном деле вспоминая,

Я приношу поклон земле

И говорю ей:

— Ты святая!

О, сколько лиха пронеслось

Над ветровым твоим раздольем,

А все не меркнет свет берез,

И не скудеет хлебосолье.

 

А вот как по тому же рецепту готовит духовную пищу Леонид Петухов:

 

Коснусь щекой березки белой,

Рукой нательного креста,

И, чтобы мир осатанелый

Меня своим считать не стал,

Шепчу молитву Богу неба:

«Прости нас, Господи! Спаси!

Большой любовью! Малым хлебом!

И правдой праведной Руси».

 

Словом, в эту игру можно играть еще долго... Кстати, ничего не имею против берез, осин — деревья прекрасные, и стихотворений про них немало написано хороших, даже гениальных. Но в приведенных произведениях зачастую можно было бы подставить название любого другого растения — главное, чтобы укладывалось в размер! — и мало что изменилось бы.

Необязательность поэтического образа, использование его для демонстрации принадлежности к определенной литературной традиции — действие скорее политическое, нежели поэтическое. Даже эпитеты рядом с многострадальными березами повторяются из стихотворения в стихотворение, будто так должно быть и по-другому писать просто нельзя. А ведь это поверхностное поэтическое впечатление, первое, что приходит на ум из предыдущего опыта чтения.

Растительная математика не допускает вариативности: другими деревьями процитированные поэты в своих подборках почему-то вдохновиться не могут. А чем им не угодила, скажем, пихта? Или вот лиственница — чем не поэтическое дерево?

Но, как заявляет в одном из стихотворений А. Полубота: «Теперь я русский человек, / До основанья русский!» И, судя по этим подборкам, у поэтической русскости, заявленной здесь, есть строго определенные переменные.

Уже слышу возражения: да цитаты же просто вырваны из контекста, так можно любого поэта «разложить»! Но попробуем сыграть в знакомую игру со стихотворениями «тихих» лириков — ничего не получится...

У Владимира Соколова — сильный визуальный образ, образ времени, формальная находка составной рифмы, легко считываемая литературная отсылка:

 

Знай, черный ворон каркает в лесу.

Не «никогда», а «навсегда» вопит он.

Поскольку плохо, видимо, воспитан.

Сосну заденет, мглой веков пропитан,

Сосна роняет иглы и росу.

 

В сюжетном стихотворении Анатолия Жигулина береза становится символом победы жизни над смертью, природы — над топором:

 

Береза старая жила,

Упрямо почки распускались.

На ветках мертвого ствола

Сережки желтые качались!..

 

Нам кто-то после объяснил,

Что бродит сок в древесной тверди,

Что иногда хватает сил

Ожить цветами

После смерти…

 

У Николая Тряпкина березовая роща — пространство детства, место, куда всегда можно вернуться и почувствовать себя настоящим человеком:

 

Промчатся года лихолетий,

Развеется пепел и дым,

И снова мы выйдем, как дети,

К березовым рощам своим.

 

А в хрестоматийном стихотворении Николая Рубцова простыми словами выражено общее чувство — ностальгии, тоски по дому, любви:

 

Я люблю, когда шумят березы,

Когда листья падают с берез.

Слушаю — и набегают слезы

На глаза, отвыкшие от слез.

 

Ни у кого из современных классиков русские деревья не выступают в качестве идеологического костыля, ведь поэтический образ всегда обоснован, неслучаен, не разнимаем, а когда он всего лишь фрагмент рецепта — это сразу видно.

Поэтический конкурс к 75-летию Победы

В год 75-летия Победы пространство «Российского писателя» и «Дня литературы» заполонили подборки на военную тему. Это нормальная практика, обычно к знаменательной дате журналы формируют специальные номера, а сайты публикуют ряд тематических материалов, но в этом году юбилейных текстов на «РП» и «ДЛ» было столько, что создалось впечатление, будто проводится какой-то конкурс наподобие школьного (коих по всей стране в этом году тоже было достаточно), где заданы условия и номинации, а ты должен «встроиться» в одну из них.

Дети чаще всего пишут стихи на эти конкурсы специально, и для них это оказывается крайне полезно: в процессе школьники начинают интересоваться своими предками-героями, собирают информацию, глубже погружаются в историю Победы. Но одно дело — дети и подростки, а другое — профессиональные писатели…

Когда берешь большую тему, на которую до тебя уже блестяще высказались предшественники и даже участники событий (Николай Старшинов, Сергей Орлов, Александр Яшин, Ольга Фокина, Юлия Друнина и многие другие), существует одно категорически важное условие — у автора должно быть что сказать. Иначе, в отсутствие художественного высказывания, стихотворение превращается в профанацию и китч.

И раз уж подобие негласного конкурса было, а номинации и условия читателю не сообщили, придется постараться угадать их, исходя из текстов…

Первая и самая обширная категория — случайные слова о великой Победе. Условия: необходимо написать на военную тему произведение, где бы присутствовало максимально нелепое слово и/или словосочетание, заставляющее читателя остановиться и крепко задуматься над стихотворением. Это с успехом удается Нине Волченковой в обширной юбилейной подборке «Солдатам Победы»:

 

Колодец, переполненный народом,

Где было много ключевой воды,

В ней болью отдается год за годом,

Как будто новой ждет она беды.

Бадья большая опускалась мерно,

Звериный хохот в форме полевой…

Штрихи войны всегда закономерны,

Но как жить в сердце с точкой

болевой?

 

Стихотворение называется «Колодцы-могилы», и по заглавию явствует, что в нем речь идет о… колодцах-могилах. Сам текст произведения рисует сюрреалистические картины: в некоем колодце много народу, а также ключевой воды, которая ждет беды, и в ней нечто отдается болью; затем в колодец опускают «бадью большую», наполненную пустой полевой формой, изнутри разрываемой «звериным хохотом». «Ударная» концовка наводит нас на философские размышления: штрихи войны закономерны, а болевая точка в сердце несовместима с жизнедеятельностью.

Каким образом изначально трагическая тема братской могилы превращается в неловкие строки с комическим эффектом? Думается, все оттого, что автор просто задался конкретной целью написать «и про это в том числе», а не естественно, через выстраданное и воспринятое впечатление пришел к опорному образу стихотворения. Для того, чтобы понять, о чем идет речь, обязательно нужно прочитать заглавие: в общем-то, именно оно наиболее полновесно выражает основную мысль…

А вот — стихотворение Валерия Сухова «Полынь в снегу» из подборки «И эхо боли отдается…», в котором он пишет о пехоте, что «полегла… в декабре сорок первого года» под Москвой. Завершается стихотворение такими строчками:

 

Не жалел Верховный народу.

Шли в огонь новобранцы сходу…

В черном небе звезда зажглась.

И вмерзали солдаты в наст.

Пули в поле тела отпели.

Схоронили в снегу метели.

Вьюги вдовий оплакал вой.

И хранит полынь их покой.

 

…И будто автомобиль с разгону врезался в стену. Засбоило, и весь пафос стихотворения разбился о брошенное впопыхах «и вмерзали солдаты в наст» (в ледяную корку, образующуюся после оттепели). Так же торжественно Сергей Дмитриев в соседней подборке в «Дне литературы» зачинает стихотворение «День Победы»:

 

Уходят строем ветераны

Туда, где ангелы их ждут,

И где болеть не будут раны,

И где появится… уют.

 

Согласитесь, неожиданно? Уют... Уютные небеса с чашечкой чая и теплым пледом… Еще пример обратного эффекта от небрежного словоупотребления — стихотворение Геннадия Смирнова «Отцу и дяде посвящаю»:

 

Отец мой призван был в семнадцать,

в сорок третьем,

Когда под Курском немцам

всыпали под зад.

Из всей большой семьи ушел

он третьим,

А раньше был отец и Шурка,

старший брат.

<…>

В конце его войны был Кенигсберг,

Где получил он разрывную пулю в ногу,

Позволившую взять над смертью верх,

Но показавшую в госпиталя дорогу…

 

Одна из самых обширных подборок к 75-летию Победы — «Май сорок пятого — особый» Григория Блехмана. Здесь всё — случайность: условные солдаты, расплывчатые контуры фронта, нечеткие лица. Вот один из текстов:

 

Война пришла к нему с изнанки,

Где, в добавленье всех невзгод,

В его петлицы лейтенанта

Вмешался сорок первый год.

<…>

А лейтенант, лишенный взвода,

Отправлен рядовым в штрафбат.

Но и от этого исхода

Не смог понять — кто виноват.

 

Так и узнал войну с изнанки,

Где, в добавленье всех невзгод,

В его петлицы лейтенанта

Вмешался сорок первый год.

 

Почему с изнанки, каких невзгод, как сорок первый год «вмешался» в петлицы лейтенанта и почему этот вывернутый оборот так понравился поэту, что он решил повторить его в конце, — бог знает...

Первостепенная задача любого автора — выработать язык. Чистый, ясный, грамотный. А псевдолитературное косноязычие способно только нанести огромный вред нашей общей памяти — нельзя поэтически говорить о Победе, спотыкаясь, изламываясь и выпадая из образа! Лучше промолчать — с не меньшей гордостью и уважением к великому подвигу.

Вторая номинация стихотворений наших современников о войне — вдохновенная ода Победе. Здесь авторы должны выразить лишь неудержимый восторг, а больше ничего, в общем-то, не требуется...

Если бы Гавриил Державин реинкарнировался в 2020 году, то звали бы его Николай Беседин и напечатался бы он в «Российском писателе» с подборкой «Последний ветеран»:

 

Великая Победа!

Будь благословенна!

Солнцем и травою, ветром и рекой.

Возродись надеждой,

верою нетленной,

Всем уставшим душам

возврати покой.

Великая Победа!

Милосердной девой

Воссияй над нами

и благослови,

Чтобы стать превыше

горести и гнева,

Не взрастить отмщенья

на твоей крови.

 

Но что там неряшливость, бессодержательность и низкопробная патетика! Есть и третья категория — специальная: для тех, кому сил нет как хочется выразить свои политические предпочтения, при этом непременно облекая высказывание в поэтическую форму. Речь не о публицистичности стиха, а о прямом говорении «в лоб», зачем-то рифмованном, которое отталкивается от темы Победы и притворяется ее продолжением.

В рубрике «Живое слово» в «РП» Маргарита Каранова в стихотворении «9 мая 2020 года» описывает последствия отмены парада на Красной площади:

 

Город молчал, и молчала страна.

Спрятались люди. Застыло движенье.

Красная площадь впервые — одна.

Звоны курантов. О пораженье.

 

Но на «пораженье» ничего не заканчивается, а только начинается. Поэтесса идет на взлет, стихотворение «взрывается»:

 

Но без движенья застыла страна…

Ни ветерка — это перед грозою…

Эй! Гегемоны! Молитесь! Хана!

Вот она ждет вас, за ближней горою.

 

Пляшут, визжат гегемоны в Москве,

Гикают вслед за Европой в захлебе.

И раздуваются в США небоскребы:

«Мы! Это мы победили в войне!».

 

Сталина б вам — как бы вы

поплясали…

Как бы притихли, прикрыв

свой кабак...

Лишь друг на друга б доносы писали,

Сбившись, — но тайно, —

в свой пятый общак.

 

Крикливая, вызывающая отповедь Европе, США и «гегемонам» не может не вызывать эмоций, в первую очередь отрицательных: подобная спекуляция на теме Победы — оскорбительна. Это девальвация памяти и неумелая софистика в духе современного телевидения, которое, к счастью (или к сожалению?), с поэзией ничего общего не имеет.

Процитированное выше, конечно, гиперболизированный вариант общей тенденции, но в целом знаки отличия примерно те же: сниженная лексика в соседстве с высокой, косвенные или прямые угрозы типа «можем повторить», сопоставление Великой Отечественной войны с современными войнами «духа и воли».

Еще один выразительный пример — стихотворение уже упоминавшегося Леонида Петухова «Мы»:

 

Мы все — солдаты в сей войне,

И от нее не прячем лица.

Мы служим собственной стране,

А не банкирам заграницы.

 

Мы устоим в любом бою,

Коль честь и родина за нами.

Мы строим храм в родном краю —

Ведь дух победы зреет в храме.

<…>

Пусть не надеется жулье

Пленить нас в западном загоне.

У нас призвание свое,

Оно в Христе, а не мамоне.

 

Во славу Бога и любви

Нам не впервой за правду драться.

Живи, страна моя, живи,

Чтоб побеждать и возрождаться!

 

...Между прочим, в том же «Российском писателе» есть замечательный материал, заботливо и умно составленный редактором: «Современные русские поэты о Великой Отечественной войне». Подборка состоит из двух частей: в первой помещены стихи уже ушедших от нас писателей (в том числе — Анатолия Передреева, Сергея Орлова, Александра Твардовского, Алексея Прасолова, Юрия Кузнецова и других), а во второй — по одному-два стихотворения современных поэтов. Подборка гармонично организована, и это достойная памятная публикация.

Но обрамлявшие ее многочисленные беспомощные потуги некоторых авторов Союза писателей России снова навели на мысль о предопределенности: настоящий, дескать, патриот должен делом (а в данном случае слово — дело) доказать, что он гордится Победой. Изо всех сил...

Россия — мессия

Еще одна частая форма выражения современной патриотической лирики сходна с той, о которой шла речь выше, — я имею в виду так называемое «чужебесие», которое толкает поэтов на смелые литературные заявления.

Сейчас, когда информационное поле превращается в единое масскультурное пространство, проблема сохранения языка и самобытности русской литературы стоит как никогда остро. Популяризация творчества наших великих писателей, глубокое его изучение, опора на их достижения в собственных художественных работах и общественной деятельности (ведь читателя сейчас нужно завоевывать, идти к нему после десятилетий постмодернистского уныния и бессильной художественной рефлексии и вновь возвращать доверие к литературе) — вот насущные задачи, которые стоят перед писателями.

В гипертрофированном варианте это стремление к сохранению и преумножению трансформируется в агрессию и возвеличивание себя за счет унижения других. В результате исторически обоснованная идея русского почвенничества деградирует в оголтелый квасной патриотизм, о котором потом столь же радикально настроенные критики восторженно пишут: «Такие писатели, как он, в XXI веке продолжающие традиции наших великих классиков, свидетельствуют перед Богом о том, что Русь Святая жива. Жива даже сегодня под слоем либерально-демократической грязи. Жива, как святая икона под слоем копоти. Стоит только смыть этот чужеродный слой, и Россия засверкает Божественными красками Святой Руси». Это выдержка из статьи об одном из процитированных ранее авторов, Леониде Петухове.

«Чужеродный слой», «либерально-демократическая грязь», «слоем копоти», «продолжающие традиции наших великих классиков»: да, именно так это и воспринимается — как борьба не на жизнь, а на смерть, сражение за родные иконы. На поэтическом поле ведутся боевые действия, но их методы часто выходят за рамки художественного вкуса — наверное, это, как и многое другое, от горячей убежденности и страстной веры в свою страну, но все же, все же, все же…

Так, в своей до крайности злободневной подборке «Чтоб вещее являлось миру слово» в «Дне литературы» Елена Иванова-Брянская пишет:

 

С Америкой по-рабски заодно,

Европа шлет нам оплеухи санкций,

Мечтая видеть, как идет на дно

Корабль российский.

Только не дождаться!

 

И глад и мор — все вынес наш народ,

Снесет и ложь клеветников спесивых.

Как духа всепланетного оплот,

Господь, в веках благослови Россию!

 

Перед нами снова затасканный рецепт построения якобы патриотического стихотворения: в начале пнуть америки-европы, а завершить на высокой ноте богоизбранности. Вообще, привлекать Господа в качестве обоснования своей правоты для иных поэтов — давняя привычка. Вот Игорь Тюленев вначале хоть и резко отзывается о соотечественниках, однако в конце со страной примиряется — правда, не без помощи третьих сил:

 

Моросит. На сердце сыро.

Клапана шумят в груди.

Выйдешь в двери — там Россия,

В оба на нее гляди!

 

В клоунаде вражьих шмоток

Вдруг заметишь нашу рвань...

Через поле — самородок,

Через десять метров — пьянь.

<…>

Из эфирного тумана,

Русь, явись передо мной!

И любима, и желанна,

Потому что Бог с тобой!

 

Да уж, клапана в груди так и расшумелись… В этой же подборке у Тюленева есть любопытное и во многом симптоматичное стихотворение «Иосиф Сталин»: во-первых, оно уже обыденно начинается с указания на виноватых (здесь — либералов), а во-вторых, представляет нам Иосифа Сталина как выразителя православной миссии России:

 

Молчите, Самарканд и Мурманск,

Санкт-Петербург и Ленинград!

Два монстра — либерал и тупость,

Отчизну превратили в ад.

<…>

Он — смертью смерть

поправший Сталин,

А не Хрущев или Помпей.

Он из гранита, не из стали,

Осколок родины моей.

 

Он Кремль подпер хребтом Кавказа,

Сжал бури и шторма в горсти!

Он был Москвой миропомазан,

Чтоб Царство Русское спасти.

 

Игорь Тюленев совсем не одинок в своей оценке исторической роли Иосифа Виссарионовича — Борис Орлов, например, в «Дне литературы» делает такое поэтическое признание:

 

Мы пели: «Сталин…». Слышен

в этом слове

Страх олигархов и временщиков.

Повязанные Ельциным и кровью,

Они дрожат, как волки меж флажков.

 

Мы до конца себя не знали сами,

Не думали, какой потащим воз.

На нас смотрели грустными глазами

Иосиф Сталин… Да Иисус Христос!

 

Закономерно, что в приведенных текстах нет даже попытки поиска образа, рифмы, звука. Это «голые» стихи, в которых очевидны лишь политические оценки, а для автора безмерно важно четко разделить мир на черное и белое, на врагов и союзников. Все это вкупе с используемой лексикой и ударным приемом противопоставления отсылает нас скорее к публицистическому жанру, но, чтобы написать статью, необходимо опираться на доказательную базу, потратить время на поиск и анализ информации, обосновать свое мнение, а здесь в итоге мы имеем произведения пограничного формата — стихотворение без поэзии, бездоказательная публицистика в рифму.

Кстати, публицистика, как мы знаем, должна быть актуальна, и недавно, когда мир буквально потрясла эпидемия коронавируса, некоторые поэты отозвались на эпидемию стихотворениями — инфекция стала еще одним поводом рассказать о чужебесии, богоизбранности и проч. Возвратимся к подборке Елены Ивановой-Брянской и увидим следующее:

 

Коронавирус… Коронован

Он волей Высшею небес

Иль в разум смертных нездоровый

Всевластия вселился бес?

<…>

Но виновата ли Россия

В том, что беснуется вражда?

Мы выстояли, все осилив,

Что вражья нам несла орда.

<…>

Россия миру как мессия

Была и есть, и будет впредь.

И верю я, спасет Россию

Господь,

не даст ей ослабеть.

 

То же самое можем прочитать в сумбурном и, будто лоскутное одеяло, собранном из слов-обрывков стихотворении Светланы Леонтьевой все в том же «Дне литературы»:

 

Где карантинно все. Черта. Провал.

Закрыт шлагбаум.

Полицейский в маске.

Какие дансы ты натанцевал,

милонги, болеро, мазурки, вальсы?

Какие напитал ты яды кобр?

Лягухами, мышами закусил ты,

в каких пробирках ты зачал микроб,

каким Бетховенским ты заболел

отитом?

И притяженьем Ньютона? Костром

Коперника, Джордано Бруно,

Жанны?

…Поодиночке не хочу я — целиком,

со всеми, с миром, коль пропасть!

Иль манны,

тогда уж всем! Помилуй и спаси!

Поверь в народ, мой Господи,

как верит

народ в тебя! Начни со всей Руси

ты, как всегда, со всех Европ-Америк!

 

Правда, из-за синдрома патологического распада смысла не очень понятно, нужно ли спасать только Русь или наказывать европы-америки? Словом, с такой позиции можно рассматривать любой вопрос. Испортилась погода? Циклон пришел с враждебной стороны, Господи, спаси Россию. Закрылся магазин? Это оплеуха санкций, Боже, помоги Руси.

Религия также часто используется в качестве бытовой присказки, обязательного причитания, не имеющего ничего общего с настоящим духовным чувством, всего лишь еще одна из составляющих современного усредненного «патриотического» стиха.

Калейдоскоп драгоценных отзывов

Мы рассмотрели лишь некоторые смысловые и формальные штампы, типичные приемы стихослагателей, публикующихся в «Российском писателе» и «Дне литературы». В совокупности они складываются в социальное явление: имеют четко выделенную аудиторию, общественный контекст и свой специфический язык, который воплощается не только в произведениях, но полноценно бытует и в комментариях на сайте «Российского писателя», составляющих отдельное пространство мысли и чувства.

Читатели (они же писатели) на портале обычно не скупятся на похвалы. Одной из самых высоких оценок является указание на патриотичность произведения: «Высокие стихи! Велик накал патриотических чувств и гражданской ответственности. Зовущие и увлекающие вперед. Поднимают в атаку! Благодарность сердечная автору и пожелание всего самого доброго и светлого в дальнейшем пути!» (Юрий Павлов).

Далее — на русскость как самого стиха, так и автора, его написавшего: «Без сомнения, они (стихи. — Я. С.) написаны исконно русским человеком, который великолепным поэтическим слогом, рассказал о своей любви к родине» (Ирина Каланчина).

Рядом — на «продолжение традиций классической русской литературы»: «Поэт видит тайные силы, от которых Титаник-Россия “переломилась уже”. На “русском перепутье” в трещинах, разломах, окопах “душа израненной земли”. Классическая культура стихотворений, классическая традиция высокого лиризма отражена в природе “крепких вещей” Скифа. Игла-мысль пронзает мировую и отечественную историю. Она свыше, но свершает земное дело русской жизни» (Валентина Козырева).

Ну и не зря же комментарии пишут писатели — отзывы наполнены пышными метафорами и аллегориями, правда, чаще всего неловкими: «Таких стихов я у тебя еще не читала, Валечка! Строки подобны волшебным стежкам на канве поэзии» (Анна Токарева); «Но и трудно удержаться от слов искреннего восхищения. Хотя, честно говоря, даже не ведаешь, как охарактеризовать вот это грандиозное, рваное и красное — от крови сердца и слез души — полотнище с так трудно найденными нитью и иглой для сшивки» (Владимир Плотников). Встречаются и другие, не менее «драгоценные»: «Таких хрустальных строк в подборке Василия Ивановича — немало. И никакие комплименты не отразят их глубину. Остается поклониться автору за верность своему сердцу, уму и высокому ремеслу Поэта» (Валентина Коростелева); «…меня почему-то более прочего удивляет сама словесная ткань — она настолько цельная, естественная, тонкая, что создает впечатление струящегося драгоценного шелка» (Анна Ретеюм).

Специально не указываю подборки, к которым написаны комплименты, так как комментарии практически универсальны. Читаешь все эти возвышенные слова и удивляешься — единству писателей, их вниманию друг к другу, крепкой литературной дружбе: Союз же все-таки! Ну да, патетично и делано, зато, быть может, есть во всем этом душа? А потом настанет пасмурный день… И кого-нибудь под какой-нибудь из публикаций поругают, да еще как, а автор ответит. И тогда — тушите свет...

Вот Наталья Радостева публикует типичную для «РП» подборку, в которой сплошь — такие строки:

 

Коли ватницей окликнут —

Усмехнусь и отзовусь.

В сердце памятник воздвигнут.

И надписан кровью: «Русь».

 

Столько выдалось напастей,

Что пора народ свистать.

Я потребую у власти

В паспорт «Русская» вписать!

<…>

Кто волчица, кто орлица,

Кто очковая змея.

Ну а я парю Жар-птицей

К изумленью Бытия.

 

И тут посреди обычного: «теплые, светлые, русские, талантливые» — некая Евгения пишет: «Согласна с Любовью Берзиной, что в стихах Радостевой чувствуется разухабистость и еще виден уровень скороспелой художественной самодеятельности. Стихи похожи на барабанный бой: много шума, и в нем прячется плохое владение языком».К ней подключаются остальные, Радостева всем гневно отвечает, баталия затягивается на восемь страниц. В конце концов доходит до того, что поэт принимается анализировать количество отрицательных и положительных комментариев к собственной публикации: «15 (ПЯТНАДЦАТЬ в 17 комментариях) ОТОЗВАЛИСЬ о стихах ПОЛОЖИТЕЛЬНО, подавляющее большинство — пространно раскрывая и обосновывая свое одобрение и желая мне всего доброго. Все 15 — не таясь, ПОД СВОИМИ ИМЕНАМИ. В общей сложности на 19 + Я (в т. ч. на мои “кофе-паузы”) пришлось 56 ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ КОММЕНТАРИЕВ. <…> Судя по тому, что мои ответы всей этой двадцатке составили всего 22 — на их долю пришлось 62 (140 – 56 – 22) комментария!!! И НЕУЖЕЛИ ЭТО БЫЛА КРИТИКА стихов??! Наверно, по буковкам раздербанили?! ДА КАБЫ!!))) Из 62 — бестактных, хамских, неадекватных, провоцирующих меня комментариев, ПОПЫТКИ КРИТИКОВАТЬ стихи СОДЕРЖАЛИСЬ ВСЕГО в ШЕСТИ. Повторяю: Именно ПОПЫТКИ (об этом отдельно). И, всего — в 6! При этом, из 6 ТОЛЬКО 2 комментатора были ПОД РЕАЛЬНЫМИ ИМЕНАМИ. Э-КО-Е великое количество (про качество разговор отдельный) попытаться новенькую уесть да создать ВИДИМОСТЬ осуждения!)))».

Красноречивый подсчет голосов в свою пользу, истерический капслок, улыбчивые скобочки… Перед нами — обожженное самолюбие, отсутствие культуры интернет-общения, нежелание слышать и слушать. Вот уж великий получается образ русского писателя: сидит и считает положительные и отрицательные комментарии, борется с хейтерами, попивая кофеек...

Или еще пример. Подборка уже упоминавшегося Игоря Тюленева «Зеленые ворота». В ней — такие вот удивительные строки (стихотворение «Сирень-разлучница»):

 

— Мы жили, как муж и жена!

Под утро сказала она.

И чай принесла… А сирень

Из комнаты видно моей.

<…>

Да это не створки — сирень! —

Но мне объяснять было лень.

Я вышел курить на крыльцо —

Сирень мне уткнулась в лицо!

 

Или даже такие:

 

Нам твоей кровати было мало —

Мы слетали на пол, как с коня!

Дом твой, как хоромы князя Мала —

Что княгиня Ольга сжечь должна!

 

И не сказать, чтобы нам хотелось это знать, но сказанного не воротишь... Ну и, как водится, Сэда Вермишева робко пишет: «Стихи Игоря Тюленева — как бьющий из-под земли горячий источник». А потом начинается великая битва за признание мастерства. Дамы нападают: «Вот и пишет “сукин сын”, захлебываясь “пещерными страстями” о том, как ящер сглатывает слюни, глядя на длинные ноги “бабы”, торчащие из кабинки канатной дороги, о падении с постели, как с коня, о сплетении языков в городской толпе, о щипках, которыми вырывает с криком свою избранницу из глубин мирового дна...» (Анна Токарева). Задают компрометирующие вопросы: «Меня давно занимает вопрос, как этот графоман с базарной лексикой оказался в Правлении СПР, и кто его крестные папы?» (Нина Бойко).

Игорь Тюленев отвечает на уровне, приличествующем русскому писателю, который по случаю все время напоминает в своих стихотворениях: «Ну хватит скрываться — я русский!»: «Не грустите мадам, а лучше мужика найдите)))»; «Как там говорится. Англичанка — гадит! А у нас нинон — гадит! Нинон, не завидуй, дольше проживешь! Зависть разрушает организм! Ты, как медсестра это знать должна хотя и на пенсии)))».

...Двести двадцать с лишним комментариев, наполненных внутренними разборками и несимпатичными выкриками, — вот он, настоящий русский литературный ад, в котором писатели оказываются ничем не лучше комментаторов с сайта «Сплетница». И это — на фоне разговоров о патриотизме, России, высшей миссии!

* * *

Безмерно грустно и обидно, что литераторы, называющие себя наследниками великой традиции Николая Рубцова, Юрия Кузнецова, Анатолия Передреева, Валентина Распутина, Василия Белова, Федора Абрамова, Вадима Кожинова, Юрия Селезнева, Михаила Лобанова и других наших гениев, — демонстрируют такой морально-нравственный и художественный уровень. Системой «маячков» прикрывается художественное малокровие. Читателя будто пытаются убедить, что литература — это набор минимальных политических и эстетических характеристик: если произведение им соответствует, то оно уже может считаться состоявшимся. Но недостаточно просто написать на определенную тему с выбранной позиции, используя круг известных образов. Все это, пусть даже вместе взятое, не заменяет качество, не делает стихи поэзией.

Молодежь часто критикуют за отсутствие интереса к современной литературе. А вот зайдет молодой человек в поиске литературных впечатлений на сайт — сначала прочитает левой ногой написанные стихи про березу, кривые вирши про Победу, истерию про гегемонов, а потом дойдет до комментариев… И не успеет он найти замечательные статьи Вячеслава Лютого, самобытную прозу Владимира Крупина, талантливую подборку Светланы Сырневой — просто уйдет с сайта, ну или, может, потом покажет друзьям, они вместе посмеются. Кстати, этому я не раз была свидетелем в собственном институте, когда начинающие писатели делали первые шаги в литературе и искали темы для своих учебных работ.

Если мы так пишем про Родину, находясь в ее литературных пределах, то мы вредим будущей России и лишаем ее читателя. С большим успехом приходит большая ответственность, но кажется порой, что наследники успеха своей ответственности перед литературой совсем не осознают…