Вы здесь

Главная»Публицистика»№02 (альт.) - февраль 2014

Литературный портрет шориянки

Сазыкин Анатолий
Эссе
Файл: Иконка пакета 15_sazykin_lpsh.zip (17.81 КБ)
Анатолий САЗЫКИН




Литературный портрет шориянки




Вспоминаю весенний день апреля 1994 года. На Сыркашинской горе под Междуреченском на шорском национальном кладбище хоронили Андрея Ильича Чудоякова. Заведующего кафедрой шорского языка и литературы Новокузнецкого пединститута, ученого, человека, сделавшего очень много для возрождения национальной культуры и сохранения своего народа.
Среди провожающих — и группа студентов пятого курса — студентов, которых набирал для обучения сам Андрей Ильич, с которыми связывал свои надежды. Среди студенток обращает на себя внимание худенькая, стройная девушка с большими внимательными глазами.
Это и есть Люба, Любовь Никитовна Арбачакова, сегодня — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института филологии СО РАН, член Союза художников и Союза писателей России, героиня моего небольшого очерка.
Не берусь судить о Л. Н. Арбачаковой как о художнике, хотя с огромным удовольствием смотрю ее картины, а вот как о поэте позволю себе немного сказать. В основном буду цитировать стихотворения из ее последней книжки «Песни шориянки» (2011 г.). Сборник составлен из коротких стихотворений, самое большое — из десяти строк, самые маленькие — из двух-трех, в большинстве своем напоминающих японские хокку. Япония здесь, возможно, кстати; как замечает в предисловии к сборнику новосибирский поэт Владимир Берязев, «представляется очевидно правдивой легенда японцев о том, что их предки когда-то вышли из пределов Алтая».
Какого-то отчетливого принципа расположения стихотворений в сборнике нет, писались, видимо, как вырывались из души, поэтому я позволю себе сгруппировать их по некоторым основным темам: автобиографические, личностно-философские, природно-философские, фольклорные, художнические, навеянные современностью и — самая большая группа — рисующие внутренний мир лирической героини, автора-женщины.
Подчеркну, что деление это чисто условное, т. к. сборник очень цельный, яркий, непринужденно-личностный и открытый, искренний. Кощунство это я себе позволил только с целью установления какой-то последовательности в рассказе.
В свое время В. Маяковский правильно утверждал: «Поэзия вся — езда в незнаемое». Это «незнаемое» — все вокруг нас и в нас — от космоса до внутреннего мира человека.
«Я знаю все — но только не себя», — утверждает другой великий поэт. Устремленность к духовному познанию мира и себя в мире, без сомнения, определяет пафос лирики Л. Арбачаковой.
Для выражения этой устремленности бог дал ей редкое двойное дарование — талант художника и талант поэта. Талант художника в ней, очевидно, сильнее. Сама она об этом говорит так:
Нежданно навалилась тоска.
Мысли горькие одолели…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Давно бы тоска скрутила меня,
Когда б не моя живопись.
Говорит она и о приходе поэтического вдохновения:
Сердце мое встрепенулось:
Причитания народа послышались.
Это значит,
что время стихов наступило.
Первооснова ее поэтического творчества — это глубоко диалектическое восприятие жизни. Оно идет от веры предков в существование двух миров — мира Ульгена и мира Эрлика, или, по-христиански, Бога и дьявола, в нерасторжимую слитность этих миров.
Не торопись уходить
Туда, откуда возврата нет.
Ведь между «здесь» и «там»
Нет никаких границ.
Отсюда убежденность в том, что жизнь складывается из единства противоречий, она не однобока и не однолинейна, она не сводится к страданиям и боли, и уж тем более к бездумному потребительству и наслажденчеству. Главная ее ценность — это душа, это то внутреннее, живое и сложное, чем должен жить человек.
Главное средство выражения этого сложного внутреннего мира человека, сложного вечно живого мира природы в лирике Л. Н. Арбачаковой — это метафоризм ее поэтического мышления. Б. Пастернак называл метафору «скорописью человеческого духа». Белинский говорил о «неуследимой глубине художественного образа». Без метафоризма поэтического мышления и образ бы не состоялся. Но метафора метафоре рознь. Есть такие, в которых автор «вокруг смысла оригинальности пущей для дает гигантского кругаля», а есть — рожденные жизнью и органичные, как дыхание.
Метафоры в большинстве стихотворений Л. Арбачаковой мгновенны, интуитивны и тем самым оставляют читателю просторное поле для домысливания и дочувствования, стимулируя сотворчество.
Оцените, как много сказано на языке души:
По земле родного аала
Босиком пробежалась.
Теперь и душа, и ноги в занозах…
Или еще:
Ты ушел, хлопнув дверью,
Как всегда, меня не дослушал.
Мне вспомнилось наше детство…
Ах, с каким удовольствием
Одна старуха-шаманка
Трубкой своей дымила.
Каким же маняще-сладостным
Был запах дымившей трубки
У старой соседки-шаманки
В нашем далеком детстве!
А вот стихотворение о погибшей сестре:
Избыть беду
По улице бреду.
Спина напряжена,
И сердце никнет:
Вдруг кто-то
Именем твоим
Меня окликнет?
Какая экономность в словах, но как полно передана трагедия! И эта деталь внешнего облика: «спина напряжена» в сочетании с метафорическим выражением душевного состояния: «сердце никнет»… Не упустим и его звуковую организацию первого двустишия — с преобладанием звонких взрывных согласных «зб… бд… брд…» оглушенного сознания. Своего рода лирический микрошедевр. Мы не только почувствовали горе этой женщины, мы ее еще и увидели.
Вот еще две словесные зарисовки, которые может сделать только художник:
Случайно
В горной речке
Поймала
Я солнца взгляд.
Взгляда не отведу,
Даже если ослепну:
Миг счастья!
И:
Я камушек бросила солнцу
В гладь речную.
Солнце встревоженное
Долго не могло успокоиться.
Стихотворения могут быть буквально пронизаны светом, цветом, и через эту гамму меняющихся красок возможно передать состояние души:
С восходом желтого солнца,
Светлое платье надев,
Жду твоего письма!
Красный вечер вручил мне записку...
Уставшее солнце за гору село,
И яркое платье мое померкло.
В краткой, но очень насыщенной мыслью, высокопрофессиональной статье «Живопись Любови Арбачаковой» Лариса Ларина, директор Новокузнецкого художественного музея, говорит о синкретизме фольклора как вида искусства. Помимо такой его составляющей, как искусство слова, существует еще и пластический фольклор. «Связь этих видов народного творчества очевидна, она имеет глубокие корни в народном мировоззрении, мировосприятии и мироощущении, — пишет исследовательница. — Поэтому вполне логично и естественно было обращение Арбачаковой от вербального фольклора к пластическому… Различие этих пространственных и временных искусств не допускает полного перевода смысла, но он и не нужен, наличие непереводимого становится смыслообразующим фактором».* * Ларина Л. Живопись Любови Арбачаковой // «Возвращайтесь домой, богатыри!». – Кемерово, 2004. – С. 7. Концептуальная мысль как для понимания живописи Л. Н. Арбачаковой, так и ее поэзии. Всмотритесь и вслушайтесь в такие, например, пятистишия:
Осенним холодным утром всегда
Сквозь туман на реке Мрассу
Конь белогривый
Все мчится куда-то —
Но доскакать не может.
И еще:
Лодка любви
Тихо плывет по Мрассу...
Лишь где-то крылатая рыба,
К небу рванувшись,
Исчезает снова в синей бездне.
Всегда остается недоговоренность, за которой нечто скрытое, тайное, недосказанное.
Уместно будет сказать, кстати, как сам автор картин и стихов отзывается о себе. Вот две самооценки:
Я — художница,
Я — поэтесса.
Но... во всём —
Дилетантка.
И:
Многое мне сегодня дано.
Есть компьютер, чтоб стихи набирать,
Разные краски, чтоб картины писать.
Но…
шедевры не получаются.
Заверим, это не кокетство. Это и есть тот святой огонь недовольства собой, который делает художника художником. Есть и такое стихотворение, выражающее авторское кредо:
Я художник, поэт,
Почти взнуздала коня-облако!
Пусть кто-то на этой земле
Крепко держит мой повод.
Этот «кто-то» — и есть тот высокий нравственно-художественный критерий, который не позволяет терять чувство реальности ни в творчестве, ни в жизни.
Выше уже говорилось о диалектике и многогранности восприятия жизни в стихотворениях Л. Н. Арбачаковой. Интересно понаблюдать, как эта важнейшая особенность ее лирики диктует композицию ее лирических миниатюр.
В свое время еще Л. С. Выготский уподоблял стихотворения летательным аппаратам легче или тяжелее воздуха. Одни, подобно надувным шарикам, существуют только за счет своей «поэтической» темы. Другие, подобно самолетам, преодолевают энтропию отражаемой в них житейской прозы внутренней энергией стиха. Энергия эта и рождается из столкновения в стихе двух противоположных смыслов. Столкновение это создает живой и сложный итоговый смысл стихотворения.
В большинстве лирических миниатюр Арбачаковой, даже на минимальном словесном пространстве, происходит это столкновение, рождающее авторское видение, часто очень своеобразное и всегда очень многомерное.
Стихотворение может быть, на первый взгляд, чисто бытовой сценкой:
Мне свекровь моя с радостью
Показала свою обнову.
Между делом сказала:
«Это чтобы ты знала,
В чем меня хоронить!»
Может быть жизненным раздумьем:
Я в мае родилась.
По-шорски — кандыкам цвести.
По-русски — вечно маяться.
По жизни — беды и цветы
переплетаются.
Может таить много невысказанного в однообразных буднях:
Сижу одиноко в многоэтажке.
За окном — грохот машин.
Ты вернулся с работы,
Молча включил телевизор...
Еще один день пропал!
Может содержать своеобразно переосмысленный, сниженный традиционный фольклорный мотив:
По лунной Мрассу
Твоя лодка летит ко мне.
Навстречу рванувшись,
Угодила я в грязную лужу!
Может касаться и сложных вопросов веры и приятия/неприятия жизни:
Шаман камлает неистово,
Пытаясь излечить мою душу…
А в переднем углу его дома
лучится
Печальный лик божьей матери.
И:
В мире ином я согласна на рай,
И даже на ад…
Лишь бы не снова на землю!
Чаще всего, как видим, концовка стихотворения может вступать в противоречие со всем стихом или бросать на него неожиданный свет, углубляя тем самым все суждение.
Интересен еще один штрих к творческому портрету. Поэтического отклика на темы и проблемы современности в сборнике практически нет, как и в живописи Арбачаковой. А те единичные, что в сборнике встретились, выдержаны в очень сдержанном ироническом тоне.
Издалека ко мне
Долгожданная подруга приехала!
При всех не рискнула
Расцеловаться —
Нынче ведь все переиначено…
И такая вот замечательная психологическая миниатюра:
Ты знаешь,
Он так наивен!
Позвонил
И в кино пригласил…
Замечателен и образ лирической героини, вобравший в себя и черты личности автора, и черты вообще женские. Образ этот динамичный, живой, полный противоречий и очень по-женски логичный. В основе его, конечно, сознание своего очарования, но и оно чуть-чуть иронично:
Мои подруги, суетясь,
К конкурсу Кен-Кыс готовятся,
Мечтают о короне красы Шории.
Я не готовлюсь к конкурсу,
Мне быть там не обязательно,
Ведь и без того я — красавица.
Любовь для такой натуры — главное условие жизненной гармонии и счастья.
Позволь полюбить тебя.
Не дай разочароваться!
Когда я с тобой —
Земля роднее становится.
И продлевается жизнь моя.
И снова поражает изобразительная сила:
Милого ожидая,
На стук дверей
Всю ночь выбегала —
Лишь грубый ветер
В объятья меня принимал.
Героиня отличается трепетностью, чувственностью, горячим желанием быть с любимым человеком. Но тут же — высокое чувство собственного достоинства, природный ум, трезвость суждений и о себе, и о возлюбленном, большая внутренняя сила и эта спасительная ирония в оценке себя, своих чувств, других людей, любимых, любивших и просто чем-то интересных.
Ночью мне не спалось
Я вспоминала тех,
Кто хоть однажды в меня влюблялся…
Никого не припомнила.
И снова поражает изобразительная сила слова, данная поэту-художнику и художнику-поэту:
Вспорхнула красавица юная,
Только косы взметнулись крыльями!
…Прежних своих волос больше
                           не отращу,
Как осенняя трава, они хрупки.
Когда она изредка касается интимных сторон любви, как касались их народные сказители-кайчи, она и тут остается верна своей манере — соединять высокое и низкое, духовное и материальное, повседневное и праздничное.
Любовь Арбачакова — двуязычный поэт, она прекрасно владеет и шорским, и русским словом и тем самым выводит культуру своего малого народа в широкое русло культуры России.