Вы здесь

Не жмись!

Рассказ
Файл: Иконка пакета 08_drobotova_nj.zip (47.49 КБ)

Мы источник веселья — и скорби рудник.

Мы вместилище скверны — и чистый родник.

Человек — словно в зеркале мир — многолик.

Он ничтожен — и он же при этом велик!

Омар Хайям

 

В шесть часов вечера я вышла из офиса небольшой фирмы, занимающейся строительством бань и саун, где с недавнего времени работала дизайнером, и направилась в сторону остановки. Присоединившись к горстке людей, ожидающих городской транспорт, я проводила взглядом пронесшуюся мимо нас переполненную маршрутку. Наконец приполз трамвай. Он был старый и облупленный, зато распахивал свои двери на каждой остановке. Я вошла в полупустой вагон, села у окна.

Пока трамвай тащился через полгорода, у меня было время в который раз осознать, насколько крутые перемены случились в моей жизни на стыке двух тысячелетий.

Это было интересное время. В канун двухтысячного года разгорелись нешуточные споры о дате празднования миллениума. И хотя ученые предупреждали, что до начала нового тысячелетия придется подождать еще год, мы, обыватели, ждали чудес от уникальной и по-своему мистической даты с тремя нулями после двойки. Даже я, не склонная верить всяким предсказаниям, с интересом изучала восточный гороскоп. Год Дракона обещал мне необычные знакомства, новую работу, незапланированные поездки, но гороскоп советовал быть начеку, потому что под видом резвого скакуна озорник Дракон мог подсунуть мне хромую лошадь. По поводу хромой лошади не знаю, а вот остальные пророчества, действительно, начали сбываться.

Еще какие-то три месяца назад я прозябала в сельском захолустье. Моим жилищем был обветшалый домик с удобствами во дворе. В неуютном кабинете загибающейся строительной организации я, по старинке сидя за кульманом, чертила планы, фасады и разрезы зернохранилищ и складов. Суровый быт и унылое однообразие дней почти похоронили мою мечту о яркой, необычной жизни.

А теперь в статусе горожанки я буднично возвращалась с работы домой, в квартирку на третьем этаже хрущевки, где мы жили вдвоем с Георгием.

Георгий, он же Жора, бывал в нашем поселке наездами по профессиональным делам. Наш случайно закрутившийся роман, подогреваемый эпизодическими встречами, казалось, не имел шансов перерасти во что-то большее. Но Жора неожиданно сменил работу, из-за чего командировки в поселок прекратились. И вместо того чтобы исчезнуть из моей жизни навсегда, Жора позвал меня жить в город.

Я поднялась на третий этаж, позвонила в дверь и приготовилась расплыться в улыбке. Жора приучал меня возвращаться домой только в радостном настроении.

Дверь открылась, на пороге появился Жора.

Привет! — И он кинулся ко мне с такими жаркими объятиями, будто встречал после долгой разлуки. — Ты какая-то грустная. Все в порядке?

Просто устала, — ответила я и, заметив, что лицо Жоры омрачилось, быстро добавила: — Сейчас приму душ и буду как новенькая!

Я успокаивала себя тем, что подобные нелепые и утомительные сцены — лишь детская болезнь наших отношений и она скоро пройдет. Но Жора все настойчивее требовал от меня ответной страсти. Темпераментного Жору обижала моя эмоциональная заторможенность. Он не понимал, что, отчаянно приспосабливаясь к новой среде, мой организм экономил силы и для этого притупил все чувства. Казалось, если бы меня резали, я бы о помощи и то кричала вполсилы. Даже моей кошке Тутси, которую я привезла с собой, перемена места жительства давалась нелегко: она ходила по квартире понурая, неопрятная, с закисшими глазами. Нам обеим требовалось время, чтобы привыкнуть.

Теплый душ, действительно, вернул мне бодрость. Ожившая, в новом халатике, я прошла в кухню. К моему приходу Жора успел приготовить ужин и красиво накрыть стол. В центре стола стояла бутылка вина.

Я забыла о каком-то празднике? — насторожилась я и на всякий случай лучезарно улыбнулась.

Лена, у меня для тебя сюрприз. Мы едем в Питер! Отправляемся через две недели на поезде.

Как — через две недели?! Кто даст мне отпуск? Я работаю только второй месяц!

Возьмешь отпуск за свой счет. Не дадут — значит, уволишься.

Что значит «уволишься»? Я только втягиваться начала!

Ты должна увидеть самый лучший город в России. И ехать туда нужно только в июне, когда нет дождей и наступает пора белых ночей. А работа — не самое главное в жизни. Она нужна только для того, чтобы в кармане водились какие-то деньги.

Я в недоумении таращилась на Жору и не знала, что мне делать: выражать радость или крутить пальцем у виска.

Я все просчитал. У нас есть некоторые сбережения плюс твоя и моя зарплата. Нам хватит.

Приподнятое настроение Жоры, блеск в его глазах и вся та особенная атмосфера, которую он постарался создать, сделали свое дело. Сдавшись, я не стала напоминать, что мы копили деньги на новую стиральную машину, потому что стирать белье в круглой, как бочка, машинке советских времен очень неудобно. Кроме того, во мне вдруг шевельнулось сомнение: а вдруг мои жизненные принципы, ровно противоположные убеждению Жоры, что «работа не волк», безнадежно устарели? По крайней мере, Жора выглядел счастливее меня. Может быть, он прав: пришло лето — значит, надо брать отпуск и отправляться в путешествие, а все остальное — гори синим пламенем?

Мы выпили вина, и Жора торжественно выложил на стол билеты. Изучая их, я начала мечтать о поездке.

Мне нужен новый наряд! — заявила я весело Жоре.

Ты купила новый сарафан. — Жора указал на мой халатик. — Вот в нем и поедешь.

Это одежда для дома. В ситце по улицам уже никто не ходит.

Значит, едем в старых шмотках. На одежде будем экономить.

Романтизм в Жоре легко уживался с прагматизмом.

В старых так в старых, — согласилась я, но в голове промелькнула мысль, что с зарплаты нужно будет сделать заначку.

Как-то само собой постепенно вышло так, что всю зарплату я стала отдавать Жоре. Он убедил меня, что контролировать семейный бюджет должен мужчина. Жора умел рассчитать все до копеечки и не тратил деньги зря. Но очень скоро он установил диктат, которому я, незаметно для себя, подчинилась. Теперь даже продукты покупал только он. Если нам вместе случалось зайти в продуктовый магазин, я оставалась ждать у входа — мои предпочтения Жора все равно игнорировал. Осознавать финансовую несвободу неприятно, и мне было легче схитрить, чем выпрашивать деньги на свои нужды.

Предвкушение поездки взбудоражило нас. Мы еще долго не ложились спать. Жора рассказывал о своем путешествии автостопом в Питер с рюкзаком за спиной. Он вспоминал, как дальнобойщики с удовольствием брали их с другом пассажирами. Водители фур везли путешественников часами, а то и сутками, пока не сворачивали с трассы. Бывало, угощали попутчиков в придорожных кафе. Жора и его друг расплачивались веселыми байками да задушевными разговорами.

Все самое лучшее в жизни может быть только бесплатным, только в подарок! — растроганный своим же рассказом, Жора судорожно вздохнул.

Почему в тот вечер эти слова не насторожили меня? Почему я не заметила, как втягиваюсь в странную игру с непонятными для меня правилами, в финале которой должна обязательно разыграться трагикомедия?..

 

Половина июня пролетела незаметно. Пришло время нашего отдыха. Директор отпустил меня без всяких сложностей. Жора работал вплоть до самого отъезда. В последний день сослуживцы по проектному бюро раскрутили его на выпивку. Он честно меня предупредил, что задержится.

Я упаковала вещи в дорожные сумки и поджидала Жору. На улице уже стемнело. Его все не было. Когда электронный циферблат часов обнулился и пошел новый отсчет времени, Жора позвонил из уличной будки и заплетающимся языком сказал, что у него не осталось денег на такси и он идет пешком.

Да брось! Здесь расплатишься. Хватай такси и дуй домой!

Эти бомбилы сейчас уйму денег сдерут. А нам надо экономить.

Появившись на пороге квартиры уже в третьем часу ночи, не умываясь, он прошел в спальню, разделся, свалился на кровать и тут же заснул.

На рассвете город загудел потоками автомобилей, стены дома содрогнулись от грохота первого трамвая. Звучало не так весело, как горлопанящие деревенские петухи, но помогало проснуться лучше любого будильника. Я встала и отправилась на кухню готовить завтрак.

Жора явился передо мной свежим и веселым. Я ни разу не видела его страдающим с похмелья. Он раскрыл сумки, вытряхнул аккуратно уложенные мною вещи, откинул половину в сторону, остальные запихал обратно.

Быстро позавтракав, мы присели «на дорожку» и со словами «в добрый путь» отправились на железнодорожный вокзал.

Билеты Жора купил в плацкартный вагон. Но тут дело было не только в его привычке экономить на всем. Он пояснил, что в плацкарте ехать куда веселее, чем в купе.

Втиснувшись с сумками в вагон, мы отыскали свои места. Нашими соседями оказались совсем юная девушка и женщина пенсионного возраста.

Как положено, все познакомились друг с другом. Девушка представилась Ксюшей. Юное лицо еще хранило нежный налет мечтательности, и казалось, что Ксюша не ест, не пьет и ей незачем ходить в туалет. Она переоделась в шортики и майку, сверкнув белизной голых ног, забралась на верхнюю полку и заткнула уши наушниками плеера.

Пенсионерка Элла Петровна расположилась на нижней полке. Слишком бойкая для своих лет, она каждую секунду привлекала к себе внимание, как избалованный ребенок. Мы с Жорой мгновенно попали ей в услужение, и она командовала нами так уверенно, будто мы были для нее не чужими людьми, а какими-нибудь бедными родственниками, которым она одолжила кругленькую сумму.

Жора, посмотри, проводники включили титан? — не просила, а приказывала Элла Петровна, беспокойно высовывая голову в проход вагона. — Лена, спроси у проводницы, скоро откроются туалеты? А какая следующая станция по расписанию?

Беспардонная старушенция очень быстро вызвала во мне раздражение. Я достала книгу и уткнулась в нее, откровенно игнорируя Эллу Петровну. Однако Жора был из другого теста. Он с радостью кидался исполнять каждую прихоть пенсионерки. Кроме того, выяснилось, что оба страстные любители коротать время за бесконечными разговорами. Жора в этом смысле был удивительным человеком. Он часами внимал собеседнику, не перебивая его и сохраняя живую заинтересованность в глазах. В разговор он вступал мягко, уважительно и, поскольку был любознателен и начитан, мог рассказать много интересного. Скоро Элла Петровна смотрела на Жору с обожанием, а я оказалась третьей лишней.

И все бы ничего, отчасти мне даже нравилось такое положение дел: меня наконец перестали поминутно дергать. Но когда перед длительной стоянкой Элла Петровна скомандовала, чтобы я оставалась присматривать за вещами, пока все остальные выйдут подышать воздухом, и все это при молчаливом согласии Жоры, я огрызнулась:

Вам жалко своих вещей, сами и охраняйте! А у нас, кроме ситцевого халата, в сумке нечего и взять.

Жора посмотрел на меня как на врага народа. Как я посмела говорить с Эллой Петровной таким тоном после того, как она угощала его колбасой и пирожками?!

Поезд остановился, мы спустились на перрон, и я процедила сквозь зубы:

Я не поняла, ты с кем едешь — со мной или с этой наглой пенсионеркой?

Чего тебе надо? Ты, как улитка, залезла в свою раковину и сидишь обиженная, гордая и одинокая. Тебе что, жалко поговорить с людьми, поинтересоваться их жизнью? Не жмись, будь щедрее на эмоции, общайся! Это самое главное в путешествии. А не хочешь, тогда и мне не мешай.

Все время стоянки мы молча бродили вдоль поезда. Жора был демонстративно холоден. Думаю, Элла Петровна мысленно потирала руки.

Глядя на другие пары, которые мирно прогуливались по перрону, я уныло размышляла, что не таким представляла наше первое путешествие. Меня мучили противоречивые чувства. Отчасти я оправдывала Жору, которому жажда человеческого общения, очевидно, была вшита еще в период внутриутробного развития. Но в его рвении выслужиться перед посторонним человеком я видела не просто глупость, а проявление холопской натуры. Откуда в нас берется это жажда понравиться случайному человеку, который забудет о нашем существовании на следующий день?

К вечеру жара дала нам передышку, утомленные дорогой люди начали оживать. Все чаще сновали туда-сюда торговцы холодным пивом. Разговоры становились громче и откровеннее. Жора, к моему удовлетворению, выбрался из-под каблука Эллы Петровны, но сразу же познакомился с молодыми людьми из соседнего купе, которые развлекались карточной игрой. Улыбчивому и общительному Жоре не составляло труда стать своим парнем в любой компании. Люди легко попадали под его обаяние, он знал множество дорожных развлечений, сыпал анекдотами. Новые знакомые с удовольствием угощали его выпивкой, а Жоре ничего другого и не требовалось.

Элла Петровна сошла с поезда ночью, уже не помню, в каком городе. Утром ее место заняла простая деревенская женщина, она села на станции, где состав простоял лишь пару минут.

 

День прибытия в Санкт-Петербург мы встретили с волнением. После трех суток пути нужно было привести себя порядок. Ксюша спустилась вниз с миниатюрным чемоданчиком, расписанным в китайском стиле розовыми пионами, и, с разрешения Жоры, устроилась на его полке. Она открыла чемоданчик и начала доставать из него и укладывать на салфетку металлические предметы, похожие на хирургические инструменты. Инструменты оказались маникюрными. Ксюша, ничуть не смущаясь нескольких пар глаз, наблюдавших за ней, устроила целый спектакль. Сначала она набрала горячую воду в крохотную пластмассовую ванночку и отмачивала свои ноготки. Потом по очереди брала инструменты и производила над каждым ноготком разные манипуляции.

Обычно сей акт не выставляется на всеобщее обозрение. Мне на ум пришло слово «эксгибиционизм», но с Ксюшей оно как-то не уживалось. Мы с соседкой по купе от неловкости уставились в окно. Однако зритель у этого представления нашелся. Жора, наклонив голову набок, наблюдал все действо, так сказать, из первого ряда. Ксюша, в шортиках и майке с глубоким вырезом, вполне половозрелая, игриво поглядывала на Жору. Я скрипела зубами: любой порядочный мужик в присутствии своей женщины отвернулся бы.

А что это такое? — спрашивал Жора каждый раз, когда Ксюша брала в руки очередной инструмент. Он хотел быть не просто зрителем, а заинтересованным участником.

Это для удаления кутикулы, — кокетливо отвечала Ксюша, а Жора умилялся ее словам с поистине щенячьей радостью.

Ревность во мне зашевелилась или просто стало неловко, когда женщины с боковых мест начали бросать на меня любопытные взгляды, только я сделала вид, что мне нужно в туалет, и вышла в тамбур. Жаль, что какому-нибудь мужчине не пришло в голову при всех бриться, иначе, глядя на него маслеными глазками, я непременно поинтересовалась бы, лезвие какой марки он предпочитает. Хотела бы я посмотреть в этот момент на Жору...

Когда я вернулась, представление было завершено. Началась суета последних часов пути.

И вот наш поезд прибыл на конечную станцию. Все выбрались из вагона на вокзальную платформу. Жора распрощался с попутчиками, взял сумки и уже собрался идти к выходу в город, но я его остановила. Родственники Ксюши опаздывали к поезду, и она стояла совсем растерянная, со страхом озираясь по сторонам.

Давай подождем с Ксюшей. Не хочется ее тут одну оставлять, — попросила я, чувствуя ответственность за семнадцатилетнюю девчонку.

У Жоры уже пропал интерес и к маникюру, и к самой Ксюше, незапланированное промедление его раздражало. Он не стал поддерживать нашу женскую болтовню и со скучающим видом разглядывал людей в толпе. Едва на горизонте появились Ксюшины родственники, Жора тотчас увлек меня за собой на привокзальную площадь.

Поиск жилья Жора начал по нескольким номерам телефонов, раздобытым еще в нашем городе. Из будки таксофона дозвониться удалось по одному-единственному. Ответил женский голос. Договорились о встрече.

Дом оказался в обычном спальном районе из старых пятиэтажек, такие во всех городах на одно лицо. Отыскав нужную квартиру, мы позвонили в дверь.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла молодая женщина. Бледненькое личико, огромные карие глаза с густыми накладными ресницами, которыми она взмахивала, как опахалами. На веках слой золотых блесток. Маленький аккуратный рот в яркой помаде. Женщина напомнила мне сказочную птицу Феникс из фильма моего детства «Садко». Странно, но даже этот странный грим своей фальшивой броскостью не портил ее красоты. Короткое платье с глубоким вырезом не оставляло сомнений: у птицы Феникс вполне земная и очень древняя профессия.

Мария, — произнесла женщина и улыбнулась нам без тени кокетства, скорее как детям.

Мы буквально не могли оторвать от нее глаз. Мария выслушала наш лепет по поводу съема квартиры, устремив взгляд куда-то в сторону, с полуулыбкой на губах. Будто богиня с лицом индийской красавицы, она была наполнена мудростью и любовью и спокойно позволяла себя разглядывать.

После того как мы договорились об условиях аренды, Мария впустила нас в квартиру. У дверей в прихожей сидела овчарка. Она тут же уставилась на нас грустным умным взглядом.

Это моя Эдель. Не бойтесь, она уже старая и абсолютно спокойная. Она живет в квартире, разве вас не предупреждали? — Мария подняла брови, и ее красивое лицо выразило искреннее удивление.

Очень хорошо! — От восторга и умиления у бедного Жоры перехватило дыхание.

Я включила холодильник. Можете спокойно класть туда свои продукты. Я все равно здесь не ем.

Последняя фраза меня насторожила. А что она здесь делает?

Мария провела нас в жилую комнату, которая, как и кухня, не видела ремонта лет двадцать. Унылая мебель, драный линолеум, выцветшие обои. Вдоль стен стояли кровать, диван, старые шкафы и обеденный стол.

Я предположила, что Мария держит это жилье, чтобы сдавать его небогатым туристам. Вот только зачем здесь собака?

Вы будете спать на этом диване, он раскладывается. Меня по ночам дома не бывает, а днем вы будете по Питеру гулять. Так что мы с вами друг другу не помешаем. — Мария была невысокого роста и смотрела на нас снизу вверх.

До меня стал доходить смысл ее слов.

Деньги вперед, мне собаку нечем кормить. — Хозяйка квартиры ласково потрепала овчарку по загривку.

Жора, не раздумывая, отсчитал всю сумму за десять дней и протянул ей. Мария с равнодушным видом положила деньги в вазочку на пыльной полке шкафа, затем взяла все с той же полки фотографию мальчика в рамке и показала нам:

Это мой сын. Он сейчас в детском лагере отдыхает. Через пять дней вернется.

Жора был всем доволен, и новое известие его нисколько не смутило.

Я спущусь в магазин на первом этаже, куплю собаке еды. А вы располагайтесь.

Когда Мария закрыла за собой дверь, я накинулась на Жору:

Кто дал тебе ее телефон? Ты заранее знал, что мы будем в одной комнате с хозяйкой? Что это будет? Трое в спальне, не считая собаки!

Все нормально. Где мы еще за такие деньги снимем жилье в получасе езды от центра? Поверь, главное — обзавестись местом для ночлега, — оправдывался Жора.

Вернулась Мария со свертком в руках и положила его в пустой холодильник. Она купила для овчарки колбасы.

Вскоре за ней зашла подруга. Девушка была моложе Марии, худощавая, с короткой стрижкой, без макияжа, в брюках. В сумерках ее можно было принять за юношу. Она смотрела на Марию во все глаза, за слабой улыбкой угадывалось душевное страдание. Похоже, бедняжка была влюблена. Мария что-то говорила, девушка слушала, иногда кивала в ответ, но ее лицо оставалось почти неподвижным.

Перед уходом хозяйка квартиры попросила нас не запираться на засов, чтобы дверь можно было открыть ключом снаружи, и скрылась в сопровождении своей подруги.

Мы наконец остались одни, если не брать во внимание овчарку Эдель. Жора купил все в том же магазинчике на первом этаже пельмени и бутылку вина, и мы сообразили на скорую руку наш первый ужин в Питере. Я носила тарелки в комнату, потому что вид кухни отбивал всякий аппетит. Эдель слонялась за мной туда-сюда.

Когда мы сели за стол, Жора произнес тост:

Ну, за нашу первую ночь в Питере!

И она, наша первая ночь в Питере, началась!

Сытно поужинав, мы застелили диван чистым бельем, которое оставила Мария, и блаженно раскинулись на нем, уставившись в экран старенького телевизора. Эдель улеглась на полу рядом с диваном. Время приближалось к двенадцати, а за окном замерли сумерки — была белая ночь.

Вроде мы еще кое-чем должны отметить наш приезд... — проворковал Жора и полез ко мне с поцелуями.

Я шутливо отозвалась:

Не получится. У меня нет с собой волшебных золотых блесток для век! Потом попрошу у Марии... и тогда, может быть...

Мы прыснули, а потом — то ли от усталости, то ли от переизбытка впечатлений — начали хохотать, набирая обороты.

В чувство нас привел неожиданный звонок в дверь.

Не будем реагировать. Пусть решат, что никого нет, — предложила я.

Ага, а кто же гоготал на всю квартиру?

Человеку за дверью не понравилось наше молчание. Он нажал на кнопку звонка и долго не отпускал ее, видимо решив свести нас с ума непрерывным противным дребезжанием. Потом ему это надоело, и на дверь посыпались сильные резкие удары. Ярость, с которой незнакомец барабанил кулаком, наводила на мысль, что наш хохот действительно был услышан. Жора, не выдержав, подошел к двери. Следом потащилась Эдель. Она лениво рыкнула и уставилась на Жору.

Хозяйки нет дома, — вежливо сказал Жора.

За дверью раздался женский голос:

Где моя дочь? Я знаю, что она здесь! Откройте немедленно! Мария! Я тебя задушу собственными руками!

Мария с подругой ушли уже пару часов назад. Их здесь нет, — еще раз объяснил Жора.

До нашего слуха долетели проклятия в адрес Марии. Вскоре они перешли в глухие причитания, которые слились со звуками удаляющихся вниз по лестнице шагов, и все стихло.

Жора опять лег рядом со мной. Но уже через минуту зазвонил домашний телефон. Жора вскочил и, недолго думая, выдернул провод из розетки, после чего вернулся на диван.

Когда на лестничной площадке снова послышалось негромкое шуршание, мы замерли. Кто-то разок-другой дернул дверь за ручку и начал скрестись снаружи совсем по-кошачьи. В квартиру проник мужской голос, исполненный вожделения:

Мария, открой! Мария! Прошу, открой мне!

Черт, вот влипли! — прошептала я.

Жора на цыпочках подошел к телевизору, выключил его и таким же образом вернулся. Мы затаились, как воришки.

Мужчина тем временем постепенно перешел на стук. В его голосе пропали бархатные нежные ноты, он уже не просил, а требовал:

Мария, давай же, открывай! Открывай, тебе говорят!

Быть может, ему обещали эту ночь и сейчас он был оскорблен подозрительными звуками за закрытой дверью. Еще какое-то время воздыхатель пытался достучаться до совести Марии, но потом его терпение лопнуло. Напоследок он грубо пнул ногой дверь, выругался и ушел.

В квартире повисла тишина. Возбуждение незнакомца оказалось заразительным. Жора запыхтел мне в ухо. Мы прильнули друг к другу, и в этот момент раздался короткий звон, от которого я вздрогнула. Звук повторился, и мы догадались, что кто-то бросает камешки в окно. Я спряталась за спину Жоры. Камешки летели один за другим, с цоканьем бились о стекло и отскакивали. Мне казалось, окно вот-вот разлетится вдребезги. Человек внизу наловчился и раз за разом без промаха попадал в цель. Впрочем, с каждым брошенным камешком его страсть угасала, и, окончательно смирившись с перспективой провести ночь без Марии, он оставил окно в покое.

После того как последний камешек звонко цокнул о стекло, мы еще какое-то время напряженно прислушивались к звукам с улицы. К счастью, за окном слышался только привычный городской шум: поток автомобилей нисколько не уменьшился даже к трем часам ночи. Под гул огромного мегаполиса, не знающего отдыха круглые сутки, мы начали засыпать. Не знаю насчет Жоры, но я уснула, чувствуя себя обманутой. После ссоры и долгой дороги в поезде мы наконец остались наедине, да к тому же в спальне питерской жрицы любви, — и никакого результата!..

Едва мы провалились в сон, как нас разбудила подозрительная возня у входной двери. Жора, взяв на кухне нож, тихо вышел в прихожую. Эдель села напротив входа и заскулила. Дверь открылась, вошла Мария все с той же подругой. Они прошли в комнату и, не раздеваясь, улеглись на кровать, расположенную по соседству с нашим диваном. Ну вот, теперь все в сборе, можно и поспать.

Утром, когда наши ночные бабочки еще не проснулись, мы с Жорой пили на кухне чай и обсуждали дальнейшие планы.

Нужно забирать деньги и искать другую квартиру, — настаивала я.

Не уверен, что она отдаст.

Это будет не отдых, а издевательство! Все ты с твоей вечной экономией...

Жора молчал. Он уже был не так оптимистично настроен, как вчера.

Я подошла к спящей Марии и тихо позвала ее. Лицо женщины во сне казалось спокойным, но не счастливым. Ресницы дернулись, и Мария с усилием открыла глаза:

Что случилось?

Мария, мы не сможем у тебя жить.

Почему?

Всю ночь нам не давали спать. Стучали в дверь, звонили, бросали камни в окно...

Вы не волнуйтесь. Я просто не успела всех предупредить. Больше такого не будет. — Спросонья женщина говорила вяло.

Нет, Мария. Мы заплатим, если хочешь, за эту ночь как за две, но остальные деньги отдай нам. Мы поищем другое жилье. Пожалуйста!..

Да? Ну ладно. Я немного потратила на еду для собаки, остальное забирайте... — Не привыкшая долго ломаться, Мария протянула руку к вазочке в шкафу, достала оттуда деньги и отдала мне, не пересчитывая. В ту же секунду глаза ее закрылись.

Я поблагодарила ее с таким жаром, как будто она выручила нас из беды. Она открыла один глаз, усмехнулась и снова отключилась.

С дорожными сумками в руках, полуживые после сумасшедшей ночи, мы приехали на Балтийский вокзал. Оставили вещи в камере хранения и налегке отправились на Невский проспект. Посетили Казанский собор, вышли на Дворцовую площадь, прошлись по набережной Мойки. Фасады старинных зданий, украшенные кариатидами и атлантами, вызывали у меня восхищение. Питер поражал роскошью и блеском. Эти впечатления стоили трех суток в поезде и одной бессонной ночи в квартире Марии.

В этот же день уладилось и с жильем. Мы нашли дом в пригороде, на станции Сиверская, куда и добрались за полтора часа на электричке. От станции прошли вслед за местными жителями по узкой тропинке вдоль речки Оредеж с живописными оранжевыми берегами — и через десять минут перед нами вырос двухэтажный сруб. Когда-то здесь была база отдыха какого-то НИИ. Теперь хозяйкой дома стала дама по имени Маргарита Владимировна.

В доме было два входа, и доставшаяся нам изолированная комната с отдельным санузлом и душем, все после свежего ремонта, показалась нам прекраснее, чем гостиничный номер люкс. В комнате стояла простая мебель, а воздух был необыкновенно чистым. Общей оставалась только кухня. И к нашей великой радости — никакого шума за окном, никаких страстных любовников, собак и ночных фей!

Наутро я и Маргарита Владимировна встретились на кухне. Хозяйка уселась пить чай, я готовила завтрак. Маргарите Владимировне было под сорок. Льняной юбкой в пол и скрученными в дульку волосами она напоминала сектантку. У нас с ней сразу обнаружилась несовместимость.

Так, значит, тебя Леной зовут? — спросила она.

Да.

Это не твое имя. Твое имя — Ольга. Вот у тебя все в жизни удачно складывается?

По-разному. — вопрос вызвал у меня улыбку.

Это потому, что у тебя не твое имя. Я буду звать тебя Ольгой.

Зовите, — согласилась я.

Хочешь, я составлю тебе гороскоп? Не обычный гороскоп, а натальную карту! Я астролог с большим стажем, мои клиенты — очень важные персоны. Кому попало не берусь делать.

Подумаю, Маргарита Владимировна, — пообещала я, зная заранее, что у Жоры на это развлечение точно не выпросишь ни копейки.

Поаккуратнее тут, на кухне. Не заляпайте скатерть.

Хозяйка, явно обиженная тем, что я не проявила должного интереса к астрологии, оставила грязную чашку и удалилась в свою часть дома, на второй этаж.

Я ополоснула после нее чашку и, прежде чем мы сели с Жорой за стол, застелила бумагой матерчатую скатерть.

Следующие дни мы с Маргаритой Владимировной не сталкивались, но догадывались о ее присутствии по звукам, доносившимся сверху, и по грязной посуде, которую она упорно не хотела за собой мыть. Иногда ее навещала соседка — тучная женщина, она не спеша проходила перед нашими окнами, оставляла свои туфли на крыльце и тяжело поднималась наверх, в хозяйские комнаты.

Каждый день мы посещали какую-нибудь достопримечательность Санкт-Петербурга или его пригородов. Одним солнечным утром мы решили отправиться в Петергоф. Добрались на электричках за три часа, сошли на перрон и поразились невероятному количеству людей. Два нескончаемых потока двигались в противоположных направлениях. Мы отправились к входу вдоль железной ограды, за которой глаз лишь изредка выхватывал в просветах густой листвы кусочки пейзажей Петергофа. И тут Жора случайно заметил двух мальчишек, которые в гуще деревьев перемахнули через ограду и очутились на той стороне.

Давай перелезем! Сэкономим штуку рублей, а то и больше.

Ты серьезно? — Я постаралась сделать максимально презрительную мину.

Ему бы от стыда сквозь землю провалиться, а он нырнул в пыльные кусты и буквально воспарил — цепляясь за прутья литой узорчатой ограды, начал взбираться вверх, обронив мне через плечо:

Ну не хочешь, тогда торчи в очереди. Встретимся возле «Самсона».

Я даже не успела возмутиться. Опустив голову, чтобы не ловить насмешливые взгляды свидетелей этой сцены, я поплелась дальше одна и, отстояв длинную очередь за билетом, отправилась искать знаменитый фонтан.

Его я увидела издалека. Самсон раздирал пасть льва, из которой, как последний рык побежденного зверя, вырывался высоченный водяной смерч. Это было красиво!

Подойдя ближе, я заметила в толпе туристов Жору, он поджидал меня с мороженым в руках.

Я здесь уже минут сорок гуляю. Думаешь, кому-то есть дело до тех, кто перелезает через заборы? Да всем на всех наплевать!

Всем, только не мне, — отмахнулась я.

У меня еще оставался неприятный осадок, но обстановка не располагала к ссоре. Мы отправились любоваться дворцами, фонтанами, статуями, аллеями и газонами.

Наступил вечер. Время, отведенное туристам для прогулок по территории музея-заповедника, заканчивалось, а мы блуждали в самом дальнем уголке Нижнего парка. И тут Жора обнаружил выход на дикий пляж Финского залива.

Пойдем, ты худенькая, тут легко пролезть! — Он смотрел настолько озорно и в то же время умоляюще, что мне пришлось согласиться.

Кажется, я впервые намеренно нарушила правила общественного порядка. Мы пролезли между изогнутыми кем-то металлическими прутьями ограды и, почти бегом преодолев несколько десятков метров, попали на пляж. Быстро раздевшись — я до купальника, Жора до трусов, — зашли в воду залива. Вода оказалась мутной и грязной, купание не принесло удовольствия, и, едва обсохнув, мы поспешили обратно. Но галочка, что мы искупались в Финском заливе, была поставлена.

Через тот же тайный ход мы вернулись на территорию музея. Казалось, парк совершенно безлюден. Откуда ни возьмись — охранник:

Время экскурсий закончилось! Пройдемте к выходу!

Так, в сопровождении охраны, как нашкодившие дети, мы покинули Петергоф.

На Сиверскую вернулись уставшие. Я отправилась на кухню готовить ужин. Там царил жуткий беспорядок — ни еды приготовить, ни сесть за стол. Из хозяйской части дома слышались музыка и громкие разговоры. По всем признакам, у Маргариты Владимировны были гости. Пришлось сначала прибраться и только потом заняться собственным ужином.

 

Оставались последние деньки до нашего отъезда. Жора созвонился со старым приятелем, обосновавшимся в Питере. Договорились посидеть в клубе где-то на окраине города. Вечером, одевшись как можно приличнее, насколько позволял наш дорожный гардероб, мы отправились на встречу.

Клуб располагался в здании, где когда-то была фабрика. Мы сели за столик и огляделись. Это место, похоже, намеренно противопоставляло себя вычурности и кричащей роскоши рококо или барокко. Интерьер соответствовал индустриальному облику всего здания. Просторное помещение с высоченными потолками и широкими окнами освещали фонари, явно позаимствованные с уличных столбов. Над головой голые металлические балки; стены, выложенные красным кирпичом, не оштукатурены. Вся эта фабричная фактура как будто кичилась своей пролетарской простотой. Мне вспомнились стихи Маяковского:

 

Мне наплевать на бронзы многопудье,

Мне наплевать на мраморную слизь...

 

В клубе играла инструментальная музыка. На деревянных столах из грубого дерева вместо скатертей были расстелены газетные листы. Меню оригинальничало забавными названиями: салат «Парад гербицидов», коктейль «Контрольный выстрел»... Зародившаяся было у меня подленькая по отношению к Жоре мысль, что это самое недорогое ночное заведение, исчезла: здесь было необычно и, казалось, витал дух питерского андеграунда.

Что тебе заказать? — поинтересовался у меня Жора.

Коктейль.

Давай я сам сок разведу с водкой — будет тот же коктейль, только в три раза дешевле.

Я лишь пожала плечами.

Очень скоро появился Паша, друг Жоры.

Жорик! Опять стопом? — Он смотрел на Жору с нескрываемой радостью.

С девушкой разве стопом поедешь? — с сожалением ответил Жора.

Паша оглядел меня и улыбнулся открытой веселой улыбкой, показывая щель между передними зубами:

Смотрю, Жорик брюшко поднарастил. Сытая семейная жизнь?

Есть немного.

Клуб заполнялся медленно. Очевидно, публика здесь была сплошь из местных жителей, туристы приезжали в Питер ради иных интерьеров.

Ну что, где твой шнапс? Ты еще не придумал, как мы будем его наливать?

Жоре удалось незаметно пронести с собой бутылку водки, и нужно было ее как-то легализовать. На нашем столе уже стоял фруктовый сок в пластиковой упаковке — для моего «коктейля». Я посоветовала разлить сок в стаканы, а водку перелить в эту упаковку. В туалете. Страстная одержимость Жоры принципом «не за все нужно платить, а если и платить, то не переплачивать», подобно любой фанатичной вере, начинала вызывать во мне сочувствие.

И вот два здоровых мужика, пряча под одеждой бутылку водки и пустую упаковку от сока, хихикая, отправились в туалет. Вернулись довольные: теперь они пили водку раз в пять дешевле, чем была в клубном баре.

Зазвучало танго. Взгляды всех посетителей клуба обратились на долговязого парня с папиросой в зубах и в белоснежном шарфе на тонкой шее, спускающемся до самых колен. Он театральным жестом пригласил на танец свою спутницу и, не вынимая изо рта папиросу в мундштуке, увлек девушку в центр зала. По их движениям, по внешнему облику и манерам можно было догадаться, что эта пара специально приглашена для развлечения публики. Девушка, стройная и высокая под стать партнеру, в платье из синего атласа, с темными волосами до плеч, то подстраивала свои шаги под его, то по едва заметному знаку выгибала спину, ложась тонкой талией на его руку. Парень окидывал партнершу холодным порочным взглядом и, выдохнув дым папиросы, снова вел ее в танце, заставляя себя соблазнять.

Танец сдержанной страсти произвел впечатление, атмосфера в клубе заискрила эротикой. Женщины с интересом поглядывали на мужчин, а те, в свою очередь, — на женщин.

Темп звучавшей в клубе музыки все ускорялся по мере того, как в крови присутствующих росла концентрация алкоголя. Услышав залихватский молдавский мотив, на танцпол выбежала целая компания девушек. Жора с Пашей резво подскочили со своих мест и ринулись в гущу мелькающих в танце юбочек, платьиц и каблуков. Жора успел на ходу буркнуть мне что-то похожее на приглашение присоединиться к ним, заранее зная, что я не соглашусь, и теперь с чистой совестью пустился в пляс. Своим танцем он демонстрировал огненный темперамент, успевая бросать девушкам многообещающие взгляды. Паша не отставал. Приятелям было из кого выбирать. Вскоре Жора отплясывал с блондинкой, а Паша — с брюнеткой.

Веселье было в самом разгаре, когда мое внимание привлекли новые посетители клуба. Молодой мужчина и девушка, не переговариваясь между собой, прошли в глубину зала и заняли столик, соседний с нашим. Девушка напомнила мне подругу Марии: такая же худенькая, с короткой стрижкой, в черных брюках. Если бы она не сопровождала мужчину, ее никто бы и не заметил. А мужчина был красив. Его наружность нельзя было назвать брутальной — никаких накачанных мускулов или волевого подбородка; не ощущалось в нем и самодовольства, с каким смотрят красавцы-мачо с фотографий в глянцевых журналах. Это была красота благородная, утонченная. Он напоминал какого-нибудь французского киноактера из прошлого, когда снимали фильмы не о проблемах сытой жизни, а о любви, сводящей с ума.

Печаль и красота невидимой стеной отделяли незнакомца от толпы, распоясавшейся в пьяном угаре. Его спутница тоже была грустна, но казалась лишь его тенью.

Они не были влюбленной парой, их связывало нечто другое. Об этом можно было догадаться по тому, что мужчина не оказывал девушке знаков внимания, которые обычно указывают на близость.

Он что-то сказал ей, она тут же встала и пошла к стойке бара. Оставшись за столиком один, таинственный незнакомец посмотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились, и мне почудилось, что я с ним давно и очень близко знакома. Отчего возникло это странное ощущение, я не могла себе объяснить. Мужчина не спешил отвести глаза и смотрел на меня просто и откровенно. Он не ошибся: я тут же попалась на крючок и мгновенно лишилась внутренней свободы. Мрачный и одинокий, он сидел напротив меня, и мы оба оказались внутри некой оболочки, которая пропускала и свет, и звук, но все-таки изолировала нас двоих от всего остального мира. Мне было легко заразиться его печалью. Он сразу про меня все понял.

Тем временем девушка вернулась с бутылкой коньяка и двумя бокалами в руках. А мне пришлось вспомнить о Жоре. Он, Паша и две девушки с танцпола направлялись к нашему столику. В эту минуту Жора показался мне чужим. Хорошо, что он был пьян и не заметил перемену во мне.

Познакомьтесь, это моя девушка Лена, — представил меня новым знакомым Жора.

Я равнодушно кивнула. Лицо блондиночки вытянулось. Брюнетке было все равно, она весело щебетала с Пашей. Жора всячески пытался создать непринужденную и дружескую атмосферу, но его новая приятельница провела в нашей компании всего несколько минут, натянуто улыбаясь, а потом нашла предлог уйти и исчезла. Вторая девушка упорхнула вслед за ней.

Мой незнакомец все это время, не скрываясь, наблюдал за нашим столиком. Он о чем-то попросил спутницу. Та повернула голову в нашу сторону, потом послушно кивнула, встала и подошла к нам.

Мы с другом приглашаем вас за наш стол, — сказала она.

Жору ничего не насторожило и не смутило. Напротив, он принял предложение как должное, первый соскочил со своего стула и быстро перебрался за чужой столик, прихватив рюмки. Паша отправился вслед за ним. Мой незнакомец выжидающе смотрел на меня. Я медлила. Я догадывалась, что это приглашение было ради сближения со мной, но к чему оно могло привести?

Кто ты? Ты хочешь, чтобы я попала к тебе в рабство и по первому твоему требованию бежала за коньяком в бар или приглашала за столик других девушек?

Где-то в глубине души я желала, чтобы мой незнакомец позволил себе холодный, циничный взгляд или какую-нибудь непристойность. Тогда очарование рассеялось бы. Но нет. Он казался мне правителем неведомой страны, а девушка словно вызвалась быть его верным пажом. И какое же несчастье постигло их королевство?

Неизвестность дразнила воображение. Помешкав, я присоединилась к странной компании столь неподходящих друг другу людей.

Меня зовут Петр, — тихо произнес незнакомец, обращаясь только ко мне.

Вблизи его бледное одухотворенное лицо было еще прекраснее.

Я Жора, а это мой друг Паша. Я из Сибири. Как вам тут, в Питере, живется? — Жора был воодушевлен приглашением и вел себя как свежеиспеченная телезвезда в эфире.

Петр сделал знак девушке, которая представилась Тоней, и она наполнила рюмки и два бокала.

Сегодня мы похоронили друга. Выпьем не чокаясь, — медленно произнес Петр.

Так вот в чем крылась причина его таинственного трагического обаяния! Он переживал смерть друга. Но разгадка не принесла облегчения. Наоборот — случилось то, чего я боялась. Теперь я, как и Тоня, была готова на все, что могло облегчить его страдания.

Жора с Пашей выпили до дна, остальные лишь пригубили крепкий напиток. Жора, видимо не расслышав или не поняв слов Петра, взял на себя труд развлекать компанию, он отчаянно старался заразить всех своим весельем и отработать угощение. Разве не за тем его позвали за свой стол питерцы? Когда в ход пошли скабрезные анекдоты, по лицам Петра и Тони стало заметно, насколько им это не по душе. Но Жору, как заведенного, уже нельзя было остановить.

Петр взглядом указал на пустые рюмки, Тоня вновь послушно наполнила их коньяком. Жора неловко потянулся за своей и опрокинул ее. Коньяк выплеснулся на стол. И тут Жора, наклонив голову, быстро, в один вдох, собрал растекающийся напиток губами, вытянутыми трубочкой.

От неожиданности все сначала онемели.

Узнаю Жорика! — первым отреагировал Паша и простодушно рассмеялся.

На лице Петра мелькнула презрительная усмешка. Тоня посмотрела на Жору как на ничтожество. Эта неприкрытая надменность наконец отрезвила меня. Я почувствовала пронзительную жалость к Жоре — не брезгливую, а, наоборот, сострадательную, подобную материнскому инстинкту, который заставляет любить больное дитя сильнее, чем здоровое. Жора — смешной, нелепый, без барских замашек — искренне, от души старался понравиться этим питерцам. Я протянула руку и пригладила его волосы.

В голове и без того был кавардак, а после этой позорной сцены мне показалось, будто я потихоньку схожу с ума.

Пойду прогуляюсь, — сказала я и отправилась в туалет в надежде, что без меня все как-то переменится и само собой наладится.

Когда я вернулась в зал, Жора уже спал, сидя за столом и уложив голову на руки. Паша исчез. Тоня и Петр топтались рядом с Жорой и поджидали меня.

Поедем с нами, — глядя на меня в упор, почти приказал Петр.

Я не могу...

Поедем с нами, — упрямо повторил он.

Я не могу.

Петр сделал несколько шагов к дверям и обернулся. Он пристально и долго смотрел на меня, словно давая мне одуматься, затем охрипшим голосом попросил:

Поедем с нами!

Я не могу, — грустно ответила я.

Он пошел к выходу, не оглядываясь, Тоня — следом за ним. Они ушли.

Я почувствовала себя осиротевшей и смертельно уставшей. Жора мирно похрапывал. Вокруг опустевших столиков уже сновали работники клуба, и мне пришлось растолкать Жору. Проснувшись, он отправился в туалет — и через несколько минут вернулся с сияющими глазами и радостной улыбкой.

Сейчас мы пройдем пешком до ближайшей станции метро и отправимся в какой-нибудь музей! С утра как раз народу не будет. Предлагаю музей Пушкина на Мойке, — говорил Жора, на ходу разминая плечи и дыша на меня неслабым перегаром.

Я не хочу.

Что значит — не хочешь? У нас последний денек остался, нужно его с толком провести.

Да иди ты... Я еду на Сиверскую.

Ты чего? — протянул Жора, но послушно поплелся за мной.

Мы приехали на Сиверскую. Как обычно, вставили ключ в замок, но дверь оказалась заперта изнутри. Из комнат хозяйки на втором этаже доносилась музыка, на крыльце стояли знакомые туфли. По-видимому, к Маргарите Владимировне пришла соседка. Жора громко забарабанил в закрытую дверь. Никакой реакции.

Жора обошел дом, проверил окно кухни; оно оказалось на слабой защелке и открылось без особого труда. Он пролез в окно и отпер мне дверь.

Я вошла в дом и сразу же обратила внимание на пороги между комнатами: все они были присыпаны каким-то белым порошком, похожим на обычную пищевую соду. Насекомых травят?

Умывшись, я прошла на кухню. Кухня была завалена грязной посудой. Я расчистила на столе местечко и налила себе и Жоре чаю.

Из комнат хозяйки спустилась соседка.

Ты Ольга? — спросила она, разглядывая меня.

Я Лена.

Маргарита Владимировна рассказывала мне про тебя. Она сказала, что у тебя плохая аура.

Если у меня плохая аура, можно сразу мне тыкать? И я еще обвиняла Жору в раболепии, в то время как сама каждый раз мыла тарелки и чашки за какой-то безумной теткой!

Так это защита от моей ауры? — я кивнула на белый порошок на входе в кухню. — Что ж, боюсь, с такой аурой мне нельзя прикасаться к ее посуде. Пусть Маргарита Владимировна сама разгребает за собой всю эту грязь!

Я допила свой чай и, не ополоснув чашку, ушла в нашу комнату. Упав на кровать, я уставилась в потолок.

Питер и его белые ночи окончательно сведут меня с ума. Я хочу назад в Сибирь. По крайней мере, там ночь — это ночь, а день — это день. Хочу домой!

Соседка вошла в нашу комнату и присела на угол кровати.

Леночка, послушайте! Маргарита Владимировна — нездоровый человек. Когда-то она преподавала в институте одну из самых сложных дисциплин — сопромат. Потом так случилось, что ее сына убили прямо у нее на глазах. Она долго лечилась, но вернуться к работе так и не смогла. Теперь вместо сопромата она занимается астрологическими расчетами. Не судите ее строго.

Соседка ушла, а я расплакалась. Я плакала о Марии, Петре, Маргарите Владимировне, а заодно о Жоре и о себе. Приступ человеколюбия помог мне заснуть, я проспала до самого утра.

Утром я ощущала себя на удивление хорошо. Мысль, что все случившееся в Питере скоро останется далеко позади, причем и в пространственном, и во временном измерении, успокаивала.

Вещи были собраны. Мы плотно позавтракали, поглощая последние свои запасы из холодильника. Я заметила, что вся посуда перемыта.

Мы допивали чай, когда к нам спустилась Маргарита Владимировна.

Кто-то рожден творцом, а ты, Ольга, создана для кухни. Извини, но каждому свое. Оставьте ключи на столе, — сказала хозяйка дома и поднялась к себе с видом барыни, оскорбленной неблагодарностью челяди.

Не знаю, по каким таким звездам ей привиделось, что я не Лена, а Ольга и что место мое у раковины с грязной посудой, но я с жалостью проводила ее взглядом.

Мы попрощались с домом, с оранжевыми берегами реки Оредеж, а позже и с самим Питером. Путь домой оказался скучным, лица всех попутчиков быстро забылись.

 

В городе мы вернулись к нашей привычной жизни. Я вышла на работу. Накануне зарплаты я заявила Жоре со всей категоричностью:

Это несправедливо — зарабатывать деньги и потом выпрашивать у тебя даже на какую-то мелочь!

Установим компаньонский принцип! — предложил Жора. — Пусть у нас будет общая касса на совместные нужды.

Так мы и поступили.

Однажды мы с Жорой отправились в бар на центральной площади города и засиделись допоздна. Он угостил меня коктейлем и предупредил, что за такси должна буду расплатиться я.

Когда мы подъехали на такси к нашему дому, я заглянула в кошелек и попросила Жору:

Мне не хватает. Добавь, дома отдам.

Я подожду в машине, а ты сходи возьми деньги и расплатись с водителем, — жестко ответил Жора.

Таксист зло поторопил:

Давайте быстрее разбирайтесь и платите за перевозку!

Я поднималась на третий этаж, еле сдерживая слезы.

Наутро я объявила Жоре, что собираю вещи и уезжаю домой.

Директор заставил меня отработать две недели. Все это время я и Жора жили в квартире бок о бок, но как чужие люди. Однажды мы случайно встретились в городе. И прошли мимо, едва кивнув друг другу.

Я с грустью вспоминала свои надежды и мечты. В начале лета я видела себя оседлавшей Дракона, который уносил меня из прошлой никчемной жизни в новое счастливое тысячелетие. А теперь меня одолевало беспросветное разочарование. Дракон, проказник, подсунул-таки мне хромую лошадь! Вот и не верь после этого гороскопам.

В конце лета я бесславно вернулась в поселок...

Жора приехал ко мне через месяц. Он прошелся по двум комнатам пятистенка с беленой печкой и сказал:

Будем строить дом!

Его изъян, который, раньше казалось, не даст нам ужиться, внезапно обернулся полезнейшим качеством. Все деньги шли на покупку строительных материалов. Со словами «Не боги горшки обжигают» Жора сам клал стены, крыл крышу, вставлял окна. Для него не существовало слова «проблема». Иногда мы внезапно срывались и ехали куда-нибудь автобусом, поездом или автостопом. Жора на время утолял свою потребность во внутреннем обновлении — и снова впрягался в рутину сельской жизни. Рядом с ним я стала смотреть на жизнь легко и весело.

Шло время. Дом успел обрести свой окончательный вид. И однажды Жора затосковал. Он окинул дом взглядом, подмигнул мне и, сказав: «Это все твое», уехал. Сущность Жоры словно очнулась и позвала его на поиски новых приключений. Удерживать его было бы все равно что бороться с мощью неуправляемой природной стихии.

Я от этого удара потеряла аппетит и целый год приходила в себя. А когда время понемногу меня вылечило, новая встреча стала началом новой жизни.

Как-то в начале июня я празднично накрыла стол, поставила в центре бутылку вина. Муж вернулся с работы уставший. Я встретила его, как обычно, радостными объятиями. Он зашел на кухню и удивился:

Я забыл о каком-то празднике?

У меня есть для тебя сюрприз. Мы летим в Питер! Ты наконец-то увидишь белые ночи! — торжественно объявила я.

И добавила:

Мы обязательно купим себе новые наряды и поселимся в приличной гостинице. И еще — мы не станем жмотиться и будем щедры на обычное человеческое внимание. Ведь в путешествии главное — общаться.