Вы здесь

Неистовый огонь слова

Размышление о протопопе Аввакуме
Файл: Иконка пакета 12_busargina_nos.zip (14.79 КБ)

В ноябре 2020 г. исполняется 400 лет со дня рождения великого русского писателя протопопа Аввакума. С его именем связаны трагические события на Руси: пришедшие с Запада, по мнению Аввакума, «затеи и заводы пустошного века сего» поманили власти светские и духовные, в результате чего русское общество и церковь в середине XVII в. разделились надвое.

Публицист и философ Василий Розанов когда-то написал о расколе: «Если на всемирном суде русские будут когда-нибудь спрошены: “Во что же вы верили, от чего вы никогда не отреклись, чему всем пожертвовали?” — быть может, очень смутясь, попробовав указать на реформу Петра, на “просвещение”, то и другое еще, они найдутся в конце концов вынужденными указать на раскол: “Вот некоторая часть нас верила, не предала, пожертвовала”…»

Да что там русские? «Старообрядчество — пробный камень русского патриотизма», — написал совсем недавно французский славист Жорж Нива.

Великий страстотерпец протопоп Аввакум — один из «древлеправославных», служащих примером того, как надо стоять за свою веру, за традиции, предками завещанные. Но при этом Аввакум — особенный, потому что неистовость и страстность, с которыми он защищал русский мир, сделали его великим писателем.

К сожалению, многие до сих пор к имени, деяниям и всемирной славе протопопа Аввакума относятся, мягко говоря, с предубеждением, и было даже опасение, что юбилей спустят, как говорится, на тормозах. Но, слава богу, президент России при личной встрече с главой Русской православной старообрядческой церкви митрополитом Корнилием обещал отметить этот юбилей на государственном уровне. Да и то сказать — а что делить-то? О чем шла пря в середине XVII века?

Мария Аввакумова, выдающийся современный русский поэт и прямой потомок великого протопопа, в статье «Мы все из Аввакумова костра» (статья посвящена роману Глеба Пакулова «Гарь») писала: «Стойкие оловянные солдатики старой веры… Зачем и куда затребовалась ваша упругая светоносная энергия? Какие сгустки космической жизни насыщены ею? Не вем. Не вем…» Оно и правда… А подумать стоит: еще «не вем» или уже «не вем»?

 

* * *

Давайте оставим этот «спор славян между собою», перечтем великое «Житие» протопопа Аввакума, и все — староверы и нововеры, верующие и неверующие, светская власть и духовная — не только утвердимся в необходимости уврачевания давней раны раскола, тяготящей русское общество, но и порадуемся тому, что великие нестроения порождают иногда великих писателей.

Со временем протопоп Аввакум Петров предстает перед нами не только великим гражданином, сгинувшим в огне за свою правду: современные литераторы, как и их предшественники, все чаще и чаще черпают вдохновение в огненной небесной стихии Аввакумова вещего слова. Сейчас мы понимаем, насколько был прав великий провидец-протопоп, когда взывал к церковным и светским властям: не забывайте свое первородство, не соблазняйтесь переменами по заемным сатанинским лекалам! Да что теперь о том?

Теперь можно только предполагать, как развивалась бы русская словесность в XVIII в. и даже в пушкинские времена, если бы «Житие» протопопа Аввакума не замалчивалось церковью и властями — ведь оно, получив широкую известность лишь во второй половине XIX в., сразу же стало предметом удивления и восхищения читающей публики: как удалось писателю бесстрашно соединить в своем творчестве образную мощь лексики библейских пророков и писателей христианского Востока с традицией русской учительной и полемической литературы (того же Ивана Грозного и Иосифа Волоцкого) да все это перемешать с говором московского посада?

Язык «Жития» — смелое преобразование и свободный синтез многих тенденций, о чем писал и сам протопоп Аввакум: «У богатова человека, царя Христа, из Евангелия ломоть хлеба выпрошу; у Павла Апостола, у богатова гостя, из полатей его хлеба крому выпрошу, у Златоуста, у торговова человека, кусок словес его получю; у Давыда царя и у Исаи пророков, у посадцких людей, по четвертине хлеба выпросил. Набрав кошел, да и вам даю, жителям в дому Бога моего».

Давайте послушаем и еще насладимся словом самого Аввакума: «Поехали из Даур, стало пищи скудать. И з братиею бога помолили, и Христос нам дал изубря, болшова зверя, — тем и до Байкалова моря доплыли. У моря русских людей наехала станица соболиная, рыбу промышляет. Рады, миленькие, нам, и с карбасом нас, с моря ухватя, далеко на гору несли… Надавали пищи сколько нам надобно: осетроф с сорок свежих перед меня привезли… <…>

Погостя у них, и с нужду запасцу взяв, лотку починя, и парус скропав, чрез море пошли. Погода окинула на море, и мы гребми перегреблись: не больно о том месте широко: или со сто, или с осмдесят верст. Егда к берегу пристали, востала буря ветренная, и на берегу насилу место обрели от волн. Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки, — дватцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши; врата и столпы, ограда каменная и дворы, — все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, болши романовскаго луковицы, и слаток зело. Там же ростут и конопли богорасленныя, а во дворах — травы красныя и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей, — по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем — осетры и таймени, стерьледи и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы великия в нем: во окиане море болшом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем; осетры и таймени жирны гораздо, — нельзя жарить на сковороде: жир все будет.

А все то у Христа тово, света, наделано для человеков, чтоб, упокояся, хвалу Богу воздавал. А человек, суете которой уподобится, дние его, яко сень, преходят; скачет, яко козел; раздувается, яко пузырь; гневается, яко рысь… лукавует, яко бес… и не вем, камо отходит: или во свет ли, или во тму…»

Высоко ценили творчество Аввакума русские писатели. Иван Тургенев, живя и вне России, не расставался с «Житием», любил повторять: «Вот книга! Каждому писателю надо ее изучать...», а для Льва Толстого «Житие» было предметом домашнего чтения, и, как вспоминали члены семьи, читая его, он часто плакал.

Алексей Толстой не скрывал, что при написании своего «Петра Первого» невольно вспоминал Аввакума, его язык — живой и полнокровный, Леонид Леонов признавался, что эпический темперамент и язык «Жития» имели на его творчество большое влияние, Николай Клюев, «псалмопевец-баян», одноземелец Аввакума, ставил его «огненное имя» после первого божественного небесного поэта Давида-царя, считал его первым поэтом на земле, «глубиною глубже Данте и высотою выше Мильтона»...

А вот мнение известного прозаика Валентина Пикуля: «Каждый писатель хоть раз в жизни должен прикоснуться к этому чудовищному вулкану — этому русскому Везувию, извергавшему в народ раскаленную лаву афоризмов и гипербол, образов и метафор, таланта и самобытности».

Протопоп Аввакум — родоначальник русского беспощадного реализма и нашей замечательной публицистики — от Александра Герцена до Валентина Распутина, который много писал о староверах вообще и о сибирских староверах в частности, сделав такой вывод: «Мы должны быть благодарны старообрядчеству за то в первую очередь, что на добрых три столетия оно продлило Русь в ее обычаях, верованиях, обрядах, песне, характере, устоях и лице. Эта служба может быть не меньше, чем защита отечества на поле брани».

Федор Достоевский и Николай Лесков считали, что аввакумовское «Житие» непереводимо на другие языки, но сейчас оно переведено на французский, английский, немецкий, итальянский, шведский, венгерский, японский, китайский и многие другие — его ценят и тщательно изучают в европейских институтах на кафедрах славистики.

Французский славист Пьер Паскаль (1890—1983) в своем фундаментальном труде «Протопоп Аввакум. Начало раскола» высоко оценил Аввакума не только как великого писателя: «В нем, в этом гениальном человеке, обитала удивительная духовная свобода, питаемая глубокой верой в Провидение и постоянным погружением в сверхчувственный мир».

Из многочисленных памятников древнерусской литературы лишь два — «Слово о полку Игореве» и «Житие» протопопа Аввакума — считаются памятниками всемирного культурного наследия.

 

* * *

«Станем зде и рассудим о себе», — советовал Аввакум старцам в одном из своих писем...

А мы рассудим вот о чем — в Сибири должен быть если не памятник (а почему бы и нет?), то хотя бы улица или культурный центр имени великого русского писателя протопопа Аввакума. Это дело совести и долга: он был первым писателем, посетившим наши края аж в середине XVII в. (в лето 1657 года, следуя в Дауры, проезжал казачье становище, а на обратном пути из ссылки в лето 1662 года, судя по последним изысканиям историков, вполне мог видеть и Иркутский острог), он первым описал грозный нрав Байкала («на Байкаловом море паки тонул»), оценил его диковинную красоту, приметил необычайные очертания байкальских береговых вершин, так удивлявшие ученых, разгадавших впоследствии секрет их причудливости, — тупые и широкие гребни Приморского хребта художественный взгляд Аввакума превратил в столпы, и «полатки», и даже «повалуши», т. е. в центральную, предназначенную для пиров, возвышенную часть богатых боярских хором, а так называемые байкальские вулканические цирки показались писателю «дворами с оградами каменными».

Идея увековечения памяти протопопа Аввакума давно бродит в среде творческой интеллигенции Сибири. И я знаю — если не сегодня, то завтра она объединит всех, кому дорога наша история и культура, наша русская речь.

А пока — просто помянем Аввакума Петрова, волшебника великого русского слова, великого стоятеля за русский мир, за древнюю, как он считал — народную веру, а заодно помянем и всех первопроходцев Сибири, ведь первые-то были — староверами...