Вы здесь

«…С отчетливой надеждой на печаль»

История одной любви

Кони шли босиком к водопою

По следам, что оставили мы,

Возвращаясь назад через поле

Из двухместной любовной тюрьмы.

 

Истомленные жаждой познанья,

Мы паслись на другом берегу

И, напившись любви и страданья,

Оказались босые в снегу.

 

Лишь тебе улыбнулась гнедая,

Только мне поклонился гнедой,

Когда шли мы в упряжке, страдая:

Молодая и я, молодой.

 

Никогда с тобой счастлив я не был,

Потому что всегда и везде

Ты тайком улетала на небо,

Чтобы ждал я тебя на земле.

 

И я снова бреду к водопою,

Чтоб напиться студеной воды —

Через снега несжатое поле, —

Разбивать своей мордою льды.

 

Жеребят разноцветная стая

Возвращается с неба с тобой.

Я, босой, и ты тоже, босая,

Долбим лед — напоить их водой.

 

* * *

деревенский вор

подперев щеку

ждет полуночи

ему чудится

из-под белых штор

дружелюбный взор

тихой дурочки

 

ходит кот впотьмах

мама спит-лежит

кони поены

вот ладони взмах

и она летит

губы сдвоены

 

а помещица

ей семнадцать лет

спит за стеклами

с нею лег во сне

молодой ранет

ветки мокрые

 

* * *

О не смей, сыромятное сердце,

Так сжиматься от смертной тоски —

В том окне, где состарилось детство, —

Буква «Х» в две сосновых доски.

 

...Уж не выйдет Демидыч, не встретит вас ласковым словом,

Не сыграет на хромке, не выпьет треклятой стакан,

А потом своей Марьей до дому на ручках несомый,

Не застонет, сердечный, от курских и краковских ран.

 

Сколько кружев с морозных окошек

Успевала связать к Рождеству,

А теперь вот, такая хорошая,

На работу ушла ко Христу.

 

Вместо слез вытирая снежинки,

Он прижался виском к косяку...

Птицы черные, словно косынки,

Всё летели на грудь старику.

 

Еще крепче вцепившись в работу

Черно-синими венами рук,

Он забыл, что он есть, но что кто-то

Ходит к месту последних разлук.

 

Весь облит водяными частицами,

Шел, обнявшись, в поля с Воронком,

Задушевное дерево с птицами

Пробегало вдали босиком.

 

Я молчу. Потому что не знаю,

Как старик истончился на нет.

Я курю. Я опять вспоминаю

Деревенский немеркнущий свет.

 

...Что ж опять ты, сыночек, не спишь, мое милое золотце, —

Мама гладит меня позолоченной в долгой работе рукой,

Ангел сна, позабыв обо мне, на ладонь ее светлую молится,

Омываемый льющейся в темную комнату лунной рекой.

 

...Там, где солнце садится в телегу,

Повалюсь в голубую траву

И засну под березовым снегом

В незасыпанном полностью рву.

 

* * *

Голову на плаху, сердце на алтарь —

Со всего размаху, как когда-то встарь.

 

Верная, красивая, сильная любовь,

На алтарь, на плаху меня приуготовь.

 

Скоро снег распустится на тысячу вод —

Помолиться в церковь мой палач пойдет.

 

В подзакатный вечер, в день успенья зимы

Будет чист и светел образ русской земли.

 

Прорубь потемнеет от вешней воды,

Только в одну сторону ведут к ней следы.

 

* * *

Саня пил вино зеленое

С незабудками в руке,

Две березы в черных платьях

Показались вдалеке.

 

Господин мужик с гитарой

Поднимался от реки,

Напевая грудью впалой

Одинокие стихи.

 

У ручья, в траве деревьев,

Мальчик с липовой ногой

Спит лицом на оглавленьи

Нашей книги дорогой.

 

Через поле маргариток

Все, кого я помянул,

Собралися на молитву,

Да и я не преминул.

 

Суслик с мокрыми глазами,

Покажи мне со слезами

Позаброшенную флешь...

Вот удача. Рыть не надо.

Здесь пшеничная ограда

Для несбывшихся надежд.

 

* * *

Тоска по женщине хорошей

С надменным, граждане, лицом,

Ну неужели не поможет

Родное сердце, или тоже

В нем тянется старинный сон?

 

То было осенью, однажды

Пошли на убыль холода.

Красивый узкий змей бумажный

Над нашей родиной летал.

Еще за полночь видно было,

Что он всегда был, испокон,

И шесть крестьянинов лениво

Ему грозили кулаком.

Тогда как в русском букваре

Насобирать, добрать глаголы,

Тогда как хочется скорей

Разбить глаза о радиолу

«Родина».

Большущ

И мягок рот твой, мамочка.

Я полощусь,

бумажный змей,

Как во дворе цветная наволочка.

Коричневым ли, золотым

Сгорит наш сад.

Ну жаль.

Ну очень.

Я делаюсь совсем простым

Вот этой ночью.

 

Пиши сама.

 

В дороге

Что ж, расстанемся… Я ведь не против,

Но скажу я тебе без прикрас:

Полюбился мне крепкий наркотик

Голубых твоих ласковых глаз.

 

В третий раз нас дорога спасает:

То сведет, то опять разбросает…

Конь внатяжку встречь ветру идет,

Он везет, ну а нам — не везет.

 

Я-то думал, что выжил, что выстоял,

Что тебя, может, ранил больней,

Не заметив два ласковых выстрела

Из-под черных внатяжку бровей.

 

* * *

Все в мире пепел, все свет, все тень — все только лепет, все лесть, все всклень,

да лишь бы правда жила в цвету настойкой девушек да на спирту.

 

Дыра опять никак не пришивается,

Лесник принять букет не соглашается,

Любовь любой ценой не приживается,

Невеста в мое сердце не вмещается.

 

Ну хорошо, ты говоришь, есть весть, что вместо лести всем будет месть,

да лишь бы правда в алчбе с судьбой не опоила нас сон-травой.

 

Недолго спал, да много в жизни видел я,

Меня страна ни разу не обидела,

Я тихо жил, как каменная ласточка,

На синем небе серая заплаточка.

 

Все в мире пепел, все земь, все прель — лишь прах и трепет, лишь тлен, скудель,

да лишь бы правда с судьбой в ладу нас не застигла в земном саду.

 

Твои глаза, как небо темной осенью, —

Ни разу не цвели, не плодоносили,

Прости меня, люби меня, встречай

С отчетливой надеждой на печаль.