Вы здесь

Василий Аксенов — как зеркало первой криминальной русской революции

Валерий КУКЛИН
Валерий КУКЛИН


ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ — КАК ЗЕРКАЛО ПЕРВОЙ КРИМИНАЛЬНОЙ РУССКОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ


Много-много лет тому назад, когда мы — нынешние дедушки и бабушки — были юны настолько, что нас водили посмотреть своими глазами на участников Октября и на тех, кто сам видел Ленина, случилось мне короткое время заниматься музыкой у некой старушки, которая в молодости была членом ЦК левых эсеров, а потом более тридцати лет провела по ленинско-сталинским тюрьмам и ссылкам. Последним местом ссылки и местом ее успокоения стал наш город. Из уст этой очень милой и, как ни странно, добродушно настроенной к советской власти старушки я и услышал, что восходящая тогда звезда русской литературы Василий Аксенов — сын весьма известной революционерки Л. Гинзбург. С ней моя учительница была знакома в период их общей борьбы с царизмом, а потом встречалась на сталинских этапах.
Информация эта привела меня в тот момент в восторг: автор сценария сверхпопулярного в нашем провинциальном городе фильма «Коллеги», где «Слепой музыкант» (арт. В. Ливанов) едва не гибнет от руки «Артиста из Кохановки (арт. В. Бредун), оказался жертвой только вчера еще всеми почитаемого за бога и вождя, а теперь выброшенного на свалку и облитого грязью Сталина. Было отчего закружиться голове провинциального мальчишки и возлюбить творчество писателя, книг которого на всех трех прилавках наших тогдашних книжных магазинов было больше, чем брошюр с работами В. Ленина и томиками избранных сочинений А. Пушкина. Потому ранние произведения В. Аксенова мне довелось прочитать все. В том числе и новинки, выходящие в самом модном в начале шестидесятых годов журнале «Юность».
Из всего прочитанного самым светлым пятном остался в памяти моей рассказ «Маленький кит — лакировщик действительности», а вовсе не часто ныне вспоминаемые «Апельсины из Марокко» и «Звездный билет». Отсутствием сюжета, в первую очередь, ясным, лаконичным, полным музыки и света языком. Но самое главное — был в рассказе образ крохи, который одним своим существованием делал двух молодых людей настоящей семьей. Словом, для меня был и остается этот рассказ одним из самых наидобрейших литературных произведений, которые мне привелось прочитать за всю свою жизнь.
А потом в журнале «Юность» (номер 3 за 1968 год) появилась «Затоваренная бочкотара» — спесивый выпад горожанина на скотский образ жизни колхозников, едущих в кузове грузовика по разбитым дорогам искренне презираемой автором Родины. Помню, как по прочтении этой повести мы с ребятами спорили дни напролет: хороша эта повесть или плоха? По молодости ли, по глупости, но мы тогда строго следовали полуармейским законам, существующим тогда в советском литературоведении: писатель может быть либо плохим, либо хорошим, нашим или чужим, другом или врагом. Может, тому причиной тому был отголосок не так уж и давно оконченной войны с фашизмом, не знаю. Но мы твердо знали, что А. Пушкин велик во всем: в каждом слове и в каждом поступке, а В. Аксенов, признанный самим победителем Сталина Хрущевым лучшим прозаиком Советского Союза, замечателен каждой строчкой, и в своих произведениях доказывает свое законное право попасть навеки в школьные хрестоматии. И на памятник после смерти.
Но с «бочкотарой» случилось что-то не совсем нам понятное. Дворовая шпана нутром почуяла, что она знает описываемый московским писателем мир лучше Аксенова, понимает его глубже. Сны живого груза в кузове машины (ни одного яркого персонажа, ни одного узнаваемого лица) походили на пародии снов Веры Павловны из романа Н. Чернышевского. И над всем убожеством нависали серые тучи. И злая ирония автора к тем, кого автору, как сыну настоящей революционерки, следовало любить.
Здесь надо отметить, что речь идет о шестидесятых годах, когда рейтинг борцов с самодержавием был еще довольно высок, восторг от мысли, что «мы первыми вышли в космос» переполнял наши души. Тогда все еще кое-где существовали отделения Всесоюзного общества бывших политкаторжан. Живы были, как «красные соколы революции», так и «участники белого движения», которые сидели в общих кабинетах и перекидывали на счетах одни и те же костяшки, как свидетельства выполнения социалистических обязательств, принятых бригадами коммунистического труда. Национальное самосознание, взбаламученное хрущевскими взбрыкиваниями, пережив первый приступ ненависти к культу личности Сталина, было настроено на созидание и ждало от совершившего государственный переворот триумвирата Брежнев-Косыгин-Подгорный новых мудрых и конструктивных решений в области государственного строительства, которые позволили бы СССР не только догнать США по надоям молока на каждую колхозную буренку, но и обеспечить строителей коммунизма самым лучшим на планете чтивом. Страна ждала от автора «Коллег» гражданского подвига, равного тому, что совершил А. Солженицын за несколько лет до этого со своим «Иваном Денисовичем».
А В. Аксенов подсунул нам «бочкотару»…
Удивляло то, что вся литературная критика страны слаженным хором бросилась защищать эту повесть, хотя никто и не думал ее хаять — слишком еще был высок авторитет В. Аксенова в сознании читающей публики, слишком еще хорошо мы помнили, что нам недавно говорила критика: на смену выжившим из ума классикам периода культа личности пришли настоящие молодые дарования в лице: В. Аксенова, Е. Евтушенко, Ч. Айтматова и прочих детей жертв сталинских репрессий.
Мы — читающая провинция — ведь тогда и представить не могли, что как раз в это время шесть раз горевший в танках Виктор Курочкин пишет великую повесть о великой войне, которую назовет «На войне, как на войне», и работает над гениальными «Двенадцатью подвигами солдата». Не знали и про Константина Воробьева, который пробивался сквозь заслоны ЛИТО и прочей сволочи для того, чтобы рассказать нам о том, как и кто защитил Москву зимой 1941-42 годов. Мощнейшая литературно-критическая и публицистическая канонада громыхала в ту пору лишь о «молодых гениях-шестидесятниках», которые в большей части своей творили гимны номенклатурным своим хозяевам. Об Аксенове же писали, как о писателе, который «по-новому увидел простого русского человека» простым взглядом его на окружающую действительность», «с простодушием и со свойственной ему простосердечностью рассказал нам об этом».
Ибо оболганный властью словосочетанием «живой классик» писатель русский должен в сознании простонародья именно таковым до скончания дней своих и оставаться.
Несколько лет спустя, уже покрутившись в окололитературных кругах Москвы, я узнал об Аксенове, как о личности, многое, и стал понимать, почему именно после «бочкотары», столь фантастически благожелательно принятой официальной критикой и даже кремлевскими властями, уже не юный «гений прозы» бросился в объятия поэта Г. Поженяна и журналиста-международника Горчакова. С ними В. Аксенов в сказочно короткий срок написал и издал под псевдонимом Гривадий Горпожакс единственный в истории советской России блокбастер под названием «Джин Грин неприкасаемый» — произведение абсолютно антиамериканское, бичующее войну этой страны во Вьетнаме с беспощадностью М. Лермонтова, пишущего «Смерть поэта». А потом укатил по приглашению какого-то из американских университетов в США для чтения там лекции по истории русской литературы.
Здесь я вновь должен отойти в сторону от основной темы и сообщить возможно неискушенному читателю этих записок, что на Западе после победы СССР над фашистской Германией возникла пара абсолютно новых «наук», названных кремлевединием и советологией, а также была разработана система приглашения так называемых гаст-профессоров на так называемые гранды, финансируемые, как правило, из особых фондов контрразведок этих стран. Согласно положению о гаст-профессуре, получить это почетное ученое звание может даже человек неграмотный либо имеющий, к примеру, пару классов церковно-приходской школы. Достаточно было лишь восхититься тем, как красиво горят облитые американским напалмом вьетнамские дети — азиатские «лакировщики действительности», и ты уже — свой в доску лично президенту США.
Остается предположить, что именно потому выпускник Ленинградского мединститута, член нескольких редколлегий, где В. Аксенов никогда не работал, а только расписывался в ведомости на получение жалования (рассказывали ребята из «Юности» и еще двух изданий), стал в США гаст-профессором и совершил годичный тур по стране за счет налогоплатильщиков этой совсем не дружественной тогда его Родине страны.
Но вернемся все-таки к литературной деятельности писателя, которого ныне едва ли не все российские СМИ величают классиком именно русской литературы. В глазах молодого поколения В. Аксенов как-то исподволь становится сегодня выше и М. Шолохова, и А. Гайдара, и В, Тендрякова, и К. Симонова, и Ф. Абрамова, которые созданием и публикацией произведений своих совершали воистину гражданские поступки, вдыхали веру в людей, мужество, жили рядом со своим народом, его бедами и горем. Именно этими качествами всегда отличались писатели сугубо русские от писателей, например, немецких (я не имею здесь в виду германских писателей-фронтовиков). Почему нынешней властью России выбран именно В. Аксенов в классики, никогда ничего не сделавший хорошего для своей Родины? Где истоки любви к нему в Кремле и в переполненном гомосексуалистами министерстве культуры России? Почему еще два года назад вполне порядочная газета «Литературная Россия» вдруг разродилась панегириком В. Аксенову, дав ему титул «нашего живого классика»?
В годы блужданий моих по литературным объединениям Москвы, легальным и нелегальным, не раз приходилось слышать мне от людей, знавших В. Аксенова лично, что оный литератор «может позволить себе любые взбрыкивания, потому что он любим «большими дядями из Кремля» (обращаю внимание на то, что в Кремле того времни сидели Л. Брежнев и его компания, а вовсе не В. Путин с «братками»). Этот новый для меня факт никак не связывался с образом ярой антикоммунистки, переводчицы с немецкого и польского Л. Гиндзбург. Потому я спорил с этими людьми, пытался объяснить несостоятельность подобных инсинуаций, называл их завистниками гению В. Аксенова, цитировал им отрывки из «Джин Грина», чтобы была явно видна рука сего мастера русского слова рядом с посредственным текстом того же Горчакова. Словом, шел обычный окололитературный треп дилетантов о творчестве «признанного гения».
Но в период перестройки вернувшийся из эмиграции Василий Аксенов самолично утер мне нос. В одном из многочисленных интервью разом пожелтевшим газетам умирающего СССР он рассказал о том, как во времена хрущевские был он одним из нескольких настоящих ПЛЭЙБОЕВ Москвы и ДРУГОМ АМЕРИКИ, как он каждый вечер гулял по ресторанам в окружении детишек и внуков советских аристократов из аппарата ЦК КПСС и всевозможных министерств, кричал во всю глотку вместе с ними: «Я люблю Америку!» А московская милиция отдавала им честь.
То есть в самый разгар «холодной войны» и обнищания советского народа из-за того, что львиную долю национального дохода приходилось тратить на сооружение кольца противоракетной защиты вдоль самых длинных в мире границ от возможного нападения США, сей нынешний будто бы классик именно русской литературы вопил, по сути, о ненависти к своей стране и… писал «Затоваренную бочкотару».
Вот тогда-то я окончательно понял, что все мои былые слова в защиту В. Аксенова — пустой звук. Не было «метаморфозы превращения автора «Коллег» в автора «бочкотары». Был всегда один и тот же весьма талантливый и очень практичный литератор породы стукача Булгарина, неудавшийся лекарь породы наркомана М. Булгакова, который, попав по распоряжению холуев Н. Хрущева в когорту так называемых молодых писателей-шестидесятников, состоявших исключительно из детей жертв сталинских репрессий, поначалу показал себя верноподданным гражданином, а потом, узрев, что дети людей власти зарятся присвоить общенациональное достояние СССР и могут сделать это, принялся искать такого рода хозяев, которые и платят больше, и, в случае победы партийной элиты КПСС над своим народом, выделят и ему особого рода кус — звание классика и при жизни, и после смерти.
Это возможно было увидеть еще при прочтении путевых записок В. Аксенова «Круглые сутки «нон-стоп», изданных в сваерхэлитарном журнале «Новый мир» после возвращения писателя из зиц-профессорского турне по США. Но в тот раз я этого не разглядел. Прочитал записки — и с пеной у рта доказывал правоту Аксенова, которую выискивал тогда на каждой странице журнала.
Мудрый мой друг поэт Володя Петелько (см. очерк «И был один, который не стрелял») только и сказал в ответ:
«Вот ты его защищаешь, а случись бе-
да — он первым и продаст тебя»
А я спустя пару лет совал Володе под нос выпущенную издательством «Детская литература» книгу, которая называлась «Сундучок, в котором что-то стучит», говоря, что одним этим названием В. Аксенов делает вызов обществу КГБ-КПСС. Петелько сначала назвал книгу провокацией, а потом, прочитав ее, заявил:
«Полный маразм»
В глубине души я был согласен с Володей в отношении художественных достоинств этой книги, но авторитет Аксенова, порожденный чтением «Коллег» и «Маленького кита» был еще слишком силен — и я вновь стал спорить, защищая Аксенова, который жил уже к тому времени в США и был единственным в истории СССР эмигрантом, которого издавали на родине, да еще и массовыми тиражами, какими славилась тогда «Детская литература».
Где-то в эти годы я и прочитал два романа Аксенова-эмигранта: «Ожог» и «Остров Крым», изданных в США в издательстве, кажется, имени А. Чехова. Привез их в Москву главный режиссер МХАТа Олег Ефремов — и книги ходили по рукам доверенных людей, оставаясь у каждого нового читателя ровно на неделю. Потому читались они залпом, воспринимались наспех. Флер таинственности и запретности чтения произведений из-за бугра создавал ощущение причастности каждого читающего эти книги к неким таинственным процессам и к людям, которые вершат судьбы мира. Так читали, наверное, роман «Что делать?» в 80-е годы 19 века сверстники В. Ульянова (Ленина) — и для их поколения эта заурядная книга казалась величайшим произведением всей русской литературы.
Но В. Аксенов вышеназванными двумя романами не произвел на меня и десятой доли того впечатления, которое произвел Н. Чернышевский на будущих ниспровергателей трона Романовых.
Роман «Ожог» я, признаюсь, основательно призабыл сейчас, помню лишь то, что там впервые увидел напечатанными на русском языке сцены постельные и откровенно порнографические. В. Высоцкий, которому я сдуру заявил, что в образе одного из героев романа проглядываются и его черты, пожал в ответ плечами и сказал: «И ты туда же…» Семеныч был актер по всему своему существу, до содержания костного мозга, позер, очень любил внимание к себе, хотя и играл старательно роль человека, который устал от оваций. Но в тот раз он был искренним — я почувствовал это. И понял: великий русский бард полуеврейского происхождения не любит русско-американского писателя происхождения еврейского. И не стал с ним спорить. По причинам, не имеющим к В. Аксенову никакого отношения. О чем сейчас, конечно, сожалею.
Что касается книги «Остров «Крым», то ее запомнил я основательно. Благодаря эпизоду, написанному в самом конце этого фантастического романа — самому, на мой взгляд, значительному куску прозы во всем творчестве В. Аксенова вообще…
Захватившие в 1980-е годы белогвардейский остров Крым советские войска тут же начинают бдить за новыми границами державы. И обнаруживают утлую лодчонку с сидящими в ней подростками, направляющимися в Турцию. Сержант торпедного катера не желает убивать мальчишек и девчонку, потому докладывает о находке наверх. Лейтенант, матеря про себя сержанта за бдительность, сообщает о нарушителях государственной границы капитану — и так до едва ли не маршала, руководящего высадкой всей военной огневой мощи многих дивизий и еще чего-то там. Выматерив про себя подчиненных за их верность присяге, командующий дает приказ уничтожить цель. Приказ по цепи возвращается обратно. И сержант, матеря про себя начальство, стреляет… мимо лодки. После чего эстафета с сообщением о том, что цель поражена, доходит до командующего — и тому становится грустно и противно от того, что подчиненные его такие исполнительные и дисциплинированные …удаки.
Повторяю, этот эпизод я почитал и почитаю самым значительным во всем творчестве В. Аксенова. Сцена эта достойна пера самых великих писателей-гуманистов. Но именно она оказалась переделанной во всех журнальных вариантах издания этого романа периода перестройки и во всех книжных изданиях ельцынско-путинского периода. В чем он выразился дословно, сказать теперь не могу, ибо того первого — не то ардисовского, не то чеховского издания — найти не смог, а вот недавно вышедшая в издательстве «Эксмо» книга уже прежнего впечатления на меня не произвела как раз из-за каких-то изменений в тексте. Может, оттого, что теперь за движением торпеды следят два человека с самолета и, когда один заявляет, что цель поражена, второй не поправляет его. Изменился тонкий окрас поступка — и пропало обаяние.
То есть, гуманистический конец пошлого произведения мог быть написан плэйбоем В. Аксеновым случайно (в подпитии ли, в момент просветления ли совести). Или следует другой вывод: новой России не к лицу иметь в качестве классика нового времени именно писателя-гуманиста. Им нужен классик-плэйбой.
После «Сундучка, который стучит» был период, когда я Аксенова практически не читал. Лишь изредка пролистывал одну из первых его книг «Жаль, что вас не было с нами», да и там чаще прочих перечитывал его путевые заметки о Латинской Америке. В 1960-х годах, когда они писались, земля эта не почиталась еще «Пылающим континентом», жила патриархальным бытом, трогательной жизнью планетарного захолустья, о которой мог нам поведать выездной, как и все законные шестидесятники, писатель для того, чтобы мы, сидящие за «железным занавесом», могли понять, с какими людьми встретился Че Гевара в сельве и куда вообще может завести эта череда непонятных революций под флагами всевозможных вождей. Ответа Аксенов, разумеется не давал, да и не задумывался над этим вопросом, но фактуры для размышлений вдумчивого читателя вывалил много.
Образ бывшего кумира юности стал растворяться и таять в дымке прожитых лет. К тому же О. Ефремов, возвращаясь из очередной зарубежной командировки, привез матершинника Ю. Алешковского, роман которого «Рука» стал потрясением, заслонившим от меня всех прочих авторов-эмигрантов. Тем паче, что стало известно, что американский мультимиллионер и хозяин «Плэйбоя» (забыл имя, да и не важно тут оно) создал специализированное русскоязычное издательство для тех, кто является посетителем российских синагог. И ищет новые кадры внутри СССР. Собирает новую банду по именем «Метрополь». Оказалось, что и мои учителя по «Зеленой лампе» при журнале «Юность» А. Битов и Ф. Искандер ничем не хуже В. Аксенова, как стилисты, но к тому же еще и гораздо ближе к народам, о которых они пишут. Прорвалась, наконец, в печать и проза К. Воробьева, сняли фильм по повести В. Курочкина «На войне, как на войне» с Михаилом Кононовым в главной роли. Прогремела целая плеяда писателей-фронтовиков. Рядом с по-настоящему русской литературой плэйбой В. Аксенов пожух, как мужское естество у страдающих от климакса героев его «Ожога».
И вдруг грянула перестройка…
Точнее, не грянула, а подползла тихой сапой и принялась пить из нас кровь. Многолетний кэгэбэшный стукач, от одного вида которого у сотрудников «Юности» во времена правления там Бориса Полевого тряслись коленки и случались обмороки, новый главный редактор А. Дементьев принялся публиковать «Остров «Крым» — вариант сокращенный, с картинками убогими, шрифтом мелким. Центральным эпизодом этой редакции романа стала сцена мытья в бане главного героя с членом Политбюро ЦК КПСС. Сцена проходная для всей книги, слабая в художественном отношении, скорее подобна плохой карикатуре, ибо написана так, чтобы ни дай Бог сам член узнал бы себя в персонаже, а уж его прихвостни — и тем более. Нужна была она, конечно же, для М. Горбачева, имевшего в кремлевских кулуарах кличку «банщик», который как раз в это время рушил старое Политбюро, совал в него тех недоумков, что через короткое время сыграли в зловещем спектакле ГКЧП, приведшем к развалу державы.
То есть В. Аксенов выполнил социальный заказ врагов своей Родины и вложил основательный булыжник в руку тех, кто швырял в нее камни и кал. Ибо ими оказались, как показало время, как раз те, кто шарахался пьяным по Москве еще в пятидесятые года и орал о своей любви к Америке. Надо представить сцену пития шампанского на будершафт Ивана Андреевича Крылова с императором Наполеоном Бонапартом, чтобы понять простую мысль: таковым писатель земли русской быть не может. Касается это не только В. Аксенова, но и всех главных редакторов столичных журналов того периода российской истории: начиная от вечного двурушника В. Коротича и кончая сломавшимся фронтовиком Г. Баклановым.
Развал страны, становление бандитской России, как державы, отказавшейся от своего великого прошлого, согласившейся принять роль покорной рабы дядюшки Сэма и даже ставшей жить на доллары, но не рубли, приветствовался В. Аксеновым. Ибо вместе с этими процессами произошел откат российской культуры под руководством казнокрада М. Швыдкова куда-то в район периода пещер и раннего матриархата. Литературный процесс, как таковой, остался только на периферии, в журналах, которые мало влияют на состояние умов основной массы россиян. Государственные издательства рассыпались в пыль — и по книжным полкам разбрелась плесень модерна и поганки спермотворчества. Писателей-реалистов стало невозможно достать даже на книжных развалах. Редкие издания книг, рассказывающих о современной России правду, разносились в один день с прилавков, как это случилось с книгой П. Алешкина «Я — убийца», в которой автор рассказал о том, КАК ельцынские наемники уничтожали защитников здания Верховного Совета РФ в октябре 1993 года.
Но одной-двух честных книг в год мало, слишком мало для огромной страны. И Аксенов терпеливо ждал своего момента, когда страна превратится в культурном отношении в полное ничтожество — он знал, что хозяева не дадут ему пропасть, призовут на помощь и назначат классиком вновь…
Сложившаяся в результате великой криминальной революции общественно-политическая система России пробавлялась под девизом «Живи на халяву!» Снимались фильмы исключительно по социальному заказу бандитов с большой дороги, потому только о них и об их проблемах: кого убить, как убить, иногда — за что убить. Писались книги о бандитском Петербурге и об абсолютно коррумпированной Москве. Но писали их не Диккенсы, к мнению которых бы прислушались возможные в окружении Ельцына хоть чуть-чуть совестливые люди, а прохожая литературная шпана. Потому было и обществу, и властям на клюкву, текущую с каждой страницы новых русских книг, наплевать. Дети и внуки недавних руководителей СССР, их прихвостни и лакеи были заняты грабежом и разделом национальных богатств, им было наплевать на ждущего их милости друга по плэйбойским проказам. Но с воцарением Путина, когда раздел захапанного был завершен, бандиты захотели покоя и дифирамбов в свою честь.
И была дана команда. И заработала машина по воскресению всенародной любви к писателю, который новой власти свой в доску, кореш, словом, браток и ва-аще…
Издательство «Эксмо» в срочном порядке выпустило кучу в разные годы написанных Аксеновым книг. Без блокбастера «Джим Грин», разумеется, без «Маленького кита», без путевых заметок по Латинской Америке, без «Сундучка, в котором что-то стучит». Книги все шикарно оформлены, на прекрасной бумаге, а стоят копейки. Тут же поставили и многосерийный телефильм с любимыми народом актерами — «Московская сага» называется. Произведение сие исключительно лживое, но состряпанное столь талантливо, что для опровержения многочисленных выжимок из текста потребовалась бы не одна статья, а сто двадцать четыре. Отметили торжественно и при полном московском бомонде юбилей вновь «живого классика», то есть сделали все, чтобы В. Аксенов попал в анналы.
Кажется, да и леший с ним. Мало ли на наших глазах вырастало до звезд «живых классиков», которые порой при жизни еще превращались в прах, раздуваемый ветром перемен? Ясно, что и Аксенову предстоит подобная метаморфоза. Кому нужен старик-плэйбой, если он — не мультимиллионер? Кому нужен писатель-классик назначенный, если он не создал ни одного образа современника после «Коллег»?
Отвечаю: людям, которые даже на костях и на прахе В. Аксенова станут строить новую литературу новой России. ИБО…
Ворам и бандитам, присвоившим национальные богатства СССР, уже удалось навязать обществу неологизмы «новые русские» и «олигархи» вместо привычных «буржуй» и «плутократ». Теперь очередь — за мифологией, которая должна породить новых святых и великомучеников из числа «братков» и героев бандитских «бригад», новых кумиров и новых героев, которые должны придти на смену комсомольцам-краснодонцам, А. Матросову и З. Космодемьянской. При этом они решили свести на нет все морально-этические нормы православно-мусульманской культуры России. Выкинуть в бездну забвения особенно замечательные факты отечественной истории, выдумать и всунуть на их место новые, облечь выдумки в литературные формы.
Обычная история, случающаяся во всяком государстве после всякого государственного переворота. Именно поэтому множество стран мира практически не имеют собственной истории. К примеру, Боливия, в которой в прошлом, двадцатом веке произошло около ста государственных переворотов. У историков ФРГ есть четыре официальных версии истории государства и всего немецкого народа, еще больше неофициальных. Все они противоречат друг другу в огромном количестве фактов порой на 100 процентов. К примеру, крестоносцы, называемые в русских хрониках псами-рыцарями, в Германии почитаются гуманистами и полными благородства воинами, а поляков, уничтоживших сей Орден в Грюнвальдской битве, в тот период истории, как этнической единицы совсем не признают.
В России все уже подготовлено для подобных подлогов. Я уж не говорю о «научных работах» Фоменко и Носовского. Это — для любителей особого рода кухни: с запашком и непременно с признанием за потребителем дерьма почитаться гурманом. Просто игра ума математика, увлекшегося чтением книг из серии «Литературное наследие» и его пропагандиста оказались вовремя подготовлены к печати и умело использованы теми, кому всякого рода инсинуации нужны — власти плутократов, в первую очередь. Куда важнее в контексте этой статьи обратить внимание на следующее…
Сначала объявили в новой России, например, что СССР распался по многочисленным заявкам советских граждан. Потом эта мысль облеклась в форму утверждения, что на общенародном референдуме 1989 года большинство граждан СССР проголосовало за развал Союза. Мы — участники этого действа-злодейства — помним, что более 80 процентов советских граждан проголосовало за сохранение Союза. Но мнение в учебниках истории не наше — а плутократов. Дети наши и внуки уже верят не нам, а тому, что накатали новые властители новых 15 державок в новых учебниках. Параллельно с этим начался выпуск массовыми тиражами дешевых книжонок дешевых авторес примитивных детективчиков, в которых бывшесветские дамы вспоминают к месту и не к месту, как тяжело было жить простой рабочей женщине в социалистической стране. А одна даже сообщила, что в СССР всегда были жутким дефицитом мыло и стиральный порошок, не представляя даже, что эти товары исчезли именно в период демонтажа страны, именуемого перестройкой. Уже начат выпуск отечественных мыльных опер с богатыми, которые всегда плачут — и миллионы оплывших от картошки и хлеба, живущих в некогда прекрасных, а теперь ставших трущобоподобными квартирах дам, рыдают от умиления по сим страстям и начинают искренне любить тех, кто их низвел до полускотского состояния . Трудящийся человек просто исчез с экрана.
И именно в этот исторический момент вступила в бой артиллерия главного калибра — припрятанный в рукаве козырный туз по имени Василий Аксенов. «Московская сага» в честь юбилея воскресшего классика. О чем она? О страданиях российских интеллигентов от рук злодеев-большевиков, вопли, сопли, протесты. Красивые позы, красивые морды, красивые интерьеры, патетические речи. И главная мысль: СССР — империя зла.
Фраза сия родилась, помнится, в устах президента США Р. Рейгана, когда советский летчик, защищая государственную границу, подбил ракетой корейский самолет. Президент страны, совершившей в 20 веке более 20 агрессий против мирных государств, властитель державы, покрывшей позором себя войной в Корее и во Вьетнаме и сейчас ведущей полные злодейств и подлости войны в Иране и Афганистане исключительно с гражданским населением. Президент, для которого, чтобы скрыть элементарное название его болезни, звучащее, как старческое слабоумие или маразм, был придуман новый диагноз — болезнь Альтгеймера. Фраза владетельного полуидиота, несчетное количество раз повторенная миллионами негодяев с руками по локоть в крови… фраза, ставшая нормой сознания современного русского обывателя, избирателя и прочая, прочая.
Теперь фильм «Московская сага» должен стать достойным обрамлением фразе маразматика, вырезанной на сердце каждого россиянина.
Сериала этого я, признаюсь, после первых двух серий не стал досматривать — переключился на чтение «Хаджи-Мурата» Льва Толстого. А потом купил аксеновскую книгу «Новый сладостный стиль». Для контраста…
Повесть о великом патриоте Кавказа, человеке, о смелости которого ходили легенды по всему миру, вкупе с самым мощным за всю историю мировой литературы образом Государя (Николая Первого) своим потрясающим воображение документализмом словно оттеняла историю, высосанную Аксеновым их пальца, насквозь фальшивую, как всякая история о Золушках, описанных после Шарля Перро едва ли девятью из десяти писателей мира. При этом роман В. Аксенова превосходит объем повести Льва Толстого раз в 15-20. Гений 19 века, ставший классиком вопреки воле самодержавной власти, руководств трех религиозных конфессий мира, комитета по присуждению Нобелевских премий с одной стороны и — «живой классик», утвержденный в качестве такового правительствами СССР, США, России, Израиля, десятками будто бы благотворительных фондов, комитетами по присуждению псевдолитературных премий и прочая, прочая с противоположной…
Сопоставление оказалось не в пользу В. Аксенова. Все стилистические изыски, умелое изобретение массы метафор, от которых восторгаешься при чтении и тут же забываешь, глубокомысленные высказывания писателя-космополита превращались в ничто рядом с чеканной, порой грубоватой, но всегда ясной по мысли и строгой по характеристикам прозой великого яснополянского отшельника.
Роман «Новый сладостный стиль» оказался вовсе не о муках творчества, каким его представляют купленные на корню критики, и вовсе не о трагедии художника-творца, как хотелось бы видеть эту книгу самому автору. Это — очередная многословная фитюлька об эмиграции, как таковой, и конкретно — об эмигрантах еврейского происхождения, попавших в Америку по той причине, что лишь евреев и армян выпускала почему-то советская власть на житье за границей, долго оставляла за многими из них право вернуться на Родину и с трудом лишала гражданства. Немцам, чьи предки выехали за полтораста лет до этого в Росси , вот нельзя было вернуться в Германию, а иудеям, чьи пращуры рассеялись из Палестины две тысячи лет назад, разрешалось. Быть может, потому, что пользы от немцев было державе русской больше? А то, что большая часть иудеев по дороге на землю обетованную смывалась в Вене с самолетов и оказывалась в ФРГ или в США, — это уж, как говорится, издержки демократии и проблемы израильской армии. Ясно ведь: никто под арабскую пулю или даже под булыжник, голову подставлять не хочет.
Но главный герой романа В. Аксенова и здесь «прокатился на Запад» проще, ибо он оказался умнее тех, кто рвал когти из аэропорта Вены, порой рисковал жизнью, здоровьем, разрушал семьи и попадал в исключительно бедственные ситуации. Эмигрантская литература полна подобными историями — и почти за каждой книгой на эту тему стоит трагедия, факт, документ, свидетельство очевидца. Потому именно эти книги стали явлением мировой литературы и по-настоящему нужны тем, кто читает подобного рода прозу. Герой В. Аксенова оказывается первый раз в США в так называемой творческой командировке, которая не нужна никому: ни американцам, ни советским людям и властям, ни актерам его театра. Просто послали дружки из Кремля своего кореша проветриться в США — пусть посмотрит, как «загнивает Запад» и вернется назад, в свой суперэлитный и супермодный московский театр, в котором все артисты, как один, любят своего режиссера больше, чем собственных жен и любовниц, а публика от упоминания одного имени его шалеет так, будто в каждому в задницу воткнули по дозе наркотиков. Не нравится слепое поклонение толпы совку-режиссеру, вот и нашлись у вечно нищего министерства культуры деньги для него на поездку в Америку.
Следующий выезд он уже сделал обдуманно: зов крови случился, ибо режиссер вдруг узнал, что у него и отец был приемный, и предки настоящие его были богатыми евреями до революции, и вообще по ночам стала сниться шестигранная синяя звезда на белом фоне, а в груди звучать гимн… но не Израиля, почему-то, а США. И почувствовавший зов истинной крови, предавший вырастивших его родителей герой улетел в эту зокеанскую дочь земли обетованной, минуя все ту же Вену, прямиком в объятия СМИ США, приготовившихся к крику о том, что еще один великий режиссер выбрал демократию и свободу, вырвался из империи зла и так далее…
Но промахнулся. Вышла накладочка — никто не встретил героя романа в аэропорту, не стал сниматьь момент схода его на землю свободы для телевидения. Сразу не случилось СМИ прокричать ою очередном эмигранте в стране эмигрантов, а потом на страницах газет замелькали более веселые и более пикантные истории о людях, которых толстые американцы по-настоящему знали и которых даже порой любили. Здесь, намекают российские критики, есть что-то от судьбы А. Тарковского, который будто бы тоже является прототипом главного героя романа В. Аксенова. Но я позволю себе с этим не согласиться. Тарковский к моменту выезда в Италию был фигурой в мировом кино известной, на то, чтобы убедить его покинуть СССР, потрачено было довольно много денег, и лица, стоящие за этой операцией, довольно хорошо знали, куда они вкладывают деньги и зачем. Вывоз А. Тарковского из СССР был одной из самых удачных операций западных спецслужб, направленных на принижение образа культурной России — и деньги они в результате вернули своим фондам с лихвой. Напиши В. Аксенов хотя бы четверть правды о том, как и почему оказался автор «Андрея Рублева» за рубежами своего Отечества, я бы искренне приветствовал классика маразма, и вновь, быть может, возлюбил бы его.
Или поведай В. Аксенов миру про главного режиссера театра на Таганке Ю. Любимове, который тоже называется одним из прототипов главного героя романа «Новый сладостный стиль». Расскажи он об эпизоде в советском посольстве в Лондоне после премьеры спектакля «Преступление и наказание» («Преступление здесь совершили вы, — тупо пошутил один из советников советского посла, обращаясь к Юрию Петровичу, — а наказание вас ждет дома»), сообщи об истерике самого знаменитого тогда театрального советского режиссера, об его решении остаться на Западе, о предоставлении ему израильского гражданства, о неуклонном падении его престижа в Европе и Америке после рядя провалов на сценах знаменитых театров, о нервной экземе и мучениях совести Юрия Петровича, о попытках В. Смехова от имени коллектива театра и правительства Андропова вернуть обиженного мастера домой, о триумфальном его возвращении по приглашению М. Горбачева и о последующем скандале с учениками-соратниками за многомиллионные основные фонды театра, которые Любимов захотел прибрать к своим рукам… Страсти поистине шекспировские, фигуры узнаваемые и оставившие след свой в истории российского искусства: В. Высоцкий, В. Смехов, В. Шаповалов, В. Золотухин, А. Демидова, Л. Ярмольник, Л. Филатов, С. Фарада и многие, многие другие. Тема, будто бы перекликающаяся с основной сюжетной линией романа «Новый сладостный стиль», даже название к такому сюжету подходит…
Но у «живого классика» во главе угла стояли и продолжают стоять иные задачи. Он твердо ступил на стезю манипулятора общественным российским сознанием, и потому героя разбираемого сейчас романа он опускает на дно русско-еврейской эмиграции, где каждый друг другу друг, товарищ и брат. И также соратник по наркобизнесу. Образы, украденные из местечкового фольклора, из рассказов Исаака Бабеля, из повестей Шолома Алейхема. Масса связанных между собой тремя героями историек, показывающих, как можно выжить в США, нарушая законы приютившей их страны «по-божески»: наркоторговлей, воровством бензина и прочими «мелкими шалостями», совершаемыми во имя тоски по высокому искусству, к которому стремится душа бывшего московского модного театрального режиссера.
К моменту полного морального и физического упадка героя и превращения его в заурядного забулдыгу-бича, благодаря хитроумной авторской интриге, похожей на совершенно нереальную голливудскую сказку с ее (а не фонвизинскими) Правдиными и ее (не англофольлклорными) Робин Гудами, появляется на сцене дальний родственник бывшемосковского режиссера, оказывающийся, конечно же, миллиардером и, конечно же, плэйбоем на все сто процентов. Вместе они и травку курят, и колются, и пьют до свинячьего состояния — и становятся от этого только здоровее и красивее, честнее и порядочней, умнее и бесстрашней. Создается впечатление, что в этих двух похожих друг на друга, как две капли воды, и при этом совершенно неживых персонажах, автор высказал всю свою давешнюю плэйбойскую тоску по шикарной жизни и по праву попирать все права других людей ради удовлетворения собственных животных потребностей.
Пересказывать перипетии взаимоотношений сих сиамских близнецов здесь нет ни времени, ни места, ни желания. Достаточно остановиться на том, что спали они порой с одними и теми же женщинами, которых по всегдашней своей привычке «живой классик» считает лишь издержками рода человеческого, для того, чтобы в один прекрасный момент миллиардер захотел финансировать самый мощный и самый дорогой в истории киноискусства США блокбастер о русских сволочах, который снимать должен непременно наш герой, никогда дотоле в качестве кинорежиссера не работавший.
Но герой В. Аксенова оказался и здесь на такой высоте, что заткнул за пояс и Андрея Тарковского, и Сергея Бондарчука, и Акиру Куросаву по мастерству работы с гигантскими массовками, батальными сценами и одновременно с созданием сцен камерных, глубоко психологичных и внешне очень красивых. Словом, дай гению достаточно денег — он станет им. По крайней мере, такова логика Аксенова.
На память приходит первый фильм А. Тарковского «Иваново детство», занявший массу престижных международных кинопремий. Фильм он снимал на остатки денег, которые оказались в кассе киногруппы после того, как предыдущих киношиков разогнали за хищения и халтуру. Фильм о ребенке, который боролся с фашизмом так, что гитлеровцы отрубили ему голову. На оставшиеся гроши А. Тарковский снял шедевр. И мне думается, что не деньги делают художника великим, а больная его совесть — то, чего у В. Аксенова, вполне возможно, не было никогда…
Вывод, который может оказаться оскорбительным для человека с моралью христианской, не должен обидеть литературного мэтра бандитской России. Совесть в нашей многострадальной Родине после перестройки превратилась в такого рода анахронизм, что само упоминание этого слова вызывает на губах большинства русскоговорящих людей во всем мире улыбку. Как образ царя Гороха в советский период. Единственным мерилом морали бандитской России стал доллар — речь идет именно об этой части России, а не остальной, бросившейся в объятия православной церкви и храмов других конфессий, чтобы избежать объятий Желтого Дьявола. Бандитско-бомондная часть России старается уничтожить либо поработить до конца вторую составляющую этой страны — и потому использует «живого классика» на сто процентов.
В. Аксенов не остановился на этом моменте романа, который мог бы стать кульминацией типичного литературно-художественного произведения послеельцынского периода, способного вызвать стон зависти и слюну во ртах тысяч режиссеров, актеров, писателей, художников и прочих представителей богемных профессий: «Вот бы мне такие деньжищи! Я бы им показал!» Он знает, что подобных книг много — и он не сможет при таком окончании романа быть лучшим из лучших, то есть оправдать доверие хозяев и быть всунутым в анналы. Он…
… нет, не повторяет эпизод из «Острова «Крым», где захват белогвардейской республики поначалу казался всего лишь грандиозной массовкой для съемок художественного фильма. Он составляет попечительский совет из добропорядочных граждан США, который отбирает деньги у американского плэйбоя, решившего вместе с бывшемосковским троюродным братцем поиграть в чересчур уж дорогие игры, и отправляет обоих, наконец-то, в Землю обетованную.
Ибо в Израиле ведет раскопки их бывшая общая любовница, женщина, конечно же, удивительной красоты и ума, равного Соломонову (при этом оставаясь действительно единственной за все годы творчества В. Аксенова женщиной во плоти, единственным достоверным женским персонажем во всем его творчестве), и обнаруживает гроб ни много, ни мало…
… а общего предка советского и американского плэйбоев, плотника из Назарета, в котором без особых для этого потуг даже плохо искушенный в богословии читатель узнает отца Богочеловека.
По сути, ради высказывания этой крамольной для людей всех без исключения христианских конфессий мысли и наворочен полукилограммовый роман с сентенциями о примате иудаизма над всеми прочими религиозными заблуждениями человечества, с историями о евреях — страдальцах от рук большевиков, с исподволь то и дело высказываемой мыслью о том, что всю культуру и литературу русского народа сделали люди иудейской конфессии, с твердо и неукоснительно продвигаемой теорией богоизбранности одного народа и абсолютной никчемности прочих гоев. Стоящие у могилы своего пращура два плэйбоя и их общая самка как бы символизируют новую троицу религии бандитской России, ибо, согласно версии В. Аксенова, именно эти люди являются по крови большими христианами, нежели гои, им — и карты в руки для прочтения новых Нагорных проповедей, где слова «не убий» должны замениться на «убий», «не возжелай…» — на «возжелай…» и так далее, согласно тем канонам, что были заложены в книгах и фильмах ельцынского периода и не переводятся в России по сию пору.
То есть, пока умные и добрые люди ведут бесчисленные разговоры о том, что надо примириться со случившейся в России катастрофой, искать новую философскую доктрину и новую русскую идею ради консолидации сил страны и спасения славянско-азиатской цивилизации, пока миллионы гоев тоскуют о прошлом и не видят в будущем никаких перспектив для выживания страны, в которой лозунг «На халяву!» стал нормой бытия молодежи, В, Аксенов и присно с ним деятели литературы творят новую идеологическую доктрину бывшей православной и бывшей полусоциалистической страны во славу конфессии одного из самых малочисленных, но и одного из самых древних народов планеты.
Здесь можно и закончить разговор о феномене «живого классика русской литературы космополита В. Аксенова». Но тут припомнил я свое давнее интервью с В. Смеховым, случившееся во времена андроповщины как раз накануне поездки актера в Париж на встречу с Ю. Любимовым для вышеобъясненных переговоров. Говорили мы о всяком: о Высоцком, о Монастырском, о Шолохове, о кино и театре, о самом Юрии Петровиче, о многом другом. А магнитофон записывал. Интервью о мятежном режиссере и его учениках вышло в газете едва ли в четыре сотни строк, хотя и это по тем временам прозвучало вызовом советской власти, приведшем к снятию редактора с должности и увольнением вашего покорного слуги. Остальное осталось на пленке — закон журналистики, так сказать: не болтай слишком много, пиши коротко и ясно. Недавно я прослушал это интервью вновь — и захотел процитировать несколько слов Вениамина Борисовича:
— Аксенов?.. Вася — кумир богемы. А богема — что богема? Богема диктует моду, больше не значит ничего…
То есть как был Василий Аксенов в шестидесятые годы модным писателем, так после ложного возрождения своего модным и остался. Был моден всегда и у всей кремлевской швали, остался моден при бандитах. Не был и никогда не будет уже классиком... Ибо предал народ, которому обязан был служить.