Вы здесь
Экзамен Божий
Владимир НЕКЛЯЕВ
* * *
Всё, что вбирает погляд,
Лишь миг обнимает:
Сад-Вересень… Дым-Листопад…
И дым остаётся, и сад —
Погляд пропадает.
Никнет.
И грудь леденит,
И душу над дымом, над садом.
И ветер нам в очи глядит
Тем самым поглядом.
ВОЛЯЛишь миг обнимает:
Сад-Вересень… Дым-Листопад…
И дым остаётся, и сад —
Погляд пропадает.
Никнет.
И грудь леденит,
И душу над дымом, над садом.
И ветер нам в очи глядит
Тем самым поглядом.
Река крови за волю — чрез века...
Когда и кто той воли взял довольно?
Безумные рабы безмерной воли —
Не лучше, чем диктатора рука.
Никто не смог, как воля, вольным стать...
Хоть обойми весь мир, свободе веря —
Поэту вольной птицей не спевать,
Не рыскать и тирану вольным зверем.
Свободен может быть лишь плач младенца,
Да крик невнятный в наш предсмертный час, —
Мы дважды обретаем волю в сердце,
И дважды губит волю всяк из нас.
Экзамен Божий выглядит двояко —
Все знают, не избавиться никак:
Один раз воля — вынырнуть из мрака,
Второй раз воля — перейти во мрак.
Когда и кто той воли взял довольно?
Безумные рабы безмерной воли —
Не лучше, чем диктатора рука.
Никто не смог, как воля, вольным стать...
Хоть обойми весь мир, свободе веря —
Поэту вольной птицей не спевать,
Не рыскать и тирану вольным зверем.
Свободен может быть лишь плач младенца,
Да крик невнятный в наш предсмертный час, —
Мы дважды обретаем волю в сердце,
И дважды губит волю всяк из нас.
Экзамен Божий выглядит двояко —
Все знают, не избавиться никак:
Один раз воля — вынырнуть из мрака,
Второй раз воля — перейти во мрак.
* * *
Я Богу всё не рассказал —
Как, слаб от плача,
Шестую книгу я почал...
К чертям собачьим!
То дьявол поднял мой кулак
На жалком вскрике —
И проступил звериный знак
В той шестой книге.
Чтоб вновь я в помраке ночи
Глядел здивлённо,
Как на суровые мечи —
Письмёна...
Чтоб меч, что выковал мне рок,
Я взял — и рогом
Упёрся на кресте дорог,
Боряся с Богом.
Когда же Бог меня б сломил,
Как крону Дуба,
Душа бы пела: мир мне мил!
И жизнь мне люба!
Как, слаб от плача,
Шестую книгу я почал...
К чертям собачьим!
То дьявол поднял мой кулак
На жалком вскрике —
И проступил звериный знак
В той шестой книге.
Чтоб вновь я в помраке ночи
Глядел здивлённо,
Как на суровые мечи —
Письмёна...
Чтоб меч, что выковал мне рок,
Я взял — и рогом
Упёрся на кресте дорог,
Боряся с Богом.
Когда же Бог меня б сломил,
Как крону Дуба,
Душа бы пела: мир мне мил!
И жизнь мне люба!
* * *
Позёмка… Снеговые дюны…
Ночной закут.
Коль где на свете жить не думал —
Так это тут.
Не отчий кров — загнали черти
Не к тем вратам.
Коль где и думал я померти,
Так это там.
Очнусь, одолевая вялость,
И двину вброд…
Позёмка замерла, скаталась
И не метёт.
Слеплю снежок, слеплю усмешку —
Всю боль стыда…
Швырну в залив, слегка помешкав, —
Воде вода.
ЖАСМИННочной закут.
Коль где на свете жить не думал —
Так это тут.
Не отчий кров — загнали черти
Не к тем вратам.
Коль где и думал я померти,
Так это там.
Очнусь, одолевая вялость,
И двину вброд…
Позёмка замерла, скаталась
И не метёт.
Слеплю снежок, слеплю усмешку —
Всю боль стыда…
Швырну в залив, слегка помешкав, —
Воде вода.
На твоей остановке у школы
По садам куролесил жасмин.
«Ты сломи мне букетик весёлый
На вспомин, на вспомин, на вспомин».
Белым холодом ночь выкипала,
И до утра букетом в окне
Всё кивала, кивала, кивала...
Сны поры той, вернитесь ко мне!
Бедный праздник в раю интерната —
Улетучилось, как не было!
На утрату ложилась утрата!
По садам — лепестков намело!
Окружённый сугробами люда,
Вижу я — наяву ли, во сне —
Ветер нежности тянет отсюда:
Юный сад и — жасмин на окне.
По садам куролесил жасмин.
«Ты сломи мне букетик весёлый
На вспомин, на вспомин, на вспомин».
Белым холодом ночь выкипала,
И до утра букетом в окне
Всё кивала, кивала, кивала...
Сны поры той, вернитесь ко мне!
Бедный праздник в раю интерната —
Улетучилось, как не было!
На утрату ложилась утрата!
По садам — лепестков намело!
Окружённый сугробами люда,
Вижу я — наяву ли, во сне —
Ветер нежности тянет отсюда:
Юный сад и — жасмин на окне.
* * *
Поцеловала в чело
И засмеялася…
Это почти что было
То, что казалося.
Что как эмаль в серебре,
Музыка с голосом,
Слитно, как свет и апрель,
Но — раскололося:
Болью на том рубеже,
Сердца поблизости…
Не повторилось уже
Даже и в призрачности.
И засмеялася…
Это почти что было
То, что казалося.
Что как эмаль в серебре,
Музыка с голосом,
Слитно, как свет и апрель,
Но — раскололося:
Болью на том рубеже,
Сердца поблизости…
Не повторилось уже
Даже и в призрачности.
* * *
Ночь — и чёрт играет на трубе,
Потешает ведьмочек-нескромниц...
Никому — и во-первых тебе —
Уж не расскажу своих бессонниц.
Не совру, как на твоих плечах
Я сличал родимки золотые...
Как играют!.. Как кричат в ночах!..
Старый чёрт... И ведьмы молодые.
КЫ-ГЫПотешает ведьмочек-нескромниц...
Никому — и во-первых тебе —
Уж не расскажу своих бессонниц.
Не совру, как на твоих плечах
Я сличал родимки золотые...
Как играют!.. Как кричат в ночах!..
Старый чёрт... И ведьмы молодые.
Шальная кутерьма от Праги до Варшавы,
Медведица, припав, пьёт небеса с Ковша,
В любом из нас душа разбойника Вараввы —
Весёлая гульба, вино и анаша.
За что гульба пошла? Забылася причина!
За то, что в нас житья — едва ли на глоток!
Что нам на всех одна — неужли так? — женшина,
Медведица, припав, пьёт небеса с Ковша,
В любом из нас душа разбойника Вараввы —
Весёлая гульба, вино и анаша.
За что гульба пошла? Забылася причина!
За то, что в нас житья — едва ли на глоток!
Что нам на всех одна — неужли так? — женшина,
И коль один конец — и всем на тот же бок!
«А ну нам расскажи, как ты до нас блудила!
А ну нам покажи кайфовое кино!
А ну всё заголи!..»
«Ты меньше пей, водила!
Эть, коли хочешь, пей! Здесь всё на всех одно…»
Заткнуться? — ах, ты бля!..
Как языком полощет!
Коль знать, не взяли бы старой такой карги!..
«Гэй, музыку зычней, кто там снаружи квохчет,
И кто б это мог быть?! — кы-гы! кы-гы! кы-гы!»
А кто б ни был — плевать! Я сам себя не помню!
Забылся, кто я есть!.. Сапсан? Сова? Удод?
И накло-ня-ет-ся,
плывёт на запад полдня
Жизнь — рожью,
что стрелой стремилась на восход.
Водила, ты куда? В тот бок не надо спешки!..
Там на меня ярмо! Я выскочу с него!
Назад — дороги нет…
Эх, и язык у Гнешки!..
Рванул бы на восток, коль слыл — за своего.
Ни анашу курить, ни пить чифир в остроге!..
Я заплатил за всё! Я все вернул долги!..
Да что за птаха там — наперерез дороги?!
О чём она кричит: «Кы-гы! Кы-гы! Кы-гы!»
Мне потакают все — она не потакает!..
И что это за крик?
И что это за знак?
Я б разгадал, да вот
компания такая! —
И Гнешка всё одно — и кто кричит, и как.
Проклятое «кы-гы»
заходится над нами!
От одиноких дум, от всей моей туги!
От лжи моей! Вины! Оглохшими звонами
Расхристанной души:
«Кы-гы! Кы-гы! Кы-гы!»
Сломали кайф, козлы! Притормози, водила!..
На ветреном шоссе никто не тормозит!
И в каждом, словно вихрь, клубится злая сила,
У каждого своя дыра в душе сквозит!
Поехали, дружбан!.. Уж близко до Варшавы —
В рассвете там костёл
и крест над ним дрожит…
И только про одно разбойника Варавву
Пытает Иешуа:
«А ну нам расскажи, как ты до нас блудила!
А ну нам покажи кайфовое кино!
А ну всё заголи!..»
«Ты меньше пей, водила!
Эть, коли хочешь, пей! Здесь всё на всех одно…»
Заткнуться? — ах, ты бля!..
Как языком полощет!
Коль знать, не взяли бы старой такой карги!..
«Гэй, музыку зычней, кто там снаружи квохчет,
И кто б это мог быть?! — кы-гы! кы-гы! кы-гы!»
А кто б ни был — плевать! Я сам себя не помню!
Забылся, кто я есть!.. Сапсан? Сова? Удод?
И накло-ня-ет-ся,
плывёт на запад полдня
Жизнь — рожью,
что стрелой стремилась на восход.
Водила, ты куда? В тот бок не надо спешки!..
Там на меня ярмо! Я выскочу с него!
Назад — дороги нет…
Эх, и язык у Гнешки!..
Рванул бы на восток, коль слыл — за своего.
Ни анашу курить, ни пить чифир в остроге!..
Я заплатил за всё! Я все вернул долги!..
Да что за птаха там — наперерез дороги?!
О чём она кричит: «Кы-гы! Кы-гы! Кы-гы!»
Мне потакают все — она не потакает!..
И что это за крик?
И что это за знак?
Я б разгадал, да вот
компания такая! —
И Гнешка всё одно — и кто кричит, и как.
Проклятое «кы-гы»
заходится над нами!
От одиноких дум, от всей моей туги!
От лжи моей! Вины! Оглохшими звонами
Расхристанной души:
«Кы-гы! Кы-гы! Кы-гы!»
Сломали кайф, козлы! Притормози, водила!..
На ветреном шоссе никто не тормозит!
И в каждом, словно вихрь, клубится злая сила,
У каждого своя дыра в душе сквозит!
Поехали, дружбан!.. Уж близко до Варшавы —
В рассвете там костёл
и крест над ним дрожит…
И только про одно разбойника Варавву
Пытает Иешуа:
«Скажи, ты хочешь жить?..»
Про что пытать?.. Когда
Компания такая!
Такая Гнешки грудь!
Не капай на мозги!..
А в тёмной вышине, нас бездной увлекая,
Невнятно, словно Бог:
«Кы-гы! Кы-гы! Кы-гы!»
АНГЕЛЫПро что пытать?.. Когда
Компания такая!
Такая Гнешки грудь!
Не капай на мозги!..
А в тёмной вышине, нас бездной увлекая,
Невнятно, словно Бог:
«Кы-гы! Кы-гы! Кы-гы!»
Как час настал —
Я двинулся до Бога.
Три ангела мне перешли дорогу.
Один промолвил: «Ты куда идешь?..»
Второй промолвил: «Что в душе несешь?..»
А третий не спросил меня ничого.
Иль был немой, иль знал, что я — до Бога.
КРОВИНКАЯ двинулся до Бога.
Три ангела мне перешли дорогу.
Один промолвил: «Ты куда идешь?..»
Второй промолвил: «Что в душе несешь?..»
А третий не спросил меня ничого.
Иль был немой, иль знал, что я — до Бога.
Грущу — но помню и в журбе.
Свищу — по городам и странам.
О, Беларусь моя! Тебе
Я поклонюсь и за курганом.
Ведь нам привычно помнить двум,
Что не грустят о нелюбимой,
Что бережёт печальный ум
Не память-речь — а суть родимой.
И коли бьют наотмашь стоны,
Мол, нечего беречь! —
Себе
Я прикушу язык солёный,
Слизнув кровинку на губе.
Свищу — по городам и странам.
О, Беларусь моя! Тебе
Я поклонюсь и за курганом.
Ведь нам привычно помнить двум,
Что не грустят о нелюбимой,
Что бережёт печальный ум
Не память-речь — а суть родимой.
И коли бьют наотмашь стоны,
Мол, нечего беречь! —
Себе
Я прикушу язык солёный,
Слизнув кровинку на губе.
Перевод с белорусского
Владимира Берязева
Владимира Берязева