Небесно-голубая пиала

* * *

Если б солнце не согрело
Землю теплыми лучами,
Как бы всходы появились
И пшеницы, и овса?
Если б ласки материнской
Я не знал, живя без мамы,
Как бы смог я превратиться
Вот в такого молодца?

Если б юная береза
Не впитала влаги чистой,
Как бы взялся и откуда
У березы этой сок?
Если б вовсе не кормился
В детстве грудью материнской,
Где б тогда нашел я силу,
Чтобы с ветром спорить смог?

За время жизни — это точно знаю —
Я восемь сотен речек одолел,
Но камешками, что на дне блистают,
Налюбоваться так и не успел.

Я много лет еще прожить мечтаю
И переплыть десяток разных рек.
Извивы их арканами мелькают
Затем, чтоб сердце захлестнуть навек.

На камешках не знаю я гаданья,
Хоть в разных речках набирал их впрок.
Но красоты простое созерцанье
Продлит — я верю —
краткой жизни срок.

* * *

Пиалу разбил ребенок —
Любовался он узором.
Пальцы слабые разжались
От восторга, может быть.
Вы его не бейте в гневе
И не мучайте укором:
Пиалу нетрудно склеить,
Душу трудно излечить.

Открылась гор высоких панорама —
Там мой аал^{** Аал — тувинская деревня.} и материнский дом.
Там ждет, там ждет меня, волнуясь, мама.
Она вовсю хлопочет за столом.

Спешу Саянам в пояс поклониться —
Тень самолета скачет по горам.
В долинах пыль до неба золотится, —
Не табуны ль мои резвятся там?

Зеленый луг покрылся чем-то белым, —
То не отары ль бродят между скал?
Когда бы силу дивную имел я,
Обнял бы землю и родной аал!

* * *

Не слыша и не видя,
Как будто бы ручные,
Одни из самых ранних
Предвестников зари,
С набитыми зобами —
В них камешки речные —
На выбитых площадках
Токуют глухари.

А девушки-тувинки
В нарядных синих бусах
Нас ждут в саду весеннем
Когда настанет срок...
Лихими удальцами,
Хотя еще безусы,
И мы придем на танцы,
Как глухари на ток!

* * *

У плакучей старой ивы
Сквозь порыв метели снежной
На меня ты посмотрела,
Как глухарка на снегу.
Твои косы водопадом
На лицо спадали нежно...
Как давно все это было.
Вспоминаю снег, тайгу...

* * *

Быт городской
Порою нестерпим —
Я вспоминаю
Прошлую свободу.
Где овцы
Тихо бродят по степи,
Как звезды
По ночному небосводу...

* * *

Дождь проливной застал меня в пути,
А где в степи укрытие найти?
Я вдаль глядел,
Промокший, бесприютный,
А впереди — ни дерева, ни юрты.
Я степь винил — за то, что велика,
Дорогу клял — за то, что далека,
Судьбу ругал — за вечер, зря убитый.
А надо бы себя — за плащ забытый.

* * *

Ах, как ладно иноходец мой ходил!
Потерял я иноходца, упустил.
И отныне у моих печальных уст
Одинокий заливается хомус.
От меня моя любимая ушла —
Видно, более достойного нашла.
И, тоску свою сердечную тая,
Увлекаться хоомеем^{*** Хоомей — горловое пение.*} начал я.

А ведь если б я коня не потерял, —
Никогда бы на хомусе не играл.
Не расстался бы я с девушкой своей,
Я бы петь не научился хоомей!

* * *

Прими в подарок эту пиалу.
Любимая! Не будь ко мне сурова!
Я — гость на вашем свадебном пиру
И о любви не пророню ни слова.

Я буду петь на свадьбе хоомей,
Чтоб не узнал никто, как я тоскую.
А ты кумыса для гостей налей
В ту пиалу небесно-голубую.

В ней есть особый смысл для нас двоих.
Когда-нибудь, я верю, день настанет —
Она коснется нежных губ твоих,
И образ мой перед тобой предстанет.

Храни ее, в кочевьях не разбей —
Та пиала полна любви моей.

* * *

Приснилось мне: без шубы я остался,
Что будто б унесла ее пурга.
И сон, представьте, вещим оказался:
К утру, пока я спал, — сошли снега.

Скворец приснился — тоже к перемене:
Проснулся я под птичий пересвист.
Еще чуть-чуть — и на моей сирени
Проклюнется, как птенчик, первый лист.

Да, сон был в руку. А в мои-то годы —
Вы скажете — как можно верить в сны?
И все-таки поэт — дитя природы,
Одни и те же чувства им даны.

И кто посмеет возразить поэту:
Хороший сон — к хорошему сонету!

Перевод с тувинского
Николая Карпова и Татьяны Веселовой