«Убываю причастьем страдательным...»

* * *

Снегирь/синица — Сирин/Алконост

в саду моем искрящемся и райском,

а снег нейдет: мороз до самых звезд,

стемнело до Венеры и Можайска.

Все ветви у берез посеребря,

луч в полынье рыбачьей отразится,

светает на седьмое января:

горит Звезда, как сердце очевидца...

пейзаж

церкви белая береза

наклонилась над рекой

хорошо сквозь смех и слезы

до звезды достать рукой

если слезы — это свечи

если память — это воск

хорошо, по-человечьи

разговаривает волк

с тем, кто был молчун и филин

или кто? угрюмый сыч?

и витии-простофиле

чародейства не постичь

и теперь, когда светает

слово каждое — глагол

человека навещают

и орел, и лев, и вол

звезды? или аметисты?

перелесок и холмы —

все как есть евангелисты

у аквинского фомы

на выходные

осенний лес — печерский монастырь. как караван листвы гоняет ветер-

погонщик! солнце лезет на пустырь — негумилевский чад, где чада-дети

неугомонно возятся в пыли. где облака — пустыни корабли.

сентябрь, мне так нужна твоя тоска! часы... и стрелки — пальцем у виска.

да гипсовые в парке пионеры. но скверно дворник выметает скверы.

а воздух, как отравленный, дрожит. мой дворик книгой читаной лежит

(десятитомным пушкиным-гроссбухом). печаль сидит за нудным ноутбуком

и правит стих в такие вечера. в цветке застыла мертвая пчела.

природа ожидает воскресенья. но как приятен к чаю мед осенний,

когда шмели торопятся в леток. субботний день, ну вот и ты истек.

* * *

не желаю ни Ялты, ни Яффы

бесконечной земной красоты...

ни Исус, ни Мухаммед, ни Яхве —

только ты

приношенье достав из кубышки

пить мерцание глаз и камей

я желаю проникнуть мальчишкой

в наказуемый угол колен

и за эту улыбку, глупышка

ничего не желаю взамен

наважденье! мне крышка и вышка

эсмеральда, наташка, кармен

на небеси

не эллины, не иудеи, не чудь, не славяне

но ангелы света, поющие благоговейно

святые молитвы почище кобейна

в надмирной нирване

и к дольнему миру ни капли уже не привязан

никто, и дорога простерта подобием хаджа

и звук тишины и блаженства исполнен — подобен

небесному гранжу

светлы облака, как божественная окантовка

и праздник повсюду, и нету патронов в винтовках

1987-й

в никольской церкви был орган — во времена советов, то есть

чей голос был, как у долорес о'риордан

я младше был, я был светлей. тогда повсюду было много

небес, чудес, мечты и Бога, и жизнь людей была ценней

чем фуга, опус, чем концерт иоганна себастьяна баха

и письма счастья ради смеха я тоже вкладывал в конверт

пересылаемый друзьям. и знаешь: счастье было чище

...и вот теперь на пепелище былых времен, что нотр-дам

торчит обугленный завод, и облака над ним — горгульи

а он стоит... и гули-гули, как голубей, к себе зовет

былых мальчишек. только мы уже по-старому не верим

и голос прошлого есть двери большой зимы

когда на улице пурга, снега и запредельность стужи

а там — и радуга, и лужи, и голос Бога, что орган...

* * *

Бог тоже был ребенком, он играл

сном, светотенью, облаком, листвою,

тобою, мной, тем, что сейчас со мною,

и никого в игру свою не звал.

Но лишь в труде на вечные века

он создал мир: добро и смех ребенка,

когда б ты ведал, как все это тонко,

ты б тишиною стал наверняка...

Чтоб осознать добро и смех ребенка,

сон, светотень, листву и облака...

* * *

какая печаль эта осень, какая тоска!

березка в желтеющем платье стоит на носках

и прячет в огне обнаженное белое тело

а рядом на алом кострище рябина сгорела

лишь ходит сорока в армейских своих галифе

и осень горька и опасна, что аутодафе

и скоро нагрянут на мир золотые синички

и то посмотреть и по правде сказать — еретички

лишь в ризах пурпурных приидут, что пономари

пророчить метель и грехи отпускать снегири

вместо эпилога

что сказать тебе, друг, на прощанье, пропадая в закатной пыли? —

облака над страной, как кремли, как курлы журавлиной печали,

валаамские монастыри...

положу в твою черную робу в одиноком сибирском скиту

самородок, подобный стиху, чтоб отпраздновать дружество, чтобы

исповедаться начистоту.

облака над страной, облака! убываю причастьем страдательным,

кропотливым словесным старателем, намывающим по ночам

лунный свет — это ваше сиятельство.

пусть евангельским рыбакам

будет сызнова путь уподоблен службе букве, весомой, как рьцы,

мы сегодня с тобою — ловцы, и закинутый невод огромен,

и пленительны душ образцы.

если рифма всегда — палимпсест, приложенье к библейскому смыслу,

не печалься, что рылом не вышли, начинавшийся с сильных мест

голос Слова — вот истинный Крест!

пусть порадуется Всевышний!

до свидания, друг, — до небес!