Вы здесь
Полынь, полынь...
* * *
Из далёка-далека
задувает ветер вольный,
пролетают облака
над высокой колокольней.
И один звонарь честной
шлет оттуда — по канону —
в мир небесный и земной
переливчатые звоны.
Ладя со своей душой,
путь надежды душам дарит;
если час придет — в большой
грозный колокол ударит...
Но, канонам не служа,
чувствовать,
как в братстве кровном
породняется душа
то с косым лучом,
то с громом,
и над храмами посметь
в бликах темноты и света
с облаками пролететь —
это тоже путь поэта.
Полынь
Полынь, полынь шумит,
прильнув к блестящим рельсам.
В полыни облаков пылает полынья.
Полынь, полынь поет мне голосом нетрезвым,
что трезвым забытьем был долго болен я...
Железный путь в степи попал в полон полыни:
подкатится к ногам полынная волна,
и с нею, как любовь забытая, прихлынет
тяжелый аромат полынного вина...
Отстав от скоростей своей судьбы повинной,
один стою, полынь вдыхая глубоко:
мой поезд убежал по колее полынной
и в полынье исчез — в полыни облаков...
Душе, принявшей вдруг полынное причастье,
не защитить своих построенных твердынь:
полынь, полынь поет,
что нет больнее счастья —
сойти с блестящих рельс в вечернюю полынь.
* * *
Что за блески,
что за плески
разрывают полумрак?
Это обрывает леску
светлоперый царь-судак.
Это звезды задувает
серебристый ветерок.
Это тянет над Дунаем
с тонким присвистом
нырок.
Это косы
мелей желтых
протянулись к островам.
Это заревые волны
хлещут катер по бортам.
Это ухает о днище
пульс неровный глубины...
Это сердце
гребень ищет
новой жизненной волны —
в солнечном
слепящем створе
свой разгадывает путь:
то ли выйти в сине море,
то ли к берегу свернуть.
* * *
Рассвет с песчаных дюн крадется тихомолком,
и взглядом древних лун, пронзительным и долгим,
глядят глаза совы сквозь ближние деревья...
И посреди судьбы — за ней и перед нею —
стоишь еще в былом под замутненной высью,
но тянешься крылом невидимым за мыслью —
без суетливых смет, без масок и обличий —
на проблеск, на просвет, на тонкий просвист птичий...
Чтоб — ветром по лицу — познать земное время,
но отвечать Творцу на языке творенья.
Чтоб отвечать судьбе — в исканиях взаимных
узнав ее в толпе и в сумерках совиных,
приняв на острие лучащегося дара
короткие ее и длинные удары...
Кощей
Водку пьет, начальство матюкает,
добывает острогой лещей
и глядит, как Волга утекает,
мужичок по прозвищу Кощей.
Отрицательный герой...
И речи,
может, вовсе б не было о нем,
если б здорово не клал он печи —
между браконьерством и питьем.
Если б ветер,
что в карманах свищет,
жадностью Кощея заразил...
Если б не был он похож на тыщи
непутевых мужиков Руси.
Если б каждою весной не слушал,
рот разинув,
шум гусиных крыл...
Если б человеческую душу
до конца в себе изматерил...
Но пока —
ветвистый дуб над Волгой
до ларца корнями достает —
там яйцо лежит,
в яйце — иголка,
где душа Кощеева живет.
* * *
Молчи, пожалуйста. Вслух — ни слова.
Не наш ли иней осенний снова
прилег на травы и начал таять?
Почувствуй, сколько вместила память
цветов увядших, цветов расцветших...
Давай не будем считать ушедших,
которых здесь не увидим боле:
недолог путь от любви до боли...
С тобою рядом, с тобою вместе
хочу я сердцем дослушать песни
ручьев бегущих, ветров открытых —
за всех отживших и незабытых...